К звездам

Лунц Ага, истерия! Пусть истерия, и я спокоен, и вы напрасно думаете, что я не спокоен. Я не хочу науки. Я уйду отсюда. Я уйду отсюда.

Вы слышите?

Трейч. Пойдемте со мной.

Лунц. Да, я пойду с вами. Я не хочу науки. Проклятые звезды. Опять, опять! Ведь я слышу, как они там кричат! Вы не слышите, а я слышу! И я вижу – всех, всех, кого жгли, убивали, рвали на части. Били за то, что среди нас родился Христос, что среди нас были пророки и Маркс. Я вижу их. Они смотрят на меня в окно, холодные, истерзанные трупы, они стоят над моей головой, когда я сплю, они спрашивают меня: и ты будешь заниматься наукой, Лунц? Нет! Нет!

Инна Александровна. Голубчик ты мой, помоги тебе бог.

Лунц Да, бог. Я еврей, и я зову еврейского бога! Боже отмщений, господи боже отмщений! Яви себя! Восстань! Судия земли, воздай возмездие гордым! Боже отмщений! Господи боже отмщений! Яви себя!

Верховцев Месть палачам!

Лунц молча грозит кулаком и выходит.

Трейч. Каков?

Поллак. Какой несчастный юноша! Это так тяжело, если человек любит науку и ему нельзя ей служить. Мне было так весело, а когда он говорил, я заплакал, уважаемая Инна Александровна.

Инна Александровна. И не говорите. Сердце у меня разрывается. Когда этому конец будет, господи! Проживешь, а светлых дней так и не увидишь. Жизнь!

Житов. Да, тяжело.

Трейч отводит Верховцев а в сторону и, предостерегающе показав на Инну Александровну, шепчет ему что-то. При первых словах Верховцев отдергивает голову и громко говорит.

Верховцев Не может быть! Нико…

Трейч. Тсс!

Шепчутся.

Поллак. Нужно уповать на бога, уважаемая Инна Александровна, но не бога отмщения, о котором говорил этот несчастный юноша, а бога милосердия и любви.

Житов. Да, боги бывают разные, какой кому нужен.

Инна Александровна Ах, дети, дети! Горе с вами великое!

Входит Сергей Николаевич, здоровается.

Сергей Николаевич. И вы здесь, Поллак?

Поллак. Сегодня день моего рождения, уважаемый Сергей Николаевич.

Сергей Николаевич. Поздравляю вас. (Жмет руку.)

Поллак. И сегодня я имел честь объявить собравшимся господам о моей помолвке с девицей Фанни Эрстрем.

Сергей Николаевич. Так вот вы какой счастливец!

Поллак. Да. Теперь у меня будет спутник, уважаемый Сергей Николаевич. (Хохочет.)

Сергей Николаевич. Еще раз поздравляю. А скажите, относительно Николая нет ничего нового?

Трейч. По-видимому, бегство отложено.

Верховцев. А что на земле делается, почтенный звездочет, если б вы слыхали!

Сергей Николаевич. А что? Опять какие-нибудь несчастья?

Верховцев. Да – суетные заботы. (Склонив голову набок.) Вот смотрю я так на вас и думаю: есть у вас хоть какие-нибудь друзья или вы так – один и один?

Сергей Николаевич. (показывает на Инну Александровну). Вот мой друг.

Инна Александровна Не конфузь меня, Сергей Николаевич. Разве тебе такой друг нужен?

Верховцев Ну, положим. А еще?

Сергей Николаевич. Есть и еще. Но, представьте, я их никогда не видал. Один живет в Южной Африке, у него обсерватория, другой – в Бразилии, а третий – не знаю где.

Верховцев Пропал?

Сергей Николаевич. Он умер лет полтораста назад. А еще один есть, того я совсем не знаю, хотя очень люблю, – так этот еще не родился. Он должен родиться приблизительно через семьсот пятьдесят лет, и я уже поручил ему проверить кое-какие мои наблюдения.

Верховцев И уверены, что он сделает?

Сергей Николаевич. Да.

Верховцев. Странная коллекция. Вам бы ее в какой-нибудь музей пожертвовать! Не правда ли, Трейч?

Трейч. Мне нравятся друзья господина Терновского.

Быстро входит Петя и оглядывается.

Петя. А Лунц где? Все тут? Хорошо. А Лунц?

Инна Александровна. Он у себя, Петя, пойди к нему, поговори, он так взволнован сегодня.

Петя. Пожалуйста, господа, посидите здесь. Я хочу устроить маленькое празднество, сегодня такой день.

Поллак. Уж не фейерверк ли? О, хитрый Петя. Но это уж слишком, хотя, конечно, день такой…

Петя. Я сейчас. (Уходит.)

Сергей Николаевич (прохаживается медленно). Вы не знаете, Поллак, каков барометр сегодня?

Поллак. Довольно низко, уважаемый Сергей Николаевич.

Сергей Николаевич. Это чувствуется.