Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография

– Я тебе дам, начальник, гоните в магазин, возьмите бутылку «Столичной», ну там закусочки, ну и себе, что-нибудь. Вот деньги, порхай, порхай.

Принесли водку.

– Будешь? – спросил Аркадий.

– Не-е-ет, – испуганно сказал Виля.

– Правильно, – сказал Аркадий, сделал несколько глотков из горлышка, налил работягам по полстакана и действительно стал кропить стены.

– Книжки читать любишь?

– Люблю, – сказал Вилен.

– Там у меня под кроватью целый чемодан книжек. Читай, разрешаю.

Вилен уже открывал этот чемодан, сверху лежал «Тихий дон» под ним «Молодая гвардия», дальше Виля смотреть не стал. Все равно читать было некогда.

– Книжку Надсона видел?

– Надсона? А кто это?

– Ты Надсона не знаешь? Ну ты даешь. Я после каждой ходки, ну то есть когда сюда приезжаю, сразу на «Мостки», посижу на его могилке, выпью с ним. Сейчас тоже поеду, хочешь со мной?

– Не-е, мне готовиться надо.

– Правильно, учись, ну а я поехал. Хороший ты человек, Паша Захаровна.

Когда дверь за Аркадием закрылась, Вилен бросился не к письменному столу, а под кровать – к чемодану.

Винсент, Микеланджело, Надсон, кто такой Винсент? И кто этот Аркадий, недоумевал Виля.

Книжка Надсона оказалась дореволюционной с дореволюционными буквами. Первое же стихотворение оказалось антисоветским.

«Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат… – писалось в стихотворении, и дальше: – Пусть неправда и зло полновластно царят /Над омытой слезами землей, /Пусть разбит и поруган святой идеал /И струится невинная кровь…»

– Откуда он до революции про Сталина знал? – удивился Вилен.

«Я плакал тяжкими слезами» – начиналось второе стихотворение.

Стихи Вилену очень понравились. Кто в 17 лет не хочет победить несправедливость и разобраться в жизненных смыслах. Правда, вокруг Виля не слышал жгучий стон мятежного страданья и резкий звон цепей, не видел кровь пролитую, разнузданный разврат и труд поруганный. У него все еще было впереди.

«Надо же какой этот Аркадий», – думал, засыпая, Вилен.

* * *

«Аркашка, гад, все вынес: и деньги, и одежду, и белье постельное, и чемода-а-ан!» – выло в голове Вилена.

– Да что ж это такое, родненькие! – кричал коридор.

– Успокойся, Клаша, я уже позвонила, сейчас приедут и все найдут, – послышался голос Паши Захаровны.

– Ка-а-а-к же, они найду-у-у-т, – продолжался вой.

Наконец Виля проснулся и выглянул в коридор – у дверей соседки собралась вся коммуналка. Виля тоже заглянул в Клашину комнату. Мягкий волшебный свет заливал жилое помещение несчастной Клавдии, он шел от висящей на стене лампы, замотанной в наволочку.

«Что б из коридора свет не увидели», – догадался Вилен.

Окно было раскрыто, и легкий ветерок развевал белую занавеску.

В жизни Вили уже был один случай воровства. Но тогда никто не кричал.

Случай произошел в его родном Серебрянске, где никогда ничего не случалось, где ключи от входных дверей клали под коврик, а летом все окна и двери были нараспашку. И случилось это с его отцом.

Однажды утром отец Вили, собираясь на работу в больницу, где он служил заведующим хирургическим отделением, не обнаружил на вешалке свой пиджак.

– Бела, ты не видела мой пиджак? – спросил он у мамы Вилена. – Брюки есть, а пиджака нет.

– Видела, ты вчера в нем пришел с работы.

– А теперь я в нем на работу не могу уйти, потому что его нет, а у меня сегодня политинформация.

– А может, и не видела, может, ты его на работе оставил. Ничего страшного, надень свой выходной костюм. Ничего не случится, если ты в нем прочитаешь свою политинформацию. Тебя и в домашнем халате будут слушать.

Действительно, на отцовскую политинформацию сбегалась вся больница. Поговаривали даже, что сведения для нее он берет на Би-би-си у Анатолия Максимовича Гольдберга.

Пришлось отцу на работе не только резать больных (резать на сленге отца Вилена означало делать операции), не только читать политинформацию в выходном костюме, но и искать пиджак.

Но и на работе пиджака не оказалось.

И только, когда после обеда у отца в кабинете прозвонил телефон, пиджак нашелся.

– Здравствуй, Илья, – сказал в трубку начальник серебрянской милиции, – у тебя на днях ничего не пропадало?

– Да вот пиджак куда-то запропастился, нигде найти не могу.

– Ну, значит, я не ошибся, твой пиджак у меня в кабинете висит.

– Интересно, как он к тебе в кабинет попал, мы же вчера с тобой не пили? – удивился отец.

– А теперь обязательно выпьем, двери нараспашку держать не надо.

Вор оказался пришлым. Ни одному серебрянцу никогда бы не пришло в голову покуситься на имущество семьи Вили. Вор возвращался из заключения, ему хотелось есть, а пиджак отца, висевший в прихожей, выглядел вещью, которую можно было быстро продать. Вор и пошел его продавать на серебрянский базар.

Несчастный пришлый вор не знал, что пахнущий табаком, пошитый в доброй старой Англии отцовский пиджак с редким для Серебрянска узором в клеточку продать на серебрянском базаре было то же самое, что продать краденого Рембрандта на аукционе «Сотбис».

Практически все продавцы зелени, овощей, мяса и других продуктов питания на серебрянском базаре либо их жены или их дети были пациентами Вилиного отца. А Вилин отец был их постоянным покупателем. С продавцами мяса он решал, какую часть говяжьей туши рубить на бифштекс, а какую – на антрекот или бефстроганов. Продавцам зелени и помидоров объяснял, чем серебрянские помидоры отличаются от крымских и почему на серебрянских огурцах в два раза меньше пупырышек, чем на белорусских.

В общем, когда параллельно с вором один серебрянский милиционер Иван Петрович, забежал на базар купить зелени и помидоров, все продавцы хором обратили его внимание на продающего знаменитый докторский пиджак.