– Варшаву и Берлин. – отвечаю. – Вот тогда и война закончится.
«Это, видать, не скоро будет», – усомнилась она.
– Скоро! Вот увидите! – убежденно сказал я.
Кряхтя, дед Егор поднялся с табуретки.
– Позже она нас чай пить позвала в свой домишко у разьезда.
Дед Егор замолчал, направился к лестнице.
– Ну и как, сын танкиста, встретились с отцом?
– Какое там!.. Не встретились. Представляешь, Емельян! За ту ночь мимо нас проследовало аж пять эшелонов. И все без остановки… Мы с Маней к каждому эшелону выбегали. Машем руками и кричим: «Папка! Папочка!..»
– Ну и что было дальше?
– От него в феврале письмо пришло. Написал, что Варшаву взяли, что гонит фашистов на запад, теперь, мол, до Берлина – рукой подать. Ох и радости, Емельян, было в тот день!
Отец – то написал, что видел на перроне нас с Маней в ту ночь! Оказывается, он танки с завода на фронт сопровождал для своей части. Говорит, слезы не смог сдержать, всем гвардейским экипажем плакали. Вот такие, Емельян, дела…
Болезненно поморщился.
– Ты там поосторожней на даче – то с огнем.
– Ясное дело! – улыбнулся Емельян.
4. ЦАРЕВНА – РЫБА
Рыбачил однажды. Смотрю, сосед по даче подошел. Владимир Максимович, ему восьмой десяток.
– Что за времена настали, а? – спрашивает. – Неужели непонятно людям, что природа гибнет?
Лицо – в глубоких морщинах, глаза слезятся.
– О- хо – хо, гляди, сосед, что деется – сейчас в поле жаворонка не услышать. Аль не так?
– Да, пожалуй, – согласился я. – А куда же они подевались, а?
– А вот куда, – продолжил Максимович, – раньше ведь как было: ежегодно опыляли леса, вредителей и не было. А сейчас из – за клещей боязно в лес ходить, их там видимо – невидимо. А сколько земли зарастает сорняками – мама не горюй!
– Ну, а как рыба – то? Клюет? – он показал мне глазами на поплавок.
– Что – то совсем клева не стало… Лишь мелюзга балуется.
– Скажи, ты про рыбу калугу когда – нибудь слышал?
– Нет, не приходилось.
– Ты бы на Зею или Амур порыбачить выбрался, вот где рыбалка!
Беседовать с Максимовичем для меня – одно удовольствие. Все внимание – ему.
– Мой дед Егор Вавилович жил в деревне Выдринка, недалеко от Могилева. – он продолжил свой рассказ. – Жили в тех краях бедновато. А тут начались столыпинские реформы. Небось, знаешь про них?
– А как же…
– Столыпин обещал выделить богатые земельные наделы переселенцам, освободить от налогов и службы в армии.
Тяжело вздохнув, Максимович уселся на валежину, закурил.
– Однажды заехал в деревню один мужик из Приамурья, рассказал о бескрайней тайге, полной ягод и грибов, о богатых охотничьих угодьях. Хвалился: «Я, мужики, хотите – верьте, хотите – нет, за прошлую зиму девяносто шесть косуль в тайге завалил»…
Максимович пристально посмотрел на меня:
– Представляешь, каково это было полуголодным людям слушать? Но слова – это слова, деревенские решили послать ходока в те края на разведку. Собрали денег, сколько смогли. Егора Вавиловича на общем сходе избрали ходоком. Он сначала не соглашался, но уговорили его. Ему надо было добраться до реки Зеи – притоку Амура. Не каждому, конечно, это по силам, но он добрался. Ему тогда четвертый десяток шел.
Я слушал рассказ Максимовича, изредка вставляя слово – другое:
– И сколько времени у него ушло на дорогу туда и обратно?
– В аккурат, два года. Дорога ведь дальняя. Дед потом рассказывал, что больше шел пешком. Около костра приходилось частенько ночевать…
– Ничего себе! – изумился я.
Максимович на полуслове оборвал рассказ, так как у меня запрыгал поплавок. Затем продолжил:
– Понравилось ему одно место у реки: большая поляна, недалеко озеро, а вокруг – сопки, тайга. Красотища! Всей деревней поехали на новое место жительства со всем своим скарбом, на лошадях добирались. Начали осваивать выделенные участки земли, строили жилье.
– А как деревню назвали?
– Воронжа. Среди переселенцев было много из воронежской губернии. И вот потихоньку жизнь у людей стала налаживаться. «Скоро заживем!» – думали переселенцы, да не так вышло…
Максимович мрачно смотрел себе под ноги. Набежавший ветерок чуть не сорвал с него шляпу.
– Слушай дальше. Дед мне в детстве рассказывал много про крестьянина Банкузова. Насчет имени – позабыл я, память дырявая, ну, да это не суть важно. У него жена померла еще в Выдринке, он приехал с двенадцатью сыновьями. Младшему было всего девять лет. Представь себе: тайга, стволы вековых деревьев парни валят, а отец командует и посмеивается: «Да мы, сыны, такой губернией и горы свернем!»
Так и шли годы. Про голод позабыли: научились сою выращивать. Охотились, рыбу ловили, корзины плели. Свадьбы играли. Чего еще людям надо?
Я закивал головой. Максимович вздохнул:
– Только тут. Первая мировая война подоспела. Власти нарушили обещание, стали и переселенцев призывать. Пришлось подчиниться. Крестьянин Банкузов всех сыновей на фронт проводил.
Максимович закурил новую папиросу и продолжил дрогнувшим голосом:
– И все его сынки сложили головы… Представляешь? Это какое же отцу надо иметь сердце, чтобы все это выдержать?! Он после последней похоронки ходил по деревне сам не свой, плакал:
«Всю мою губернию погубили!»