Кузнец

– Да ничего тут хитрого, на мельницах так делают. А на колесе ведра закрепить. Ведро в озеро нырнуло, воду зачерпнуло, поднялось до короба, опрокинулось и вылило. И никому черпать не надо. Считай, человека три освободилось.

– Что-то мудрено. Вон даже Ерофей так не делает.

– Мало ли кто и что не делает. А мы сделаем.

– Ну, ты старшой, ты и решай.

– Лады.

– Чего?

– Решу, говорю. А пока пошли завод смотреть.

– Чего?

– Вот, блин, малина. На солеварню пошли!

Производство было то еще. Чаны дырявые. Правда, дыры были забиты солью, но вода просачивалась. Три мужика черпали ведрами воду из соляного озера в большой деревянный короб. Один следил, чтобы вода шла по желобу в чаны. После того, как чан заполнялся, следящий перекрывал одну заслонку и открывал вторую, к другому чану. Потом на какое-то время народ передыхал. Тем временем двое других работников разводили костры и выпаривали воду. В котлах оставалась соль. Ее ссыпали в мешки и относили на склад, где местный грамотей записывал, сколько соли поступило, сколько кому отгружено.

До обеда было еще время. Решил провести его с грамотеем. Выходило, что соли в день поступает полтора-два пуда. В месяц около пятидесяти пудов. Из них тридцать пудов уходило в Якутск, пять пудов забирал Илим. Остальное можно было продавать или использовать на местах.

У Хабарова производилось больше. Собственно, солеварня, которой я командовал, тоже некогда была поставлена Хабаровым. Но воевода ее просто отобрал, а самого промышленника почти год продержал в тюрьме. И не его одного: в тюрьму попали русские и якуты, поднявшие несколько лет назад бучу против воеводы. Попал туда даже его соправитель с его же письменным головой, чиновником для особых поручений. Чем эти провинились, я уже и не помню. Но, в конце концов, вести о воеводских делах дошли и до Москвы.

По государеву повелению в Якутск явился новый воевода, Василий Пушкин, со своим соправителем Кириллом Супоневым, а прежнего воеводу, Петра Головина, вызвали в столицу на разборки. Новый воевода, хоть и тоже был грозен, но страдальцев выпустил. Обещал за отобранные солеварню и пашни Хабарову пятьсот рублей выплатить. Но денег не нашлось.

Теперь Хабарову приходилось вытаскивать из руин свое хозяйство. Да уж, повезло мужику. Ничего. Мне с ним, если по истории судить, сдружиться стоит. Поживем и поглядим. Пока свое хозяйство надо подновить. А то, как я понимаю, с тех пор, как солеварню отняли у Хабарова, ее и не чинили, только работников на кабальных заменили.

Решил я после обеда начать мастерить колесо. Работа предстояла изрядная. Для начала нужны были прочные, более или менее одинаковые бревна и прочная плашка, чтобы из нее выточить шестерню. Нашел двух мужиков, о чём-то шептавшихся на завалившемся крыльце, отправил за бревнами. Принесли быстро, благо леса рядом хоть завались. Отобрал те, что получше будут. Обтесал топором, обрубил ровно.

Потом пришлось прерваться. Сгонял в избу за инструментами (хорошо, что прикупил всё, что нашел на торге). Теперь и шестерни деревянные можно сделать. Конечно, это совсем ненадолго, но потом заменю железными. Возился почти до вечера. С горем пополам какое-то подобие колеса сбил. Решил, что подгонять буду завтра.

Мои казаки еще долго сидели за столом. Я же едва успел пробраться в свою комнату и упасть на лавку, как сразу заснул. Зато когда встал утром, остальные уже позавтракали и разошлись кто куда. Честно говоря, после вчерашнего стахановского труда работать не хотелось. Но выбить из головы блажь об идеальном и уютном поселении не выходило. А для этого нужны рабочие руки. Собственно, для того и нужна механизация. Охота же, как известно, пуще неволи.

Взял я пару помощников и пошел возиться с колесом дальше. За день успели сладить большое колесо и малое, которое будет вращаться лошадью. Сделали шестеренки, чтобы передавать движение. Двух баб усадил шить ремень. Осталось сделать металлический стержень, чтобы крепить всю эту конструкцию. И чем я не прогрессор? Взял и продвинул идею из Древнего Египта. Но как говорится, всё новое – хорошо забытое старое.

Пока возились с деревом, мои ребята развернули кузню. Вместе сделали навес на случай дождя. Не без труда нашли железный хлам. А там и дело пошло. Не сразу: всё же если в механике опыт у меня был изрядный, то в кузнечном деле я едва бы до подмастерья дотянул. Но терпение и труд всё перетрут. Сделали, установили. Немного доработал короб, чтобы и колесо крутилось, и соляной раствор не разливался особо. И заработало. Поставили старую кобылу, благо труд был невеликий. Позже попробую на реке колесо поставить, чтобы совсем это дело от физической тяги избавить. Пока пошло.

По ходу пьесы поправил чаны, заварил дырки. В первый же день после усовершенствования получили пять пудов соли, то есть выполнили две дневных нормы. Поскольку в стахановцы я не рвался, то на следующий день снял всю смену и отправил рубить деревья для будущего строительства. С работниками на всякий пожарный отправил двух своих парней. Вроде бы не слышал, чтоб близ Усть-Кута озоровали, но береженого сами знаете кто бережет.

Сам же пока размечал будущую стройку. Бревнышки приволокли – любо-дорого смотреть. За остаток дня сложили сруб для баньки. На следующий день пришлось прерваться: всё же меня поставили за солеварнями смотреть, а не прогрессорствовать. Днем же я решил просто отдохнуть и подумать, свести воедино всё, что выпало мне за этот год.

Итак, каким-то образом я, Андрей Степанов, оказался в XVII веке. И не просто так, а в теле тоже Степанова, только Онуфрия – первопроходца и будущего атамана, приказчика даурской земли. Только вот незадача вышла: после многих лет сражений и удачного заселения Приамурья Онуфрий Степанов (то есть я) попадает в засаду и гибнет. Да и не столь уж многих: всей жизни мне осталось десять лет. По мне маловато будет.

Правда, выяснилось, что попал я не просто так, а был выдернут местным авторитетным духом по имени Хозяин. Что ему от меня надо, я понял не совсем. Но мне нужно вполне конкретное – выжить, победить в той схватке. Потому и принялся я прогрессорствовать. Мысль была сойтись поближе с Хабаровым: глядишь, что-то и получится у нас вместе сладить. Мужик-то он действительно уникальный. Настоящий лидер. Мне до него еще ползти и ползти со всеми моими знаниями.

Я вспомнил свою первую производственную летучку. Стыдно. В железках понимаю, в механике понимаю, а людей не понимаю. Идеально было бы идти вторым номером, просто быть рядом в тот момент, когда это может оказаться важным. Ну не первый я, что тут сделаешь? Ладно. Нужно дело делать.

План пока не выстраивался. Так, в общих чертах. Зато стройка продолжалась. Уже заканчивали избы для десятника и казаков. Свою избу я решил строить с размахом. Составили целых три клети. Был и зал, чтобы вечером собираться всем десятком. Была и спальня, самая настоящая, и не лавка у меня там стояла. Печь большая в комнате. Есть и малая печь в спаленке… Живи и радуйся. По вечерам у меня и собирались. Рассказывали байки, дела обсуждали.

Недели за две сложили избы и для работников. Потом взялись за изгородь. Я решил, что настоящих стен мне не нужно. Кто с пушками будет нас воевать? Нет таких. Даже если буряты или конные тунгусы нападут, это будут стрелы, от них и нужен тын. Тын и поставили. Из хороших – сантиметров сорок в диаметре – бревен. В них оборудовали бойницы и пристроили площадку для стрелков.

Как и обещал, раздал я строителям заработанное, хотя казаки на меня смотрели с удивлением. Особенно негодовал Трофим. Где-то в глубине у него сидело, что все крестьяне, мастеровые и прочий люд нужны, только чтобы казаков обеспечивать. Неявно, но было.

Когда вечером собрались в большой избе на ужин, Трофим не выдержал:

– Что ж ты, Кузнец, кабальным деньгу раздаешь? Коли лишняя, братьям раздай. Негоже это.

– Не серчай, Трофим, – спокойно отвечал я. – Деньга не лишняя. Только за деньгу кабальные из себя лезли, а так за ними бы смотреть пришлось. А у нас и своих дел много. Мы в Усть-Куте месяц всего, а уже караван в Илим да караван в Якутск свозили. Завтра грамотей посчитает, какая доля на каждого выйдет.

– Какая? – не удержался Тимоха.

– Точно не скажу, но думаю, что не меньше чем по пятнадцать алтын на брата выйти должно.

– То воевода жаловал?

– Ага. Новый воевода сам без денег сидит. Денежного жалованья уже, говорят, здесь с зимы не видали. Это мы соли больше выпарили, ее и продали. Это не государевы деньги, а наши. Своя казна, сами и дуваним.

– Себе-то сколько взял? – усмехнулся Макар.

– Себя не обидел. По обычаю десятнику двойная доля. Завтра и раздам.

– Это дело.

На том в тот вечер разговор не закончился. Казаки, поверив, что завтра получат серебро, стали проситься в Якутск или хотя бы на Илимский торг съездить. Я решил не отказывать, но отпустил не всех. Договорились, что поедет половина; остальные им закажут, что надо. А в следующем месяце поедут другие. На том и порешили.

На солеварне учет вел дядька в чине писца. Его я и прозвал грамотеем, хотя звали его Егором. Был он немолод, хил, но дело свое знал. Он ведал доходами и расходами. Всё заносилось в особую книгу (точнее, на листы, которые затем подшивали в книгу). Понятно, что подворовывал. Но я следил и закрывал на это глаза, если за рамки приличия он не выходил: всем жить надо.

Вот он и принес мне довольно увесистый мешок с серебром. Я пересчитал. Отложил свою долю. Вышло больше чем на рубль. Считай, за месяц треть годового денежного жалованья получил. Остальное раздал казакам.

На следующий день половина казаков с Макаром за старшего уезжала в Илим. Собирались с шутками и прибаутками, кучей пожеланий от остающихся. Кроме всего прочего, я тоже надавал им поручений для своей задумки.

Возникла у меня мысль переделать колесцовый замок в ударный – такой, который использовался в армиях следующего столетия. Для этого нужны были хороший металл на пружину и кремень определенной твердости. В прошлой жизни такие ружья я уже делал. Правда, там в моем распоряжении была сталь с нужными свойствами, станки. Но попробовать стоило: всё же у колесцового замка с его заводкой ключом и частыми поломками недостатков масса.

Сразу после возвращения «командированных», которые привезли сырье и инструменты, начал переделку. Совсем не сразу, но у меня вышел вполне приличный вариант ударного механизма. Дольше всего пришлось делать пружины, которые должны быть упругими и крепкими. Да и огниво получилось не вдруг. Но то, что вышло, было совсем недурно. Переделал замки не только у себя, но и у всех казаков из моего десятка. Теперь следи, чтобы порох на полке не намок и не слежался да меняй его. Остальное не хуже, чем современные образцы.

Работа на солеварнях шла полным ходом. Освободившийся народ я стал отправлять в лес на охоту, потому и питаться мои люди стали получше. Я же продолжал переделывать все мушкеты, до которых мог дотянуться. Теперь в моем маленьком форте с каждой стороны стояло по три ружья в стиле крепости Робинзона Крузо.

Впрочем, понадобились они мне лишь однажды. Какие-то аборигены, где-то под две сотни рыл, то ли набрели на Усть-Кут, то ли сознательно шли сюда, но на большой острог идти побоялись. Попытались вломиться ко мне. Тут в них все ружья и разрядили. Еще и сверху добавили. Число любителей пограбить сразу сократилось десятка на полтора. Тем временем из острога вышли десяток казаков и крестьяне с топорами (а кто-то и с ружьями), выдвинулись и мы. Аборигены сбежали. Даже ограбить избы слободы не успели.

Кто такие были наши гости, мы так и не узнали. Тунгусский мир был огромным и разнообразным, не только со своими духами и шаманами, но со своей политикой и историей. И ее нам не преподавали. Местные сибирские народы проходили у нас на факультете под рубрикой «этнография».

В основном тунгусы жили в северных районах, пасли олешков. С тех олешков и жили. Народов там было много, но все малые. В тайге жили охотники, этих было побольше, и для нас они были самыми ценными. Они больше других добывали собольи шкурки – основной объект вожделения далекой столицы. Были и рыбаки, что жили вдоль рек. А в степях жили конные тунгусы. Вот эти были воинственны не менее монголов, в схватке с ними они некогда свои степи и отстояли. Кто именно на нас напал? Гадай – не угадаешь.

Пока люди в десятый раз пересказывали друг другу события того дня, я всё думал про свой план, про будущий поход в Приамурье. Мысль была простая, как мычание: чтобы остаться живым, нужно быть сильным. Причем не только самому: один в поле не воин. Нужно иметь пусть небольшое, но слаженное и преданное войско. Ну не войско, так хоть отряд. Десяток казаков – это хорошо, только мало. То есть для здешних мест хватит, а вот для Приамурья – не факт. Точнее, факт, что не хватит.

Все просто: природа здесь небогатая, много людей прокормить трудно, вот и кочуют местные инородцы семьями человек по десять-пятнадцать. Большими группами собираются редко, потому и десяток – немалая сила. В Приамурье всё не так. Тамошние люди и многочисленны, и воинственны. Там для победы нужны сотни, да еще и с пушками. Причем не просто сотни, а верные сотни. Постепенно идея вырисовывалась.

Глава 5. Ярко