Их приход

Их приход
Леонид Николаевич Андреев

«Русский большевизм начался с двойной измены: измены императору Вильгельму и измены Революции. Став платным слугою Германии и обязавшись исполнять ее волю, он тайно стремился к собственным целям, среди которых было и разрушение германской империи. Назвавшись вождем русской Революции, он тайно подчинял ее велениям и целям германского штаба, главной из коих было разрушение русского великого царства. Ворующий слуга и продажный вождь, он явился на свет, как образ двуличья и лжи, измены и предательства; и с цинизмом, достойным сатаны или идиота, первую свою газету он назвал „Правда“…»

Леонид Николаевич Андреев

Их приход

Русский большевизм начался с двойной измены: измены императору Вильгельму и измены Революции. Став платным слугою Германии и обязавшись исполнять ее волю, он тайно стремился к собственным целям, среди которых было и разрушение германской империи. Назвавшись вождем русской Революции, он тайно подчинял ее велениям и целям германского штаба, главной из коих было разрушение русского великого царства. Ворующий слуга и продажный вождь, он явился на свет, как образ двуличья и лжи, измены и предательства; и с цинизмом, достойным сатаны или идиота, первую свою газету он назвал «Правда».

Его прибытие в немецких вагонах было встречено французской «Марсельезой». Ложь была слишком очевидна и Революция почувствовала себя в опасности; но тщетны были все голоса предостережения, тщетно Плеханов проклиная изменников и отказывался подать руку «пломбированным» – темные и наивные массы были обмануты и газета Горького писала: «добро пожаловать!», немедленно посвятив Троцкого и Луначарского в звание своих сотрудников. Так впервые смешались ложь и правда, и Бунт в крепком объятии соединился с Революцией с тем, чтобы только один вышел живым из этих смертоносных и предательских объятий.

И тогда начались эти исступленные и шамански однообразные крики о «буржуях», «контрреволюции», «немедленном мире без аннексий и контрибуций», о «буржуазной клевете», «империалистах», «социал-предателях» и о «ноже в спину революции». Однообразные, часто совсем непонятные для темной массы, они покрыли столбцы всех газет, родившихся от «Правды» и немецких денег; они действовали как заклинания, волнуя, зажигая, путая и сбивая с толку наиболее искренних и честных. В то время, как честная Революция одинокими голосами звала к подвигу и работе, от которых зависит общее благо народа, эти бесчисленные звали к покою, к безделью, к отказу от всякого труда. Немедленный мир, хотя бы и похабный! Немедленный раздел и захват земли! Немедленная социализация! Грабь награбленное! Кто был ничем, тот станет всем! Весь воздух был полон этих коварных призывов, в которых хриплый и пьяный голос Бунта так искусно и цинично сочетался с заповедными лозунгами Революции – ими дышала армия на фронте, быстро разлагаясь, как труп под солнечными лучами, и превращаясь в толпу крикунов, дезертиров и убийц – ими волновалось глухое крестьянство, приступая к первым погромам – ими насыщались фабрики и заводы, замирая в роковой бездеятельности – ими грезила голова каждого раба, у которого нет ни прошлого, ни будущего, а только томление и голод.

Лозунги Революции всегда общечеловечны. Для нее, как и для Бога, ценен всякий человек. Как сама восставшая Справедливость, она охраняет и любит каждого и устанавливает права человека. У нее нет любимцев, нет привилегий, нет сдобного куска для одного и мякины для другого. Свобода, равенство и братство. Вот незыблемый закон Революции, нарушив который она перестает быть сама собою и превращается в подобие кровавой и разрушительной войны, где победа принадлежит не честному, но только сильному и лучше вооруженному. Здесь конец ее жизнетворящему Духу. И пусть могучее сопротивление сложившихся ношений и форм, роковое и неизгладимое различие между умным и глупым, высоким и низшим препятствует ей осуществить ее благородные и общечеловеческие цели – другого хотеть она не может!

И слово человек было выкинуто из большевистского словаря. Простым и грубым приемом, подобным удару мясницкого ножа, весь бесконечно разнообразный мир человеческих существ был разделен на две половины: буржуазия, которая не должна иметь ни прав, ни власти, и «революционного пролетариата», которому отдаются все права и беспощадная диктатура над целым народом. В этом до нищенства упрощенном виде встает мир перед глазами ослепленного раба, и всей своей бунтарской громадой он стекается по? большевистские знамена. Уродливый ублюдок, дикая помесь Революции и Бунта, свободы и тирании, большевизм гордо поднимает над народом свою маскарадную рождественскую харю и объявляет себя единым и истинным Богом революции. Как божественную власть имеющий, как сам папа, он отлучает от церкви всех, несогласных с ним: сперва отдельных лиц, вроде Плеханова потом целые группы профессоров, ученых, офицеров, потом классы, потом и самые революционные партии, которые он именует социал-предательскими. И испуганная Революция, вдруг поставленная под подозрение, робко жмется пред Самозванцем, который лжет ее языком, пишет на ее бланках и ставит внизу ее царственные печати.

Это был тот страшный момент, когда вся Россия оказалась в полном трагическом смешении всех своих живых сил, – и бунтарских и истинно революционных. Дурман, как во сне, как в тяжком хмелю от ханжи. Это были те страшные дни, когда оглохшая, полуослепшая Революция, сбитая с толку услужливо-наглым и лживым Бунтом, перестала понимать самое себя и начала с ужасающей быстротой терзать и терять своих друзей, И это было началом того необыкновенного периода, когда в русскую Революцию вступил новый герой – Дьявол.

Нет, я не шучу, когда говорю о Дьяволе, живущем в людях, об этом великом мастере лжи и обмана, знаменитом комедианте, устроителе беспримерных исторических маскарадов, где его любимою маскою является костюм святого. Это он ослепил и запутал, смешал все карты, в дикую гущу превратил все лозунги и в противоестественном союзе сочетал жертву – Революцию и ее убийцу – бессмысленный, стихийный, кровавый русский Бунт. Доселе таившийся, в июльские дни он впервые открыто явил свой бессмысленно жестокий и трусливый лик, возвысил свой гнусаво революционный голос:

– Смерть буржуям! Вся власть советам! Смерть! Смерть!

Правда, его прогнали – но его не узнали. Дальше Тарнополь, позор и бегство русской армии, убийства и погромы, эта воистину дьявольская месса. Тут на минуту мелькнуло что-то вроде сознания, слишком ясно и слишком близко почувствовалась гибель, слишком определенно и нагло прозвучал обман – но и тут он остался неузнан, этот Дьявол, этот бессмысленный и страшный Бунт, Каин, убивающий своего брата. Ибо прошла только неделя – и снова загундосил он свои «революционные» псалмы и снова пополз под ноги Революции – услужливый, покорный, льстивый, заботящийся только о ее благе и здоровье, но с каждым днем наглеющий. И снова смешались все карты, и в удушливом облаке обмана, лжи и предательства вырос этот трагический образ генерала Корнилова.

Здесь глумливая улыбка Сатаны переходит в громкий и зловещий смех – над Разумом, над помраченной совестью всей несчастной России, и Бунт торжествует свою первую решительную победу. Когда растерявшийся Керенский призывает на помощь большевиков, и все вместе, правительство и германские агенты, спасают родину и революцию от Корнилова, это слишком походит на бред тифозного, на самоубийство в припадке белой горячки, чтобы быть признанным за акт разумной воли. Все чувства извращены и самый инстинкт самосохранения покидает обреченного. Каин – спаситель и благодетель Авеля! Германские агенты – отцы отечества!

Бунт признан. Бунт увенчан лаврами и ходит, величаясь. Уже не скрываясь и не прячась, он открыто вооружает красную гвардию, обучает ее всенародно, как стрелять по правительству, требует ружей и патронов; назначает и меняет дни восстания, чуть не расклеивает афиши, как приезжий цирк «с разрешения правительства». По всей России с чудовищной быстротой растут погромы, убийства и пожары – Бунт попал в наезженную колею, заповеданную отцами, и отовсюду скалит свои зубы. Всюду учреждаются «народные охраны революции», эти будущие чрезвычайки. Убийства офицеров в Выборге, убийства, убийства… Обреченная Революция мечется в смертельной агонии, то проклиная своего будущего убийцу, то припадая на его братскую грудь, все еще веря его братскому сердцу. И так до октябрьских сумрачных дней, когда тяжелая дубинка Каина с треском дробит братнюю голову и начинается их царство.

Если Ленин когда-нибудь мечтал о том, чтобы стать великим социальным реформатором, то мечты его рушились бесславно и жалко. Все, что он сумел добиться – это стать только Пугачевым. Зачатый во лжи, рожденный в атмосфере измены и уголовной каторги, отбросивший все человеческое и нравственное, как ненужный балласт, он явился магнитом, притягивающим к себе все порочное, тупое и зверски ничтожное. Новый «собиратель Руси», он собрал всю каторжную, всю черную и слепую Русь и стал единственным в истории повелителем царства нищих духом. Ни одному народному вождю не удавалось собрать под свои знамена столько воров, убийц, злых выродков, такую колоссальную армию тупых и зверских голов! Кого он ни зовет, к нему приходят только воры, среди которых бесследно теряется кучка честных, но не мудрых фантазеров, обманутых невежд да слепых, как совы, и бесчувственных доктринеров. Если не всякий большевик – негодяй, то все негодяи России стали большевиками, как они были и станут черной сотней, как они готовы стать всем, что даст им деньги и безнаказанность.

Двадцать пятого октября 1917 г. русский стихийный и жестокий Бунт приобрел голову и подобие организации. Это голова – Ульянов-Ленин. Это подобие организации – большевистская Советская власть.