Психотерапевтическая агиодрама. Сборник статей

Подобно и в армянской церкви:

На страстной неделе, в великий четверг и великую пятницу, на протяжении сотен лет с неизменной пунктуальностью соблюдения канонизированного текста исполнялась специальная «трилогия» литургической драмы: изображался канун смерти Христа, затем Его мученическая кончина и, наконец, погребение. Прологом служил обряд «Девы разумные и неразумные», исполняемый во вторник той же недели, а эпилогом – празднование Воскресения Христа в первый день Пасхи, завершающий страстную неделю.

К литургической драме, вероятно, можно отнести и «Пещное действо» (инсценизация эпизода из книги пророка Даниила, когда трех отроков, за отказ поклониться идолам помещенных в раскаленную печь, спасает Ангел Господень). Колоритное описание «Пещного действия», проходившего в храмах в последнее воскресение перед Рождеством, можно найти в главе «Церковный театр Московской Руси» из книги Н. Евреинова «История русского театра». Здесь приведу два диалога между халдеями, ввергающими отроков в печь:

Первый халдей. Товарищ!

Второй халдей. Чево!

Первый. Это дети царевы?

Второй. Царевы.

Первый. Нашего царя повеления не слушают?

Второй. Не слушают.

Первый. А златому телу не поклоняются?

Второй. Не поклоняются.

Первый. И вкинем их в пещь?

Второй. И начнем их жечь.

После того как ключарь спускал в стоящую перед алтарем печь ангела, сделанного из двух разноцветных кусков кожи, между халдеями происходил новый диалог:

Первый халдей. Товарищ!

Второй халдей. Чево?

Первый. Видишь ли?

Второй. Вижу.

Первый. Было три, стало четыре, а четвертый грозен и страшен зело, образом уподобися Сыну Божиему.

Второй. Как он прилетел, да и нас победил?

(При этом они стояли «с унылыми опущенными головами». )

Заканчивалось действо так:

первый халдей с поклонами говорил архиерею: «Владыко, благослови Ананию кликати».

Епископ (благословлял его рукою).

Первый халдей (сняв шапку). Анания, гряди вон из пещи.

Второй халдей. Чего стал, поворачивайся, не имеет вас ни огонь, ни поломя, ни смола, ни сера.

Первый халдей. Мы чаяли – вас сожгли, а мы сами сгорели. (Они вели Анания к архиерейскому месту.) — Гряди, царев сын.

Так выходили из пещи все три отрока и с халдеями направлялись в алтарь. Далее многолетствовали царю, и этим чин оканчивался. (Евреинов Н. Н. «История русского театра»).

Библиодрама как психодраматическое действие автора не имеет, но можно с уверенностью сказать, что родилась она из чьей-то любви одновременно к психодраме и к Библии. Тут уместно вспомнить, что сам Морено первой своей психодрамой называл случай, когда они детьми играли «в Бога и ангелов». Его попытка летать в роли Бога закончилась сломанной рукой; возможно, отсюда и происходит библиодраматическое ограничение на введение роли Бога при инсценировке библейских текстов.

Так или иначе, библиодрама и агиодрама, как и в литургическая драма, использует ресурсы драматизации для более полного понимания текста, погружения зрителей в текст. Инсценизация евангельских событий или житий святых предполагает эмоциональную вовлеченность группы (паствы), возникает эффект соприсутствия при евангельских событиях. Как в библиодраме, так и в литургической драме текст «оживает», события переносятся из прошлого в настоящее.

Профанное и сакральное

О границе между профанным и сакральным

Важным признаком, отличающим одну мифологическую систему от другой, является способ, которым она разграничивает профанное и сакральное, обыденное и священное, понятное и непонятное, освоенное и неосвоенное пространство, посюсторонний и потусторонний миры.

Несколько метафор такой границы (вернее сказать, разграничения), применимых, кстати, и к описанию межличностных и внутриличностных границ.

На вопрос, что такое граница, если не задумываться специально, то мне, как воспитанному в СССР человеку, представляется вспаханная полоса метров десять шириной, по обеим сторонам – колючая проволока под напряжением, с обеих сторон бродят Карацупы с Мухтарами, наши и тамошние. Такая граница – изобретение сравнительно недавнее, века 18—19, ее суть – четкое разграничение двух пространств. В сказках и мифах такая граница может быть отмечена рекой, радугой, пещерой, колодцем, избушкой на курьих (в другом варианте – курных) ножках и проч. Обычно охраняется – Бабой Ягой, псом Кербером, девой Модгуд, Хеймдаллем и т. д.

Другое дело – пограничная территория, когда нет четкой демаркационной линии. Такими были границы между цивилизацией и варварством в Римской империи, охраной и управлением таких территорий занимались маркграфы в Средние века и казаки в России. В сказках и мифах – лес, пустыня (например, евреи в пустыне).

Еще один образ – перемежающаяся граница, когда с переменным успехом идет освоение или завоевание новых земель, например, диких штатов в Америке. Граница отодвигается, как горизонт, с приближением к ней. Такую границу можно найти в развернутых мифах, когда герою нужно пройти ряд испытаний, так что достижение одной цели ставит перед героем новую цель. Часто такая граница встречается в описании духовных исканий, когда любая трансценденция героя (например, святого) ставит перед ним новые задачи. (К слову сказать, Земля должна быть в этом мироустройстве круглая – если она плоская, то горизонт достижим).

Случай, когда между профанным и сакральным нет границы как таковой, но тем не менее они разграничены – это промежуток между двумя освоенными пространствами. Например, и мое племя, и соседнее относятся к сфере профанного, понятного, освоенного. Представитель другого племени может говорить на другой языке, у него может быть другой тотем – он другой, чужой, но не иной. А вот пространство между ареалами племен населено существами именно принципиально иными, не важно, насколько благожелательно они настроены по отношению к герою (Одиссей у лотофагов, циклопов, лестригонов и проч.)