Контроль над разумом и другие сражения холодной войны

Трумэн полагал, что будет служить сержантом, а его избрали первым лейтенантом – в национальной гвардии еще со времен Гражданской войны командиров выбирали. Левым глазом он без очков вообще ничего не видел, но умудрился пройти через медицинскую комиссию – запомнил таблицу. Трумэн высшего образования не получил, так что ему пришлось приналечь на математику, необходимую артиллеристам. Его произвели в капитаны и назначили командиром батареи. В боях на территории Франции полк потерял сто двадцать девять человек, но в батарее Трумэна пострадали только трое-двое были ранены, один погиб.

Командир артиллерийской батареи капитан Гарри Трумэн участвовал в наступлении, которое в штабе американского экспедиционного корпуса тщательно спланировал полковник Джордж Маршалл.

Джон Першинг, командовавший американским экспедиционным корпусом в Европе, рекомендовал Маршалла к производству в генералы. Но в мирное время конгресс заморозил присвоение новых званий, и карьера Маршалла остановилась. В 1939 году бригадному генералу Маршаллу исполнилось пятьдесят девять лет, и у него не было шансов на продвижение. Но президент Рузвельт обошел двадцать генерал-майоров и четырнадцать бригадных генералов, которые получили звание раньше Маршалла, и назначил его начальником штаба армии Соединенных Штатов.

За восемь часов до вступления в должность, 1 сентября 1939 года, генерала разбудили в три ночи и сообщили о немецком нападении на Польшу. Джордж Маршалл получил под командование армию численностью в двести тысяч человек. В мировой табели о рангах она занимала тринадцатое место – между португальской и болгарской. Американской армии не хватало даже стрелкового оружия. Учения проводились с деревянными ружьями.

Генерал Маршалл сказал президенту Рузвельту, что принимает новый пост с условием, что будет иметь право говорить то, что он думает. Президент ответил «да». Маршалл предупредил президента:

– Вы согласились с видимым удовольствием, но удовольствия вам это не доставит.

Маршалл не приезжал к Рузвельту в его поместье. Не смеялся президентским шуткам. Однажды Рузвельт обратился к нему по имени, Маршалл ответил, что по имени его называет только жена, для остальных он – «генерал Маршалл». Рузвельт был мастер очаровывать людей. Но Джордж Маршалл знал, что ему важно сохранить полную независимость и соблюдал дистанцию. На одном из совещаний в Белом доме генерал Маршалл убил предложение президента словами:

– Извините, господин президент, я совершенно с вами не согласен.

Присутствовавшие решили, что Маршалл этими словами уже погубил свою карьеру, но именно его Рузвельт выдвигал на первые позиции. Понимая, что начальника генерального штаба военная история оставляет в тени, президент предложил Маршаллу возглавить вторжение в Нормандию летом 1944 года. Но Маршалл видел, что лучше Дуайта Эйзенхауэра понимает ситуацию на всех театрах военных действий, лучше ладит с конгрессом и потому ему следует оставаться на своем посту. Эйзенхауэр стал главнокомандующим объединенными войсками союзников, которые открыли второй фронт в Западной Европе, и вошел в историю.

После войны генерал Маршалл, завершив блистательную военную карьеру, вышел в отставку. И тогда бывший капитан Трумэн попросил его взять на себя руководство внешней политикой страны. Джордж Маршалл прослужил в армии сорок пять лет. Он привык, что его называют «генерал». Теперь, когда кто-то говорил «господин министр», он инстинктивно оборачивался, думая, что обращаются к кому-то иному. Пожалуй, он был единственным человеком на столь заметном посту, который предпочитал держаться в тени. Он не любил занимать высокое положение, неохотно входил в руководство страны, но полностью отдавался делу с железным сознанием своего долга.

Маршаллу не хватало интеллектуального блеска и умения выступать, но Трумэн высоко его ценил:

– Это человек, который всегда будет честным с тобой, если такого человека встретишь, надо за него держаться.

Джордж Маршалл вошел в историю как автор плана экономического восстановления Европы на американские деньги. Но почему вне этого знаменитого плана, увенчавшегося успехом, оказался Советский Союз, больше всех пострадавший в войне и больше других нуждавшийся в помощи?

Едва Трумэн расположился в Белом доме, как дипломаты и разведчики стали говорить ему, что война в Европе выиграна, но возникла другая проблема – с русскими.

После смерти Рузвельта американцы уговорили Молотова прилететь в Соединенные Штаты. Ему предоставили американский самолет и предложили лететь коротким путем – через Европу. Молотов предпочел уже знакомый маршрут – через Сибирь и Аляску.

Посол Аверелл Гарриман добрался до Вашингтона на пару дней раньше на переоборудованном бомбардировщике, сделав три остановки для дозаправки – путешествие заняло сорок девять часов восемнадцать минут. Гарриман считал, что тогдашний государственный секретарь Эдвард Стеттиниус занимает слишком мягкую позицию и неверно информирует президента Трумэна. Госсекретарь трижды отказывал послу в просьбе прилететь в Вашингтон для доклада. Теперь Гарриман не упустил возможности побывать у нового президента.

С сотрудниками государственного департамента Гарриман делился своими впечатлениями от России:

– Страна остается фантастически отсталой. Нет нормальных автомобильных дорог, железные дороги в плохом состоянии, девять десятых населения Москвы живет, как у нас живут в трущобах.

Военно-морского министра Форрестола посол Гарриман предупредил:

– Нас ожидает такая же жестокая и опасная идеологическая война с коммунизмом, какая была с нацизмом.

К Трумэну посол пришел усталый и измотанный. У него появился тик в правом глазу, как будто он постоянно подмигивал. Он объяснил Трумэну, что, с одной стороны, Сталин желает сотрудничества с Соединенными Штатами и Англией, а, с другой, желает установить твердый контроль над соседними странами, куда вошли части Красной армии. Польша теряет не только границы, но и свободу. Американская готовность работать вместе воспринимается как признак слабости. Поэтому советское руководство не исполняет свои обязательства и не идет на компромиссы ни по одному вопросу.

Трумэн ответил послу, что «намерен быть с русскими твердым, но справедливым, поскольку они нуждаются в нас больше, чем мы в них».

22 апреля 1945 года нарком Молотов в первый раз пришел к президенту Трумэну. Это было, как говорят дипломаты, протокольное мероприятие. Серьезные переговоры отложили до следующей встречи.

Переводчик Павлов записал:

«Трумэн, провозгласив тост за И.В. Сталина, заявил В.М. Молотову, что он, Трумэн, хотел бы увидеться с маршалом Сталиным, и он надеется, что когда-нибудь великий маршал Сталин побывает в США. Он, Трумэн, думает также, что когда-нибудь он, Молотов, будет ответственным за прием его, Трумэна, в Советском Союзе.

Молотов ответил, что советское правительство будет радо видеть Трумэна в Москве, и чем скорее, тем лучше. Встреча маршала Сталина с президентом имела бы большое значение».

На следующий день, 23 апреля, Трумэн провел большое совещание с экспертами по России. Это был решающий день, когда политика Соединенных Штатов изменилась – от рузвельтовского доверия военных времен к трумэновской послевоенной подозрительности.

В свое время Рузвельт не позаботился о том, чтобы вице-президента держали в курсе важнейших проблем, и сам не говорил с Трумэном о военных делах, о дипломатии, о том, каким он хотел бы видеть будущий мир. Гарри Трумэн был простым, здравомыслящим, нормальным человеком, который не пыжился и вел себя совершенно естественно. Но он не был Рузвельтом. Сколько еще раз ему предстояло это услышать!

Трумэн собрал людей, которым доверял. Присутствовали: военный министр Генри Стимсон, председатель комитета начальников штабов генерал Джордж Маршалл, главный военный советник президента адмирал флота Уильям Лехи, государственный секретарь Эдвард Стеттениус, военно-морской министр Джеймс Форрестол, посол Аверелл Гаррриман и военный атташе в Москве генерал Джон Дин.

Президент заметил, что отношения с Москвой «были улицей с односторонним движением», и попросил совета. Большинство высказалось за жесткую линию: «Мы должны быть твердыми с русскими, когда мы правы». Трумэн, который был президентом всего двенадцать дней, сказал, что будет следовать мнению большинства.

Сторонники твердой линии победили. Началась новая политика. Первым об этом узнал нарком иностранных дел Молотов, который пришел в Белый дом вместе с послом СССР в США Андреем Андреевичем Громыко. На сей раз обошлись без особых любезностей.

Трумэн сказал наркому, что «глубоко разочарован» тем, что не выполняется достигнутая в Ялте договоренность о судьбе Польши. Молотов пытался изложить свою линию. Трумэн четыре раза его перебивал:

– Ваша пропаганда меня не интересует, единственное, что должен сделать маршал Сталин – это исполнить свои обязательства.

Вячеслав Михайлович стал мертвенно-бледным.

– Со мной никогда еще так не разговаривали, – запротестовал Молотов.

– Выполняйте свои обязательства, – ответил Трумэн, – и с вами не станут так разговаривать.

Впрочем, судя по записи беседы, этого обмена репликами не было. Трумэн просто прекратил разговор:

– На этом все, господин Молотов. Буду вам признателен, если вы передадите мои слова маршалу Сталину.

По мнению американского дипломата Чарлза Болена, который присутствовал на беседе, Рузвельт сказал бы Молотову примерно то же самое, но другим тоном. Впрочем, тональность в дипломатии играет большую роль.

Посол Громыко был уверен, что жесткое и самоуверенное поведение Трумэна было основано на том, что Соединенные Штаты уже владели атомной бомбой. На самом деле только через два дня после этого разговора военный министр Генри Стимсон рассказал новому президенту о создании «самого мощного оружия в истории, когда одной бомбой можно будет уничтожить сразу целый город». Вице-президента Гарри Трумэна в атомный проект не посвящали.

Министру Стимсону было много лет, он побывал на высших постах, но гордился тем, что сражался в первую мировую и предпочитал, чтобы его называли полковником. Он был прямым человеком и даже с Рузвельтом разговаривал уверенно. Однажды он сказал Рузвельту:

– Господин президент, мне не нравится, когда вы что-то от меня скрываете.

Стимсон привел с собой руководителя атомного проекта бригадного генерала Лесли Гровса, чтобы тот дал необходимые пояснения. Но и генерал не знал, сработает ли бомба. Сообщил Трумэну, что первое испытание произойдет не раньше июля.

Главный военный советник президента адмирал Лехи твердо сказал Трумэну:

– Атомная бомба – самая дурацкая штука, которую мы когда-либо делали. Она точно не сработает, это я вам говорю как специалист по взрывчатым веществам.

Через три недели, 9 мая 1945 года на совещании у государственного секретаря Стеттиниуса решили свернуть поставки по ленд-лизу Советскому Союзу и Англии, поскольку Германия разгромлена и военные действия в Европе завершены. 11 мая Трумэн подписал директиву. 12 мая остановили погрузку и приказали судам, которые уже были в Средиземном и Черном морях, развернуться и следовать назад.

Москва и Лондон выразили возмущение. Вспыхнул скандал, и распоряжение отменили. Трумэн признавал потом, что это было одно из худших решений его президенства. В Москву заглаживать конфликт отправился Гарри Гопкинс, у которого сложились неплохие отношения с московскими руководителями. К сожалению, он страдал от тяжелого недуга желудочно-кишечного тракта и часто оказывался в больнице.

Сталин принял Гопкинса 26 мая 1945 года. Вождь сказал, что если это попытка надавить на Советский Союз, то это серьезная ошибка. Сталина не утешало, что Англию тоже лишили ленд-лиза. Вождь беседовал с Гопкинсом в общей сложности шесть раз. Гарри Гопкинс удачно съездил в Москву. После его визита на некоторое время атмосфера двусторонних отношений ощутимо улучшилась.

Трумэн записал в дневнике:

«Русские всегда были нашими друзьями, и я не вижу причины, по которой так не будет всегда».