Социум. Антология социальной фантастики

Дженни строго постучала пальцем по столу.

– Еще раз напомню, полковник, если вы невнимательно прочли приказ: все решаю на этой базе я. Единственная причина, почему вы до сих пор здесь, а не в следственном изоляторе ЦУБа, – это потому что вы мне нужны для работы с рецидами.

Полковник выпрямился во весь рост.

– Если ЦУБ мне больше не доверяет, я готов сегодня же подать рапорт об отставке!

– Э, нет! – усмехнулась Дженни. – Наломать дров и сбежать? Нет, теперь нам всем предстоит это расхлебывать!

– Что расхлебывать?!

– Вы так и не поняли? – удивилась Дженни. – Хорошо, объясню. Пересядьте, пожалуйста, на диванчик, а я займу ваше кресло, чтоб мы с вами лучше понимали наше нынешнее положение. Итак, вы сидите на базе двадцать три года.

– Саймон сидит. Я служу.

– Все это время про Ич-Шелл никто не помнит. Все знают Большой Шелл – планету с древней расой и богатой цивилизацией, там есть что посмотреть. То, что у Шелла есть малопригодный для жизни спутник, планета Ич-Шелл, – помнят только астрономы.

– Это не планета, а планетоид, – поправил полковник.

– Неважно. В его глубине – транспортный хаб, каких тысячи во Вселенной. Но он жизненно необходим нашей расе, потому что Большой Шелл – вы знаете, под чьим протекторатом. Адонцы не дадут нам построить свой хаб. А других пригодных тел в этом районе нет. Без хаба мы теряем доступ ко всему рукаву Малого Магелланова Облака, а там наши территории и наши люди. Поэтому уйти мы отсюда не можем. И здесь имеется наш гарнизон, а также ремонтники, пара ученых. Но тут есть жизнь. Причем разумная.

– Это не разум.

– Есть критерии разумной расы, полковник. Рециды разумны по всем критериям. И вот мир живет все эти годы в уверенности, что база – сама по себе, рециды – сами по себе, и, наверно, какие-то ученые приходят к дикарям собирать фольклор, а взамен дарят азбуку, фонарики и водяные скважины.

– Примерно так и было, пока они не сожрали фольклористов, – кивнул полковник. – Только азбука наша им ни к чему – у них врожденный язык-рефлекс, их мозг не способен выучить и десяток чужих слов, мы пытались. И скважины, кстати, мы тоже ставили – они их сами поломали и забили камнями. У них же война племен, битвы кланов, кровная месть, набеги. Пусть ни у кого не будет колодца, лишь бы у врага не было…

– Это ваша неудача в работе с рецидами, – жестко перебила Дженни.

– Моя работа – обеспечивать безопасность базы! – возразил полковник. – А они все портят!

– Что портят?

– Вы забываете, – прорычал полковник, – что из-за ваших идиотских экологических законов мы сидим на урановой планетке без атомного реактора! И весь транзитный хаб, не говоря уже о базе, питается от солнечных батарей в пустыне! У нас сорок квадратных километров солнечных батарей! И когда твари сознательно портят их и рубят кабеля, моя задача – выпускать роботов с огнеметами! Все эти годы мне никто не говорил ни слова, всех устраивало!

Дженни усмехнулась.

– В мире много событий. Бестолковая наука в заброшенной дыре, несговорчивые дикари и даже погибшие техники с лингвистами – все это в новостные топы попадает редко. Граждан мира интересуют только новости, спорт и происшествия… Но тут… похищают ребенка!

– Это не наша вина! – снова возразил полковник. – Они же постоянно роют и ломают! Мы следим, мониторим активность пустыни, у нас всюду сигнализация, тысячи датчиков, охранные роботы в патруле…

Дженни гневно ткнула пальцем в полковника:

– Вы никому не были интересны, пока не погиб ребенок! Но эта новость попала в топы! И вас заметили! И кучи блогеров всего мира бросились подключаться к датацентру базы, изучать архивы и записи, и обсуждать на весь мир, кто же вы, черт побери, такие и что у вас тут творится! И что они видят в реальном времени с камер ваших тракторов?! Как вы едете по пустыне и убиваете туземцев!!! И новостные ленты мира заполняются уже не новостью одной строки о пропавшем где-то на краю Галактики ребенке, а подробнейшими репортажами про войну с местной расой. Шеренги роботов с огнеметами, горы сожженных панцирей в пустыне, обгорелые личинки в сожженных коконах, еще извивающиеся…

– Мы пытались найти ребенка!

– Привычными средствами! Как с теми радиоактивными полотенцами, да, полковник?

Полковник сжал зубы и некоторое время молчал.

– Какие полотенца? – спросил он наконец. – Не было полотенец.

– Это я вас должна спросить, какие!

– Кто вам эту чушь сказал? Это когда было-то! Пятнадцать лет назад, когда главного техника убили…

– В итоге, – продолжила Дженни ледяным тоном, – весь мир, вся Вселенная стоит на ушах, клешнях, щупальцах, кто на чем, и конца скандалу нет уже второй месяц! А виноват ЦУБ! Потому что у нас под носом, оказывается, все годы идет война и бойня, гибнут наши родные дети и чужие личинки! Происходят без суда и следствия массовые казни и геноцид разумной расы! Вы в своем уме, полковник Гаусс?! У Вселенной возникают вопросы – к кому?

– К ЦУБу?

– Если бы только к ЦУБу! Вопросы ко всей расе землян! Потому что мы тоже подписали Пакт Гуманизма. А вы даже не представляете себе резонанс!

Полковник молчал.

– Вам доверили планету, полковник Гаусс. Вы больше двадцати лет работали, а довели ситуацию до катастрофы. И теперь мы будем это расхлебывать. Я – диктовать, вы – исполнять.

* * *

Дженни снова оглядела конференц-зал: все в сборе, не было только Августы. Но это и к лучшему. На доске появился слайд, загруженный Дженни.

– Начнем с азов. Первый параграф Конституции Вселенной кто помнит?

– Все расы равны, – подсказал Херберт с иронией.

– Совершенно верно, – отчеканила Дженни. – Поэтому с сегодняшнего дня на базе не должно звучать ни единого слова о неразумности рецидов. Это понятно, Херберт?

– А что сразу Херберт? Вы, инспектор, не должны меня понимать превратно. Разрешите объясниться. Я никогда не призывал к дискриминации! Но Конституция ведет речь о юридическом равенстве. А с точки зрения биологии расы космоса не могут быть равны: у них разный вес, рост, разные сроки жизни. Я даже не говорю про разное развитие цивилизаций. Но у разума много биологических параметров! Например, память, способность к обучению, умение подавлять инстинкты ради сложных поведенческих стратегий. Объективные научные критерии придумал не я. Линейкой мы можем измерить рост, тестированием – способность к обучению. И получим разные цифры. Которые покажут, что расы не равны. Я вовсе не намекаю, будто слабая память…

– Именно что намекаете, Херберт! – отрезала Дженни. – Для нас, ксенополитиков, не имеет значения, что думают биологи, психологи, историки, социологи, а тем более военные. Нам не важно, правда ли, будто у рецидов плохая память и скорость мысли – в нашей профессии правды не существует. Вам надо просто вызубрить: неразумных рас не существует. Раса, если она раса, разумна по определению. А разум не измеряется тестами, он или есть, или нет. Он неделим как квант!

– Кванты делятся, – заметил из угла Мигулис.

Дженни бросила на него испепеляющий взгляд.

– Я смотрю, вы совсем тут одичали. Повторяю как инспектор ЦУБа: разум – неделимая, неизмеримая величина. В религии это – душа. В синтетизме – элементаль вселенского замысла. В юридическом праве, в философии, даже вульгарном атеизме – субъект. Объясню на примере. Вы разумны, пока спите, Херберт? Вы осознаете себя? Вы много выучили во сне? Получается, днем вы разумная раса, к вечеру устали и полуразумная, а ночью – неразумная?

– На таком уровне я полемизировать не готов, – сообщил Херберт.

– С вами никто здесь не полемизирует, – ответила Дженни и вынула из-за пазухи жетон на цепочке, показав его Херберту и всем присутствующим. – Вам следует вызубрить первый параграф: все расы равны. Повторите!

– Все расы равны, – повторил Херберт.

– Прекрасно. А если равны, то мы обязаны строить дружеские отношения. Все расы – друзья. Повторяем за мной хором: «Все расы друзья». Три-четыре! Все вместе!

Раздался нестройный хор голосов.

– Еще раз! Громче! Все расы друзья! Все расы друзья!