Юра

Оставив байковый халат,
Бежать скорей под эти хляби,
Не забывая зонт и шляпу.
А значит быстро закусив,
Горячий кофе не допив,
Они спешат для дел житейских,
Своим желаньям изменив.

Как мозаичные крупицы,
Зонты ожили в темноте,
в метро народ попасть стремится,
Вращаясь в пёстром фуэте.
Строители, врачи, студенты,
Внештатные корреспонденты,
Здесь утром все. Высокий чин,
Бразильским кофе ободрим,
Мелькнул как призрак на дороге,
Среди назойливых машин.

Шумит, кипит и рвётся швами,
Неугомонная Москва,
Поверит кто – недавно сани
Возили по Тверской дрова.
Ещё москвич иной припомнит,
Как за Плющихой огороды,
Капустой белою цвели,
И как мохнатые шмели
В душистый цвет весною лезли.
Жизнь изменилась. Москвичи,

Теперь в обед вкушают суши,
В спортзалы им ходить не лень,
Без новых гаджетов им душно.
Они готовы ночь и день,
Волчками здесь и там крутиться,
Не покладая рук трудиться,
Чтоб бренды новые купить,
И вас однажды удивить.
А кое-кто не забывает
По филармониям ходить.

Излишне, впрочем, увлекаться,
Сейчас их жизнью ни к чему,
Иначе будем удаляться,
От темы, судя по всему.
А потому, я, неотложно,
Минуя лужи осторожно,
Оставив суши на потом,
Хочу вернуться в старый дом.
(О нравах мы поспорим позже,
В приличном баре за углом).

Я жажду нашего героя,
Представить публике уже,
К нему тихонько дверь откроем,
Где на последнем этаже,
Он нежится в постели сонной.
Прозрачным тюлем приглушённый,
К нему крадётся первый свет.
Здесь посторонних звуков нет,
Но сладкий сон вот-вот прогонит,
Такой настойчивый рассвет.

Но как же оторваться сложно,
От грёз чарующего сна,
Прогнать Морфея невозможно,
Когда видений пелена
Уютно веки оплетает,
И в новый день не отпускает.
Последний сон не дай спугнуть,
Замри же солнце на чуть-чуть!
Но как не тыкайся в подушку,
Уже так сладко не уснуть.

Сопит герой под одеялом,
Пуховым, тёплым и родным,
Подушку обхватив упрямо,
Вопросом мучаясь одним:
«Раз спится утром так приятно,
Создали утро, вероятно,
Чтоб до обеда людям спать.
А значит рано мне вставать!»
Но мама мыслей ход прервала,
Прикрикнув: «Хватит там лежать».

И третьеклассник, покорившись,
Нечеловеческой судьбе,
На маму даже посердившись,
С великой жалостью к себе,
Встаёт и жмурится от света.
В пижаму синюю одетый,
Надвинув тапки как-нибудь,
Он мимо кухни держит путь.
Там кашу бабушка готовит,
Овсянку снова – просто жуть.

Блистают в ванной нестерпимо
Краны, два зеркала и пол,
А тюбик с пастою малинной
Лишь подтверждает мысль о том,