Лёня Алеев в школе и дома

Я побежал вслед за ним.

– Чего ты не стрелял? – возмущался я, когда мы встретились опять в «темной комнате», – договорились же.

– Ладно, – сказал брат, – ясно, что он не осел, ой, то есть – не шпион. Теперь давай то же самое – с бабушкой. Ее кличка будет «Баруф». Ба – бабушка, Руф – Руфина. Баруф – запомнил?

– Так она ж по телефону разговаривает, – засомневался я. – И как ты в нее стрелять-то будешь?

– Давай, не бойся, ты уже спец-агент, а за это будешь… – брат на секунду задумался, – Штирлицем, штурмбанфюрером эс-эс, разведчиком настоящим, – посулил он.

– Ладно, – согласился я. Штирлиц мне нравился больше профессора Плейшнера.

Мы выбежали, брат с наганом зарылся в висящие в прихожей пальто, а я подбежал к разговаривающей по телефону бабушке:

– Таким образом, на основании Вашего заявления, Лев Аронович, проводится проверка соответствующей комиссией, и жилой фонд…

– Баруф! – рявкнул я.

– А? Что тебе? – Бабушка отвела от уха трубку. – Что ты хочешь?

В этот момент вешалка под тяжестью пальто и повисшего на них брата соскочила с гвоздя, и мой брат оказался под ворохом одежды.

– Что вы идиотничаете-то? А? Убирайтесь, бездельники! Господи, а ты-то, старший, – бабушка укоризненно покачала головой, глядя на моего брата, и приложила трубку к уху.

– Лев Аронович, алло, простите… и жилой фонд, на основании заключения комиссии, переводится в нежилой.

– Завербована! – поставил галочку в своем блокноте минутой позже мой брат. – Так и запишем: «Баруф»!

«Беломор»

В школе я учился ровно, домашние задания выполнял когда сам, когда просил брата. К «Родной речи» и «Русскому языку» питал склонность, хотя и не любил учить стихи, а к математике был равнодушен.

Эта история произошла в третьем классе, когда я остался у Любови Георгиевны на продленку. Обычно я на продленку не ходил. Баруф, даже если и имела в своем расписании какие-то встречи, часто заскакивала на минуту в квартиру и кормила меня. Любопытно, что ни она, ни мама никогда не просили взять заботу обо мне моего старшего брата, учившегося тогда уже в 10-м классе. Причина была в том, что мой брат и его лучший друг Цыганков тогда до такой степени увлеклись химией, что после уроков оставались в нашей школьной лаборатории на долгие часы. Эта любовь к химии проявилась внезапно, то ли с приходом молодой химички, ставшей у них классной, то ли под воздействием какого-то опыта, повлекшего… Стоп, стоп, стоп. Я опережаю события: рассказ о химии, об опытах и разрушениях, которые явились результатом любви брата к этой науке, еще впереди. А пока я просто остался на продленку…

Мне нравилось чувство свободы после сделанных уроков. Признайтесь, кто из вас не испытывал это чувство, когда уже в два часа дня, а то и раньше, все уроки сделаны, да еще и проверены учительницей? Уроки – это тяжкий груз у мало-мальски ответственных учеников. Желание сбросить его со своих плеч – вполне понятный мотив. Впереди целый день, который можно провести с друзьями на улице. А если еще уроки сделаны на день вперед? Ну, это просто шикарно! Учебники захлопнуты, тетрадки убраны в портфель. Сегодня я обещал ребятам прийти на футбольную площадку И УЖЕ приподнялся из-за парты…

– Последнюю задачу покажи, —сказала вдруг Любовь Георгиевна и чиркнула спичкой, прикуривая папиросу. Она встала из-за своего стола и, подойдя к окну, приоткрыла его. Любовь Георгиевна курила не просто много, а невероятно много. Урок продолжительностью сорок пять минут был для нее без папиросы непереносим. Но, чтобы не травить наши неокрепшие организмы, она всегда подходила к окну, облокачивалась на подоконник и выпускала дым наружу. Старалась выпускать. Успех этого действия целиком и полностью зависел от ветра. Но в классе все равно воняло дымом. Сейчас даже и представить себе невозможно, чтобы кто-то из учителей, да еще начальных классов, мог позволить себе курение на уроке. Не только руководство школы, а в первую очередь родительский комитет «съел бы заживо» этого педагога и добился бы отстранения его от работы, или как минимум долгой и неприятной разборки в районном отделе образования. А тогда с этим было как-то проще. Кроме того, Любовь Георгиевна была фронтовичка-медсестра, кавалер орденов Великой Отечественной, под огнем вынесшая на себе не один десяток солдат. Уважение к былым заслугам, да и неоспоримый профессиональный авторитет Любови Георгиевны позволяли окружающим не обращать внимания на такую слабость учителя-ветерана, как курение в открытое окно. С явным неудовольствием я открыл портфель, вновь достал тетрадку и пошел к ней.

– Здесь просто, Алеев. Где тут множество, имеющее пересечение с этим вот множеством? – она ткнула пальцем в тетрадь и, вернувшись к оставленной у окна папиросе, затянулась.

– Вот, – указал я в тетради.

Любовь Георгиевна затушила папиросу и подошла.

– Что «ВОТ»? – повысила она голос. – Что называется пересечением множеств?

– Состоящее из обоих, это самое пересечение, ну это самое… – промямлил я.

– Пересечением множеств А и В называется множество, состоящее из всех элементов, принадлежащих обоим множествам!.. Так? Это же элементарно! Что ты еле дышишь, даун?..

– Да, – я уткнулся взглядом в пол.

– Ну, а здесь какое пересекается? – Любовь Георгиевна немного сбавила обороты.

Я опять показал не на то.

– Боже мой! А?!. Повтори, что называется пересечением множеств. Да ты и вправду дурачок, что ли? Не притворяйся! Вон перекресток, видишь? – Любовь Георгиевна опять подскочила к окну, таща меня за руку, – вон наши «Соки-Воды» и табачный киоск. Оба они стоят на пересечении двух улиц.

Не то, чтобы я готов был заплакать, нет, но стал потихоньку осознавать, что ребята начали уже играть в футбол без меня. Надо было срочно форсировать ситуацию, и я, поднапрягшись, хотел было выдать правильное множество, но в этот момент рука Любови Георгиевны инстинктивно потянулась к пачке «Беломора», лежащей тут же на подоконнике. Обнаружилось, что последняя остававшаяся в ней папироса полностью выпотрошена и сломана. На пару секунд учительница задумалась и сказала уже совершенно спокойным голосом:

– Кстати, о табачном киоске. Сходи, пожалуйста, туда. Купи мне папирос.

От неожиданности просьбы я даже забыл про футбол.

– Папирос? Так мне же не дадут, – пролепетал я.

– А это моя забота, – с этими словами Любовь Георгиевна подошла к столу и написала на клочке бумаги следующее: «Прошу выдать одну пачку этому мальчику. Л. Г. Судакова, школа №321». – Держи. Беломорканал явский, понял? На вот тебе 25 копеек, без сдачи. Понял?