Главный герой 2

– Думаю, нам придётся, как ты и сказал, походить, поездить…

В кабинет звонко упал металлический предмет. Секундой позже – будто мешок уронили и поволокли по полу.

– Что это? – Бова застыл с открытым ртом.

Хромой добежал до кабинета и заглянул внутрь. У открытого сейфа валялся перевёрнутый велосипед. Игорь, лежа на спине и поочерёдно отталкиваясь ногами, бился головой в стол Бовы. В руках он сжимал универсальный альматакс. Даже от двери было видно два дружелюбно-зелёных огонька: индикатор зарядки – «Полный» и индикатор источника – «Остаток: ноль».

– Игорь! – Краковский втолкнул Хромого в кабинет. – Что это такое, Паша?!

– Как же так! Господи, помилуй! Господи, помилуй! – Павел опустился на корточки и схватился за голову.

Бова выхватил из рук сына альматакс, подскочил к окну и дрожащей рукой стал дёргать за ручку.

– Стой! Стой! – Хромой упал на колени. – Это Игорь! Он теперь там, внутри.

– Да как ты смеешь! – глаза Бовы налились кровью. Он хотел было ударить Павла ногой, но в коридоре послышались шаги.

– Что там такое?! – завизжала Жанна. – Что у вас происходит?

Бова одним прыжком оказался у двери и запер её на ключ. Жанна кричала, стучала и плакала, но Бова с Хромым не шевелясь смотрели друг другу в глаза. Игорь сучил ногами, глядя в потолок пустым безучастным взглядом.

Первым очнулся Краковский. Он брезгливо поставил альматакс на стол и взял Игоря на руки.

– Хромой! Что ты сидишь?! Делай же что-нибудь! Заряжай мимидосы, я не знаю, давай же. Как он включился? Почему?

– Почему ты сейф не закрыл, идиот! – Хромой яростно вскочил и навис над Бовой.

Бледное детское лицо с бегающими глазами и беззвучно шамкающими губами смягчило Хромого.

– Бова, – изумлённо позвал он, – Игорь не умер. Значит люди не умирают без души, как животные.

– Что делать? – твёрдо повторил Бова, глядя на Хромого снизу вверх.

Хромой застонал и опять схватился за голову:

– Мимидосы не вернут именно Игоря, понимаешь? Мы же не знаем пропорций. В альматаксе все слои смешались. Мы можем только экспериментировать. Пока не найдём правильного соотношения или не научимся количественно оценивать качества личности по косвенным признакам, по персональной физике, например. Но для этого нужно огромное количество энергии.

– Всё, что хочешь, Павел! Всё, что нужно! Запомни, теперь ты должен мне сына. У нас больше нет других задач! Ты понял меня?

Хромой кивнул и погладил Игоря по голове:

– Ананимат.

***

Об идеальной личности Краковский больше не вспоминал. Он методично, день за днём, развивал «Рапсодию», сметая препятствия и не брезгуя никакими приёмами устранения конкурентов. Через восемь лет фирма выросла в трансконтинентальную корпорацию. С Бовой считались президенты и правительства. Он направо и налево использовал альматаксы и мимидосы. Хромой виртуозно настраивал оборудование, и контрагенты Краковского уходили с переговоров с подогнанными под Бовины нужды личностями. Бова скупал землю сотнями гектаров и к тому моменту, когда Хромой взял на работу Маринку, вокруг дома Краковского уже раскинулся целый город со штаб-квартирой «Рапсодии», секретными заводами и деловой инфраструктурой.

Жанна замкнулась, кутаясь в чёрные шали и юбки, и месяцами не выходила из дома, следя выплаканными глазами за Игорем. По утрам она надевала ему под одежду хэбэшную жилетку с кармашками. В кармашки вставлялись заправленные Хромым мимидосы с очередной вариацией личности. Каждый день Игорь был разным – то больше своим и понятным, то совсем чужим и пугающим. Хромой провёл серию психологических тестов Бовы и Жанны и подтвердил гипотезу «родственных душ». Теперь Игорь хотя бы напоминал сына своих родителей.

Энергию добывали с размахом. Хромой сколотил команды специально обработанных агентов – преданных и нелюбопытных. Вооружённые универсальными альматаксами с гирляндами картриджей, они начали с бездомных, а позже вылавливали и ананимировали всех без разбора. Ананиматов не скрывали, списав их появление на новую страшную болезнь. Министерство здравоохранения било тревогу. Краковский отстроил в Рапсограде больнично-исследовательский комплекс, и Хромой «возглавил борьбу на переднем крае медицины». В ответ на скептические потявкивания прессы и оппонентов-одиночек Бова приводил недовольных в ананимарий комплекса, показывал буйных ананиматов и недоуменно вскидывал брови:

– Мне их на улицу выпустить, или вы их дома у себя приютите?

На этом дебаты заканчивались.

Ананиматы делились на буйных – агрессивных и жестоких зверей, и тихих – кротких, безобидных агнцев. Тех, кто не шёл на опыты, утилизировали. Тихих продавали на органы, а буйных выставляли на нелегальные бои.

– Мы теряем огромные бабки, – посетовал как-то Краковский, осматривая Рапсоград с высоты своего офиса на девятнадцатом этаже.

– Неужели ещё остались «огромные» по сравнению с твоим состоянием? – усмехнулся Хромой и сел на край Бовиного стола.

– Я купил клинику трансплантологии. – Бова пропустил мимо ушей сарказм Павла и подтолкнул к нему пластиковую папку. – Пусть нам платят не только за органы, но и за пересадку.

– Ты знаешь моё отношение, – выдавил Хромой, мельком взглянув на документы. – Да, говорю сотый раз, «ананимат» – это не приговор. Я давно заметил и продолжаю наблюдать, пусть медленное, но восстановление личности. Происходит оно часто неравномерно, скачками. И независимо от индивидуальной физики пациента…

– И бои надо у себя проводить, а не таскать буйных по рингам.

– Ты меня не слушаешь, – махнул рукой Хромой.

– Я тебя уже послушал один раз, – задумчиво отвернулся Краковский. – Ты же сам говорил, это не восстановление, а шум округления.

– Бои – явный компромат, – Хромой понял, что наука Бове неинтересна, – тут громкими фамилиями и высокими постами не прикроешься. Заметут всех.

– Я уже обмозговал. Построим арену вон под тем заводом.

– Это ж химкомбинат, – удивился Хромой, проследив взгляд Бовы, – под ним олимпийскую деревню построить можно со всеми стадионами.

– Вот-вот, – Краковский упёрся лбом в раму окна, – стеклянный стадион и построим. А чуть что, зальём кислотой и все дела.

***

Маринка Литаева пришла работать в клинический центр «Рапсодии» сразу после окончания университета. Ещё студенткой она практиковалась лично у Хромого. С Павлом Валентиновичем у них с первого взгляда вспыхнул лютый антагонизм. Системность Маринкиных рассуждений, результаты и виртуозность её работы восхищали Хромого. Но терпеть дерзость и патологическое нелицеприятие Павел Валентинович не мог. Порицаниями, выговорами, а иной раз и крепким словом, он осаживал Маринку, как норовистую лошадь хлыстом.

Наработала Маринка не на одну диссертацию, но защищаться отказывалась. Бросила Хромому вызов: защитится, когда решит задачу восстановления слоёв личности. Снимет, по её словам, «проблему Полтиныча». Сколько Хромой не уговаривал – ни в какую. «Людей надо спасать! – говорит. – Расшибусь, сама умру, но докопаюсь!» После таких слов Хромой стыдился смотреть ей в глаза.

– Пал Тиныч, – в Маринкином голосе звякнула хитринка, – после восстановления можно будет идеальной личностью заняться, а?

– У тебя есть критерии идеальности? – Хромой пренебрежительно хмыкнул.

– Ну и что, что пока нет, – Маринка вскинула голову, показывая готовность вступить в спор.

– Критерии рождаются в контексте, – устало выдохнул Хромой и отвернулся, – а контекст личности шире, чем известный нам мир. Всё больше в этом убеждаюсь.

– Но раз существует столько девиаций, должен же найтись хоть какой-то оптимум? – не унималась Маринка.

– Боюсь, мы как раз его и ищем, – Хромой повернулся к Маринке и сунул руки в карманы. – Оптимум не оптимум, но целостность. А целостность – это не качество, а пропорции, гармония всех слоёв со своими мощностями. Но подозреваю, что слоёв-то каждому из нас и не хватает.

– Ладно. Работаем! – Маринка вернулась к своему любимому альмастату.