Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Письма к Н. А. Чукмалдиной

На страницу:
1 из 1
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Письма к Н. А. Чукмалдиной
Леонид Николаевич Андреев

«Письма Леонида Николаевича Андреева (1871–1919) к актрисе Надежде Александровне Чукмалдиной (урожд. Антоновой, в первом браке Фохт) (1877–1947) – мало изученная страница биографии писателя. Переписка сохранилась не полностью. Мы располагаем шестнадцатью письмами Андреева и двумя конвертами от его утраченных писем. Местонахождение писем Чукмалдиной неизвестно.

Андреев и Чукмалдина встретились и познакомились в Орле.

Впервые Андреев-гимназист объяснился в любви и попросил руки Надежды Александровны, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. Мать ее, Наталья Алексеевна Антонова, решительно ему отказала…»

Леонид Николаевич Андреев

Письма к Н. А. Чукмалдиной

Письма Леонида Николаевича Андреева (1871–1919) к актрисе Надежде Александровне Чукмалдиной (урожд. Антоновой, в первом браке Фохт) (1877–1947) – мало изученная страница биографии писателя. Переписка сохранилась не полностью. Мы располагаем шестнадцатью письмами Андреева и двумя конвертами от его утраченных писем. Местонахождение писем Чукмалдиной неизвестно.

Андреев и Чукмалдина встретились и познакомились в Орле.

Впервые Андреев-гимназист объяснился в любви и попросил руки Надежды Александровны, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. Мать ее, Наталья Алексеевна Антонова, решительно ему отказала.

После окончания 23 мая 1896 г. Николаевской женской гимназии Надежда Антонова с матерью и братом переехала в Москву, где в 1899 г. закончила курсы домашних воспитательниц и училась на медицинских курсах. Первая встреча Андреева – студента-выпускника юридического факультета Московского университета – с Н. А. Антоновой в Москве произошла 1 апреля 1897 г. на Пречистенском бульваре. Во время их второй встречи 10 апреля на Арбате Андреев напрасно просил у Надежды Александровны фотокарточку, чтобы нарисовать ее портрет. Ночью 1 июня 1897 г. Андреев пишет в дневнике: «Женитьба на Антоновой является делом во всех смыслах невозможным, – а в данный момент мало желательным (т. е. относительно мало)». Андреев заполняет страницы своего дневника горестными записями о равнодушии к нему Антоновой. 5 сентября 1897 г. Надежда Александровна ответила отказом на предложение Леонида Николаевича. В 1899 г. она вышла замуж за чиновника городской управы и администратора театра-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь» А. Н. Фохта, впоследствии поступившего в Малый театр (театральный псевдоним – Кудрин).

Товарищ Андреева по орловской гимназии и позже по Московскому университету С. С. Блохин вспоминал о студенческих годах Л. Андреева: «Одним из поводов к пьянству была <…> несчастная любовь к сестре его товарища – Антонова»[1 - Фатов Н. Н. Молодые годы Леонида Андреева. М. 1924. С. 88.]. Свои переживания после отказа Натальи Алексеевны Андреев-студент выразил в рассказе с меланхолически-философским заглавием «Он, она и водка», напечатанном под инициалами Л. А. в газете «Орловский вестник» 9 сентября 1895 г. Дочь Н. А. Чукмалдиной Т. А. Фохт рассказывала семейное предание: прочитав сочинение Андреева, смущенная Наталья Алексеевна спрятала этот номер «Орловского вестника», чтобы он не попался на глаза дочери. Но и Надежда Александровна сделала то же самое, чтобы исповедальное повествование «Он, она и водка» не прочитала мать. Конечно, эта взаимная тайна сохранялась недолго. В Музее писателей-орловцев (г. Орел) хранится переданный туда Т. А. Фохт оттиск из журнала «Жизнь» (1901, № 3) с рассказом Андреева «Жили-были». На оттиске надпись: «Уважаемой Надежде Александровне Фохт от автора. 1901. 17. IV».

В феврале 1902 г. Л. Андреев женился на Александре Михайловне Велигорской, внучатой племяннице великого украинского поэта Тараса Шевченко. Брак их был счастливым, но очень коротким. В ноябре 1906 г. Александра Михайловна умерла в Берлине после родов. Состояние Андреева было ужасным. Об этом узнала Надежда Александровна. Она приехала в Берлин и увезла находившегося в состоянии тяжелой депрессии Андреева на Капри (Италия), где жил М. Горький, настоятельно просивший Андреева не оставаться долго в Берлине, а приехать к нему. На Капри Андреев, переживая смерть Александры Михайловны, много пил. Дальнейшее пребывание с ним для Надежды Александровны стало невыносимым, и она покинула его.

Встретились они весной 1907 г. уже в России и сохранили прежние дружеские отношения. В том же году Надежда Александровна разошлась с А. Н. Фохтом. В 1908 г. Андреев вторично женился на А. И. Денисевич, а Надежда Александровна стала женой «вечного студента» – медика Н. Н. Чукмалдина. Некоторые из своих писем Н. А. Чукмалдиной Л. Андреев посылал по адресам ее знакомых для передачи. Между первым и последним письмами Л. Андреева Н. А. Чукмалдиной прошло пятнадцать лет. Письмо 1901 г. написано молодым литератором, делающим первые шаги и уже обласканным славой. Свою обиду за отказ Надежды Александровны стать его женой Андреев прячет за вежливо-безразличным тоном письма, не отказываясь, впрочем, от продолжения знакомства. Последнее письмо, написанное в 1916 г. в петроградской клинике, – веселая мистификация. Андреев пишет о себе в третьем лице, как о старом, больном, обрюзгшем, избегаемом знакомыми писателе. Этот Леонид Андреев о многом забыл, но не может забыть время своей молодости, провинциальный Орел конца прошлого века и «какое-то Нарышкино», где он и Н. А. Чукмалдина были счастливы.

Первое известное нам письмо Л. Андреева к Надежде Александровне печатается по авторской копии в дневнике Андреева, начатом им 27 марта 1897 г. «Четвертый дневник начинаю я во имя Надежды Александровны, – записывает Андреев в дневник 28 марта 1897 г. – Значение этой любви для меня громадно. Она единственный смысл моей жизни». (Оригинал дневника хранился в Москве в собрании И. С. Зильберштейна. Цитируется нами по машинописной копии Л. А. Алексеевского, переданной ныне в Музей И. С. Тургенева в г. Орле). О еще одном дневнике Андреева, посвященном Надежде Александровне, вспоминает ее дочь Т. А. Фохт: «Я очень хорошо помню клеенчатую, очень толстую тетрадь дневника, в который были вклеены иллюстрации, нарисованные масляными красками Леонидом Николаевичем. Он очень хорошо рисовал. Помню такой рисунок: лес. Мама идет с каким-то студентом, а из-за дерева в них целится с револьвером в руке Андреев, одетый в студенческую тужурку». По свидетельству Т. А. Фохт, этот дневник, какие-то рукописи Л. Андреева и его письма были отданы Н. Н. Чукмалдиным «на сохранение» знавшему Надежду Александровну московскому врачу Ф. Ф. Заседателеву. Дальнейшая их судьба не известна.

Письма 2, 6, 7, 10, 13 и 16 печатаются по оригиналам, хранящимся у В. Д. Ларионова. Письма 3, 5, 8, 9, 11, 12, 14, 15 публикуются по подлинникам, находящимся ныне в РГАЛИ (Ф. 11. Оп. 4. Ед. хр. 7), письмо 4 – РГАЛИ. Ф. 1262. Оп. 2. Ед. хр. 2.

1

<Москва>

15 марта <1901 г.>

Напоминанием о себе никакой неприятности причинить Вы, конечно, не могли. Не поклонился Вам по двум причинам: во-первых, Ваше упоминание о добродетельности было совершенно излишним: Ваша добродетельность написана у Вас на лице, и при встрече я не сразу узнал Вас; далее я думал, что Вам будет неприятно продолжение знакомства со мной. Искренне извиняюсь в этой ошибке, проистекшей из обычного непонимания Вашей психики. Ваше предположение о том, что я не отвечу на письмо, совершенно не вяжется с моими обычаями: я отвечаю на все обращенные ко мне письма.

Через несколько дней я выхожу из клиники[2 - С 25 января по 22 марта 1901 г. Л. Андреев находился на лечении от неврастении в клинике профессора Московского университета М. П. Черинова на Девичьем поле. В клинике Андреев продолжал писать фельетоны для газеты «Курьер», в которой в 1897 г. он начал работу как судебный репортер, закончил имеющий биографическую подоплеку рассказ «Ложь» (последняя редакция) и один из лучших своих рассказов «Жили-были».] и тогда с готовностью выполню Вашу просьбу – в уверенности, что она не имеет ни малейшего отношения к Вашему желанию «подурить».

    Леонид Андреев

2

[3 - Настоящему письму предшествовало другое, нам неизвестное, посланное из Ваммельсу в июле 1910 г. У Т. А. Фохт хранился конверт от этого письма, на котором рукой Андреева написан адрес: «Заказное. Рига. Бильдерингсгоф. Большой проспект, пансион Фрэй. Надежде Александровне Чукмалдиной».]

14 сент<ября> <1>910

Я не скажу тебе, к<а>к жадно с тобою встречи я ищу[4 - Неточная цитата из цыганского романса Оскара М. Де-Бове на слова Н. Н. Белова (1901).] – ты все равно не поверишь, Надеждочка! А это приблизительно верно, почти факт. Не знаю почему, но последнее время я упорно галлюцинирую твоими глазами – ты очень хорошо смеешься, Надеждочка! Будь это по телефону – я попросил бы тебя засмеяться, а будь ближе, напр<имер>, в Орле…

То сегодня мы поехали бы в Нарышкино[5 - Нарышкино – станция на Рижско-Орловской железной дороге, где Антоновы снимали дачу. В Нарышкино Андреев-гимназист со знакомыми ездил на прогулки. 15 сентября 1895 г. в письме к двоюродной сестре С. Д. Пановой он спрашивал: «Помнишь Нарышкино? <…> К<а>к все это мило, к<а>к далеко и какая грустная вещь – жизнь эта треклятая» (Фатов Н. Н. Молодые годы Леонида Андреева. М. 1924. С. 96).]. По-е-хали!

Может же быть такая потребность: время от времени видеть тебя, хорошенькая моя прелесть, – это ужасно верно, хотя я и шучу. Вот говорю «моя», а ведь это же чепуха! Должно быть притяжательное, а только оно притязательное, и больше ничего. Но к<а>к бы это устроить: при посредстве только бумаги и только чернил поцеловать тебя?

Обещания свои я исполняю скверно, это правда, но не все и не всегда. Не писал тебе потому, что все лето был болен и, кроме того, была тоска. Ты знаешь, что это за штука? Скверная штука. Сейчас она прошла к<а>к и нездоровье (относительно, конечно), я работаю и живу. А живу – значит хочу поцеловать тебя, к<а>к не верти, а все к тому же приходишь. Может быть, ты хочешь, чтобы я писал о деле – но ей Богу, не могу. Это не легкомыслие, а самый сердечный, самый широкий тебе привет.

Скучное и тяжелое было у меня лето, Надеждочка. Один еврейчик описывал в сочинении, к<а>к проводил лето: «Лето провел скучно, а если раз ездил на лодке, – так что?»

Ну и я так же. Целых три лета пошли у меня к дьяволу, провалились в преисподнюю. И вот приходится переводить жизнь на зиму – это грустно. Влюбляться в комнатах, грустить в шубе, клясться перед люстрою – нет, когда приеду в Москву, мы отправимся кататься на Воробьевы. Или не хочешь ли в Петровско-Разумовское? Возьмем бутерброТов[6 - Так в тексте (прим. публ.)].

Газеты врут обо мне во всех направлениях: киевско-харьковском, московском, психиатрическом[7 - Речь идет о больно задевшем Андреева конфликте между двумя киевскими театрами – «Соловцов» и Бергонье – за право первой постановки в Киеве его пьесы из студенческой жизни – «Гаудеамус». Сначала Андреев намеревался передать новую пьесу театру «Соловцов» и вел переговоры с режиссером театра Дуваном-Торцовым, но сам не считал их законченными. Весной 1910 г., находясь на отдыхе в Крыму, поддавшись уговорам, передал право первой постановки «Гаудеамуса» театру Бергонье, что крайне обострило отношения автора с театром «Соловцов». 9 августа 1910 г. к Андрееву в Ваммельсу приехал И. Э. Дуван-Торцов, а на следующий день Андреев отослал труппе театра «Соловцов» телеграмму: «Очень рад известить, что вместе с Онушей и остальными студентами возвращаюсь к вам, чтобы вместе спеть „Gaudeamus“. Прошу передать горячий привет товарищам» (Киевские вести. 1910. 11 августа. № 215. С. 3). 16 августа 1910 г. Андреев, изменив свое решение, в письме режиссеру театра Бергонье А. Н. Кручинину предложил ставить «Гаудеамус» сразу двум киевским театрам (Киевская мысль. 1910. 17 августа. № 226. С. 4). Киевские театральные рецензенты в этой истории заняли по отношению к Андрееву враждебную позицию, называя его «коммерции художником» и «сутенером своего таланта» (Андреев Л. Мое объяснение: Письмо в редакцию. 5 сентября 1910 // Театр и искусство. 1910. № 37. С. 679). Премьера «Гаудеамуса» в театре «Соловцов» (постановка Я. Л. Лейн) состоялась 31 августа 1910 г., а первое представление в театре Бергонье (режиссер Н. Е. Савинов) – 1 сентября 1910 г. В Харькове первое представление состоялось 9 октября 1910 г. в Городском драматическом театре Н. Синельникова. Москвичи увидели «Гаудеамус» 21 сентября 1910 г. на сцене театра К. Н. Незлобина. Отзывы рецензентов на премьеры были отрицательными! главным виновником неудачи критики считали автора. Очевидный неуспех «Гаудеамуса» на сцене и некоторые другие неблагоприятные обстоятельства причинили писателю много огорчений. В печати распространился слух, что Андреев заболел острым нервным расстройством. Этот слух опровергла жена Андреева в разговоре по телефону 29 августа 1910 г. с редактором «Обозрения театров» И. О. Абельсоном («Обозрение театров». 1910. 30 августа. № 1159. С. 17). Сам Андреев в письме редактору газеты «Утро России» А. П. Алексеевскому с грустной иронией просил поддержать «этот слух, будто я сошел с ума: как сумасшедшего, они будут бояться меня и дадут мне, наконец, спокойно работать». Под крупным заголовком «Сумасшествие Андреева» письмо появилось в «Утре России» 5 сентября 1910 г. (№ 242). В редакционном примечании прозрачно намекалось, что инсинуатором ложного слуха является газета «Новое время».]. Но в Москву я приеду – это факт[8 - Андреев предполагал приехать в Москву на генеральную репетицию и премьеру «Гаудеамуса» в театре К. Н. Незлобина («Театр». 1910. 21 сентября. № 697. С. 10). Поездка не состоялась.]. Когда? Должно быть в октябре. Тогда буду делать все полезное, ты удивишься. И не потому, что потому – а потому что с детства верю в твой талант. Это не шутка. И мне так нравится, что ты работаешь, действуешь. Постараемся, Надеждочка!

В деревне я сейчас один – ежели не считать семьи в 15 душ. Один в том смысле, что жена[9 - Андреева (урожд. Денисевич, в первом браке Карницкая) Анна Ильинична (1885–1948), вторая жена Андреева. Они венчались в Ялте 20 апреля 1908 г. (Крымский вестник. 1908. 30 апреля. № 97). Гостивший у Андреева в Ваммельсу А. С. Серафимович сообщал И. А. Белоусову 30 сентября 1910 г.: «Анна Ильин<ична> уже месяц за границей в Швейцарии в санатории – у нее ожирение сердца» (Серафимович А. С. Собр. соч. Т. 7. М. 1960. С. 452).] за границей, будет лечиться месяца полтора – два. Конечно, навещают добрые женские души, но ты поверишь – я ни в кого не влюблен! Разве только в тебя немножко, но ты этому не верь. Пожалуйста, не верь мне ни на грош!

Ах, Надеждочка! Если бы взор мой был магнитен (от слова магнит), я навел бы его на тебя, и ты по проволоке прилетела бы сюда, и я взял бы тебя и немедленно, даже не распечатав, отослал бы назад! – Вру, голубчик.


На страницу:
1 из 1