Вселенная скажет «Да!»

Когда-то твоя… Искренне любившая, Лилька!

Лилия – белый цветок.

(Как ты меня называл когда-то.)

Я снова в родительском доме. Из Сочи прилетел сразу сюда, не поехал к Нине, не хватило духу. Дело не в мужской гордости, или гордыне, просто не смог посмотреть в глаза близкому человеку, которого неожиданно со всего маху ударил под дых.

Прошло католическое Рождество, приближались новогодние праздники. Как-то поутру мама вручила мне длинный список продуктов, и я отправился по магазинам, взяв машину отца. А когда вернулся, то увидел во дворе свой старенький джип, припаркованный на заснеженном газоне, прямо под окнами нашей квартиры. Так могла припарковаться только Нина. Я обошёл машину кругом, положил на капот руку – ещё тёплый, значит, приехала только что.

Завибрировал телефон в кармане, мама произнесла весёлым голосом:

– Долго вокруг машины ходить будешь? Завтрак стынет!

– Бегу, мама, бегу!

У меня гора свалилась с плеч: если мама взялась за дело, она сможет помирить меня с Ниной. А то я уже не знал, что делать, мучился все эти дни.

Я схватил сумку с продуктами и взлетел на свой этаж, шагая через три ступеньки.

В зале был накрыт стол, за которым сидели мама и Нина. Я присел с краешка, приступил к завтраку. Нина фыркнула, а мама засмеялась во весь голос и сказала:

– Ты прямо сирота казанская, обездоленная и униженная! Садись за стол, как положено мужику, прямо и гордо! Хотя гордиться тебе, надо сказать, нечем… Наворотил ты дел, за год не распутаешь.

– А что это ты вернулся так быстро? – ввернула Нина. – Или новая жена плохо встретила?

– Чего молчишь? – продолжила мама. – Нине спасибо скажи, что не помнит зла, а понимает, что конь о четырёх ногах и то спотыкается!

– Мама, я ещё ничего не решила! Я просто привезла его инструменты и перегнала машину. Ему она нужней, а я могу и на автобусе до работы добираться.

– Ну ладно. Разбирайтесь тут без меня, мне ещё в магазин сходить надо.

– Подожди, мама, – впервые открыл рот я. – Всё куплено, нечего уже покупать. Оставайся дома, а мы с Ниной проедем куда-нибудь в тихое место, поговорим.

Мы встали из-за стола, оделись и вышли на улицу.

– Может быть, в центр? – спросил я. – Сейчас везде пусто, никто не помешает нам спокойно поговорить, сядем где-то в уголке.

– Нет. Помнишь, как двадцать два года назад мы приехали к родителям после свадьбы? И перед самым отъездом мы пошли в зоопарк. Там ещё было такое уютное-уютное маленькое кафе, в котором нам было так хорошо… Я часто вспоминала его, когда мы ссорились. Хотя его, может, уже давным-давно снесли.

– А вот мы и увидим, снесли его или нет.

Мы приехали в зоопарк. Кафе стояло на прежнем месте, и зоопарк стоял, только звери переехали в зимние вольеры и посетителей не было.

Мы зашли в кафе, в котором было тепло, светло и вкусно пахло крепким кофе и свежей выпечкой. Сели за дальний столик, почти у самой двери, заказали салатики, кофе и сладкие пирожки на десерт. Принявшая заказ официантка ушла, и мы остались вдвоём, в небольшом, по-домашнему уютном зале, празднично украшенном гирляндами и ёлочными игрушками.

– Костя, ну неужели ты действительно ничего не помнишь? – с огорчением спросила Нина. – Здесь нам было так хорошо! Только ты чуть не подрался с официантом.

– Точно! – едва не закричал я. – Вспомнил! Молодой такой и наглый. Он всё время пялился на твою грудь. Я ему рубашку порвал.

Совсем другими глазами я осмотрел кафе, узнавая и барную стойку, и ряд холодильных шкафов, и металлические кованные светильники, развешанные по стенам. Как я мог забыть нашу поездку? Почему не вспоминал о ней? Родители искренне радовались нашему приезду, а Нина очень старалась им понравиться. Она каждый день мыла полы, перетирала посуду, что-то варила, жарила. И отец, хитро посмеиваясь, повторял: «Ай да Костя! Ай да молодец! Вот отхватил нам невестку, так отхватил!»

Нина краснела, а я любовался ею – тонкая талия, пышная, высокая грудь, красивое лицо. А потом я забыл и про это кафе, и про нашу любовь! А ведь у нас было так много хорошего: наши горячие, прекрасные ночи, рождение детей, их первые шаги, покупка нашей первой квартиры. Как я мог всё это забыть, всё это предать? Внутри меня что-то сломалось, и, уронив голову на стол, я затрясся от рыданий. Напряжение последних недель вырвалось наружу.

Нина подскочила ко мне, и я спрятал лицо на груди жены. А она гладила меня по волосам, по вздрагивающим плечам и повторяла:

– Ну что ты, Костенька? Ну что, дорогой? Всё уже позади. Мы снова вместе и уже навсегда. Клянусь, что никогда даже словечком не упрекну тебя ни в чём. Никогда, даже в мыслях!

Я долго не мог успокоиться, но всё имеет конец, даже мужская истерика. Стыдясь своих слёз, я прошёл в туалет и долго растирал лицо и шею ледяной водой. Нина ждала меня возле двери, мы обнялись и всё стояли и стояли, наслаждаясь вернувшимся к нам покоем и счастьем.

– А знаешь, – вдруг засмеялась жена, – я впервые подумала, что ты стареешь!

– Почему?

– Раньше, после примирения, ты обязательно затащил бы меня в какой-нибудь укромный уголок. У тебя хватило бы ума даже в туалет, пока никого нет вокруг.

– Это намёк или провокация? Теперь ты у меня не вырвешься…

– Отпусти, сумасшедший! Сейчас закричу, позову на помощь официантку. Дома ещё успеем!

Нина вырывалась, смеясь, я обнимал её и был счастлив, как никогда.

Появилась официантка с нашими салатами на подносе, и мы поспешили за стол.

Полчаса назад, когда мы только ещё подъезжали к кафе, я обратил внимание на суету, крики и беготню, доносившиеся с территории зоопарка. А только лишь мы приступили к еде, как молодая женщина с растрёпанными волосами и в расстёгнутой на груди телогрейке распахнула дверь и закричала страшным голосом:

– Коля! Где этот чёртов Коля?

– Да здесь я, здесь! Чего орёшь? – нарочито тихим и спокойным голосом ответил старый худой мужичонка, появляясь откуда-то из-за холодильников. – Не видишь, электропроводку меняю. Прибежали уже?

– Нет! Но появились возле ограды, по деревьям скачут!

– Ну и чего орёшь раньше времени? Позовёшь, когда начнут бегать по летним клеткам, а пока жди и никого не нервируй!

Женщина хлопнула дверью и исчезла, а мужичок с интересом уставился на меня. Очевидно, он слышал всё, что здесь говорилось.

Чтобы скрыть свою неловкость, я спросил:

– Кто это по деревьям скачет? Узники вырвались на свободу?

– Да эта растрёпа забыла двери закрыть у обезьян. Вот они и рванули часа три назад. Тут такое началось! МЧС, полицию на уши поставили, по всему городу беготня, крики. Бабы – дуры. Я сразу сказал – набегаются, жрать захотят, сами прибегут. Зачем обезьянам свобода? Что они с ней делать будут? Свободой желудок не набьёшь! Вот и вышло по-моему! Маша, дай-ка мне гроздь бананов поспелее и запиши на счёт кормоцеха, на меня не вздумай записать.

– Так значит, не нужна обезьянам свобода? Есть у них вещи куда важней: тепло, знакомый домик, сытый покой! Так ты считаешь, дед?

– Истинно так. Ну посуди сам, милок. Свобода! И обезьяны. Приматы!

Мужичок надел телогрейку, взял бананы и вышел, а мы молча стали есть свой обед.

Через двадцать минут мы вышли из кафе. Обезьяны уже сидели в переносных лёгких клетках, а торжествующий мужичок кормил их какими-то листьями и остатками бананов. Увидев нас, он закричал, словно старым знакомым: