Империя террора. От «Красной армии» до «Исламского государства»

– Да, но…

– Тогда у нее есть акции, – уверенно заключил он.

Она не знала и о том, какими акциями владеет ее отец, и опять услышала, что она «капиталистическая сука». Она не знала, каков ежегодный доход ее отца.

Зачем ее отец ездил в Вашингтон? С кем он имеет дело – с президентом, ЦРУ, государственным департаментом?

Она знала только одну причину, заставляющую его регулярно наведываться в Вашингтон: корпорация Херста создала фонд, который платил за поездку двух школьников из каждого штата в столицу и возможность ознакомиться с тем, как функционирует государственная машина.

Чин рассмеялся ей в лицо. Неужели она будет делать вид, что ее отец не состоит в «Комитете сорока»? Движение все знает о «Комитете сорока». Этот засекреченный комитет, состоящий из миллиардеров, вместе с ЦРУ приказывает президенту США, какую политику ему проводить. Именно они и управляют страной. И ее отец, реакционная свинья, был одним из тех, кто богател на поте народа.

Чин требовал от нее соглашаться со всем этим вздором. Когда она делала это недостаточно быстро, он уходил. Дверь с треском захлопывалась, включалась громкая музыка, и она оставалась одна, запуганная и несчастная.

Она старалась не злить Чина и говорила все, что знала. Собственно, ей нечего было скрывать. Другое дело, что на многие интересовавшие его вопросы она не знала ответа. Она боялась, что ее убьют или подвесят к потолку и начнут пытать.

Чину и всем остальным страшно нравилось, что после похищения Патриции Херст все газеты писали об их движении. Они словно купались в лучах славы. Они уверяли ее, что таким образом революционная идея распространяется в массах: люди узнают, что можно восстать против угнетателей и успешно с ними сражаться. С капитализмом нужно бороться не только митингами и книгами, но и оружием.

Тем не менее, Чин сказал, что его армия вступит в переговоры с капиталистическими свиньями об условиях ее освобождения.

– Посмотрим, – сказал он, – захотят ли они спасти тебя.

Он сказал, что военный совет «Симбиционистской армии освобождения» решил, что ее отец должен сделать «жест доброй воли» и доказать тем самым искренность своих намерений. Ему придется вернуть народу малую часть того, что он украл у него. Для начала он выдаст продуктов на семьдесят долларов каждому бедняку в Калифорнии.

– Это ведь немного? – переспросил Чин.

– Конечно, конечно, – поспешила она согласиться.

Чин сказал, что надо будет записать на магнитофон ее обращение к отцу, чтобы он знал: она жива и требует сотрудничать с армией.

Чин разрешил отвести ее в ванную комнату, чтобы она приняла душ. Ванная оказалась маленькой, заполненной паром, вода – слишком горячей. Но ощущение было божественным.

Зоя, девушка с жестким, холодным голосом, сидела с ней и рассказывала о роли женщины в революции и о сексуальном равенстве в обществе будущего. Пока Зоя все это говорила, она с наслаждением смывала с себя пот и грязь. Она хотела бы вымыть волосы, но не решилась. Повязка могла соскочить, она увидела бы лицо Зои, тогда ее, возможно, не захотели бы отпускать.

Зоя рассказывала, как бедняки будут счастливы бесплатно получить еду, оплаченную Херстом.

– Вдруг кто-то не придет? – предположила Патриция. – Решат, что это унизительно.

Зоя взвилась от гнева:

– Ты – капиталистическая свинья! Простые люди не могут позволить твою буржуазную мораль! Их дети голодны, и им не приходится выбирать.

После ванной ей дали брюки и майку.

К вечеру к ней пришел Чин с магнитофоном. Он говорил ей, что ей следует говорить, и она покорно все повторяла в микрофон. Она была настолько напугана, что готова была сказать все, что угодно, только бы родители услышали ее голос и поняли, что ее нужно выручать из беды:

– Мама, папа, со мной все в порядке. Я немного простудилась, но мне дали таблетки.

Я не умираю от голода, меня не бьют и не запугивают.

Я знаю, что члены «Симбиционистской армии освобождения» огорчены из-за того, что газеты искажают истину. Они не сбивают вертолеты и не убивают невинных людей.

У меня завязаны глаза, так что я никого не смогу опознать. Мне бы хотелось, чтобы полиция перестала меня искать.

Я нахожусь под охраной вооруженного отряда, имеющего автоматическое оружие, так что у меня нет никакого шанса выйти раньше, чем меня освободят. Эти люди честны со мной, но они готовы умереть во имя своих идей. И я надеюсь, вы сделаете так, как они говорят, и сделаете это быстро.

«Симбиционистская армия освобождения» поддерживает идеологические связи с Ирландской республиканской армией, с филиппинскими партизанами и с социалистами Пуэрто-Рико, которые борются за независимость.

Я – военнопленная, и военнопленные – те двое членов «Симбиционистской армии», которых посадили в тюрьму Сан-Квентин. Если невиновна я, то невиновны и они. Со мной обращаются в соответствии с Женевской конвенцией. Меня взяли в плен потому, что я член семьи, относящейся к правящему классу…

Она только повторяла его слова, которые он произносил ей прямо в ухо. Внезапно она поняла, что он гладит ее грудь. Затем его рука скользнула вниз.

– Ты обидела сегодня нашу сестру Зою, – сказал Чин. – Не смей больше никого обижать. Иначе я разберусь с тобой.

Намек на сексуальное насилие был ясен. Она поняла, что не должна больше спорить или возражать кому бы то ни было из них.

Они отправили магнитофонную пленку только через три дня, которые ушли на то, чтобы продумать в деталях программу распределения продовольствия. Они решили, кому следует предоставлять эту помощь: всем, кто живет на социальное пособие, на социальную пенсию, ветеранское пособие, кто получает продукты по талонам, инвалидам, тем, кто освобожден из тюрьмы с испытательным сроком. Они перечислили пункты раздачи продовольствия и назвали организации, которым следовало это поручить.

К записи ее голоса и бумагам с планом раздачи бесплатного продовольствия Чин присовокупил свое короткое выступление:

«Я хочу, чтобы вы услышали голоса наших винтовок, которые говорят о свободе: привет нашим братьям и сестрам. Меня зовут Чин. Я – черный и представляю черный народ. Я – генерал-фельдмаршал объединенных федеральных сил «Симбиционистской армии освобождения».

Мы считаем корпорацию Херста и семейство Херстов врагами народа. Народ имеет право и даже обязан спасать жизни голодающих детей и женщин. Я вместе с другими представителями всех рас готов отдать свою жизнь для освобождения народа.»

Патриция Херст надеялась, что голос поможет им понять, насколько серьезны люди, которые ее захватили. Даже если они полусумасшедшие фанатики, они и в самом деле готовы умереть за свои идеи.

Кассеты они отослали на радио в Беркли. Через день или два вся пресса говорила о том, что подлинная цель армии – освобождение их товарищей, сидящих в тюрьме. Губернатор Калифорнии Рональд Рейган, будущий президент страны, отказался их освобождать:

– Об этом не может быть и речи.

Чин сказал, что газеты подсчитали: выполнение продовольственной программы потребует четырехсот миллионов долларов. Херст заявил, что у него нет возможности заплатить четыреста миллионов, но сделает похитителям другое предложение. Он сказал это по телевидению. Рядом с ним перед телекамерой стояла ее мать, одетая в черное.

– Это значит, что твоя мать уже тебя похоронила, – сказал Чин. – Твои родители скорее позволят тебе умереть, чем откажутся от части своих денег или власти. Твой отец – самая большая свинья. Он мог попросить своих друзей помочь ему… Четыреста миллионов – это ничто для такой свиньи, как твой отец. Просто правящий класс не хочет создавать прецедента, иначе другие тоже начнут похищать детей из богатых семей ради выкупа.

Чин стал ругать агентов ФБР и особенно прессу, которая служит фашистским транснациональным корпорациям. Идет классовая война: правящий класс против «Симбиционистской армии освобождения» и народа.

– Жаль, что тебе придется умереть во искупление грехов, совершенных твоими родителями, – сказал Чин. – Ты-то невиновна. Но тобой придется пожертвовать ради спасения миллионов детей, умирающих с голода в фашистской Америке.

Под конец он сказал, что ее судьба будет решена Объединенным военным советом, который возглавляет все подпольные группы в США, ведущие войну против империалистического режима. На военном совете, добавил Чин, у него будет только один голос.

Тогда она поняла, что будет убита. Возможно, мир полагал, что все в порядке: похитители пошли на переговоры, значит, они не собираются убивать заложника. Но для нее ситуация выглядела по-иному: они выдвинули требования, которые ее отец в принципе не мог исполнить. Но и похитители теперь не могли отказаться от своих требований и тем самым потерять лицо. Они должны были идти до конца. Это могло означать только одно: они убьют ее, чтобы показать остальным – их требования, самые невероятные, должны исполняться.

Через несколько часов она услышала, как Чин вернулся с заседания военного совета. Хлопнула дверь, раздались шаги, чьи-то голоса. Чин вошел в туалет и сказал ей:

– Тебе, сучка, повезло. Военный совет дает твоему отцу еще одну возможность спасти тебя. Твой отец должен начать кормить голодных, чтобы военный совет увидел искренность его намерений. Это не значит, что тебя сразу освободят, но по крайней мере тогда начнутся переговоры о твоем освобождении. Так что давай пошлем твоему папочке еще одну пленку.

К ее изумлению он разрешил ей снять повязку с глаз. Первые мгновения она ничего не видела. Сначала испугалась: что-то неладное с глазами. Потом вошел Чин, щелкнул выключателем, и она увидела своего похитителя в черной маске. Он велел ей говорить своими словами.

Она быстро наговорила текст с просьбой к отцу пойти навстречу армии, отговорить ФБР и полицию от их попыток арестовать кого-то из членов «Симбиционистской армии» и остановить газеты, которые публикуют оскорбительные для террористов статьи.