Вселенная скажет «Да!»

– Да ладно, не ревнуй! Вчера какой-то проезжий коммерсант поранился и меня на работу вызывали, руку ему зашить. Я потому и попросила Машу вечером с Вовкой посидеть. Вот он и расщедрился – флакон духов подарил.

Подошла суббота. Собаки грызли решётку вольера, яростно гремели цепями – лес манил. Сергей и сам рвался в тайгу, как они, разве что не скулил. Чуть рассвело, закинул рюкзак с припасами за плечи, и в путь.

Часов через пять был на месте и, не доходя до зимовья, по бешенному лаю собак понял – что-то случилось. Выскочил на берег ручья и остановился, сжав кулаки. На месте зимовья – одни головешки да пепел. Сожгли всё-таки старички… Раньше этот участок охотсоюз сдавал в аренду много лет подряд двум братьям, живущим неподалёку от Сергея. Состарившиеся охотники перестали следить за порядком в лесу, не выполняли обязательные технические мероприятия, не выходили на отработку, и правление лишило их права аренды, передав участок Сергею. Бывшие арендаторы считали, что он отобрал у них лес взятками и интригами, и не раз грозились жестоко отомстить. Сергей внимания не обращал на их болтовню – не воевать же со стариками, но сейчас ярость поднялась мутной волной, очень уж уютным и ладным было сгоревшее зимовье.

Походил, побродил по пепелищу, да нечего делать – свистнул собак и пошёл домой. Не ночевать же на снегу, под открытым небом, да и стройматериалы надо срочно искать, новое зимовье строить.

Шёл, а сердце сжимало предчувствие. Когда служил на Кавказе контрактником, накрепко усвоил житейскую мудрость: никогда не врут пословицы и поговорки. Значит, готовься к худшему: пришла беда – отворяй ворота! Но потом не удержался, побегал по лесу, белку, соболя погонял; просто для настроения, а не для добычи. Какая добыча по первому снегу – подшёрсток у шкурки ещё слабый, не промысловый. И дурные предчувствия куда-то ушли, отпустили.

К посёлку вышел поздним вечером. Дверь в дом отворил тихо-тихо, чтобы жену с сыном не разбудить. Но в спальне при тусклом свете ночника увидел Машу Таюрскую, спящую на кровати рядом с Вовкой. Очевидно, Лену вызвали к экстренному больному, и она, как всегда, попросила Машу посидеть с сыном.

Осторожно ступая по заскрипевшей половице, Сергей оделся и вышел на улицу. Представил, как бросится ему на шею и бешено завизжит от радости не ожидающая его жена, и засмеялся от переполнявшего душу счастья.

Повалил снег густыми и крупными хлопьями. Подходя к медпункту, намётанным взглядом охотника Сергей увидел, что от крыльца к обочине тянется тоненькая цепочка следов. Рядом со следами от мужских ботинок – следы зимних сапог Лены, с характерными насечками против скольжения, которые он сам за неделю до этого нарезал. Судя по всему, прошли здесь совсем недавно, минут семь-восемь назад.

Сергей пошёл по следам, и вскоре они разошлись, женские свернули направо, а мужские привели Сергея к дому Таюрских.

Долго стоял задумавшийся Сергей у чужой калитки, а снег валил и валил густыми, чуть влажными хлопьями…

Бесконечно долго тянувшаяся неделя подошла к концу. В субботу Сергей, как обычно, ушёл в лес, Лену предупредил, что вернётся в воскресенье, поздно вечером, и кормить скотину придётся ей. Лена сморщила свой хорошенький носик, но Сергею показалось, что она больше обрадовалась, чем огорчилась.

Сергей вышел из дома сразу после завтрака, с собаками и ружьём, но когда зашёл в лес, то направился не к сгоревшему зимовью, а вверх по течению Таюрки, небольшой реки, протекающей мимо посёлка. К обеду он подошёл к основательно сделанному, бревенчатому зимовью, стоящему прямо на берегу.

На скамье, возле открытой двери сидел Алексей Петрович, начальник Таюрской автобазы, который, увидев Сергея, заулыбался и закричал:

– Как же ты охотишься? Тебя за километр слышно! Всё зверьё, поди, со смеху помирает, когда ты к нему подкрадываешься!

Сергей пожал большую, крепкую руку, посмотрел в смеющиеся глаза, и боль, которая всю неделю давила грудь, отступила, стала чем-то второстепенным.

– Я к вам с просьбой, Алексей Петрович. Хочу поискать вдоль реки сухих брёвен для нового зимовья, а собак, припасы да ружьишко у вас оставлю до вечера. Налегке-то я в два раза больше пробегу, а к ночи вернусь, если вы позволите у вас переночевать.

– Ночуй, места в зимовье всем хватит. А как же ты без ружья? Вдруг медведь-шатун. Или другое что? Одним ножом, парень, в лесу много не навоюешь!

– А я и нож здесь оставлю, налегке побегу. Медведи сейчас по берлогам спят, их пушкой не разбудишь. Мне главное – зимовье отстроить до холодов. Спасибо, Алексей Петрович, вы не ждите меня вечером, ложитесь спать, я поздно ночью приду, ужинать не буду.

– Что, даже чаю не попьёшь? – с укоризной покачал головой завгар.

– Нет. Собак привяжу да пойду. Сейчас рано темнеет, хочется побольше успеть…

Выпавший неделю назад снег растаял, но воздух был пропитан влагой и холодом, освежал и бодрил. Шагалось легко. Чтобы сократить путь, Сергей пошёл по берегу ручья, срывая на ходу и бросая в рот переспевшие ягоды брусники. И за поворотом, перед широкой поймой, поросшей кустарником, неожиданно чуть не наступил на лежащего между кочек медведя. Взревевший зверь кубарем откатился метров на шесть-семь, развернулся, оскалил огромную клыкастую пасть и медленно пошёл на Сергея.

«Что делать? – мелькнуло у того в голове. – Бежать? В три прыжка догонит и поломает! Никаких шансов нет. Так глупо пропасть! Вовка! Как он будет один? Теперь он будет один всегда. Эта… не в счёт!»

Мысли лихорадочно мелькали, обрывками проносились в голове, пока Сергей медленно отступал, прощаясь с сыном и жизнью.

А медведь поднялся на задние лапы, готовясь обрушить весь свой огромный вес на застывшего человека, бешено зарычал и чуть наклонился вперёд.

Сергей устало закрыл глаза. Оглушающе грянул почти над самым его ухом выстрел, затем второй, и после небольшого перерыва – ещё два. Медведь завалился набок, быстро и мелко задёргал задними лапами и сразу затих. Ещё не веря в своё спасение, Сергей на негнущихся ногах повернулся и увидел улыбающегося во весь рот, вспотевшего Алексея Петровича.

– Что, паря, в штаны наложил? Или будешь врать, что не испугался совсем? – захохотал тот в ответ на немой вопрос. – Ну и здоров ты ходить. Я взмок за тобою бежать. Твоё счастье, что недалеко отпустил, а то бы мог не успеть!

– Как вы тут оказались? Знали, что поблизости бродит шатун, и провожали меня? А почему я не слышал, как вы шли по следам?

– Да ты так задумался, что и медведя бы не заметил, кабы тот не вскочил. А кто про медведя знать может? На то он и шатун, что сегодня здесь, а завтра за пятьдесят километров шатается. Нет. Я шёл, чтоб не от медведя тебя спасти, а от тебя самого. Ты думаешь, я не понял, зачем ты не только собак у меня оставил, но и ружьё с ножом? Боишься, что с нервами не совладаешь и убьёшь их обоих прямо в медпункте?!

Сергей от неожиданности сел на кочку.

– Вы всё знаете? Откуда? И это действительно правда?

– Так весь посёлок знает. Здесь же все охотники, видят больше, чем говорят. Тебя все жалеют, а про Ленку говорят: «Связался чёрт с младенцем». Чужая она тут всем, а тебе – тем более, ты парень правильный, с какой стороны на тебя ни смотри, наш человек – настоящий мужик.

– А давно у них всё началось?

– Месяца три, наверно, – Петрович задумчиво поскрёб щетину на подбородке, – самое малое – два с половиной. Да не трави ты себя, пошли ко мне в зимовье, там и поговорим.

– Нет, Петрович, хочу ей в глаза посмотреть. Понять, как можно утром говорить человеку «люблю», а вечером его предавать…

– Эх, милый! Тяжело тебе в жизни придётся. Столько впереди у тебя ещё горя будет. Если б ты знал меня лучше, то руки не подал бы при встрече. А я вот живу. И сколько таких по Руси мается? Ладно, иди, а ночью вернёшься – поговорим…

Сергей подошёл к посёлку, когда стемнело. У медпункта остановился, подождал, пока успокоится сердце, бешено застучавшее в рёбра, и нажал на кнопку звонка. Полная ватная тишина, никаких звуков.

Сергей толкнул дверь, она отворилась без скрипа, словно приглашая зайти. И он, не зажигая свет, прошёл в перевязочную, сел на кушетку, которую пять лет назад с такой любовью мастерил своими руками, и обхватил голову. Семь бессонных ночей довели его до того, что он хотел убить мать своего ребёнка! Когда, разрываемый бурей чувств, он смотрел ночами на безмятежно спящую жену, только одно удерживало от рокового шага – то, что сыну придётся повторить его горький детдомовский путь, полный унижений и обид. Семь дней и ночей терзаний, сомнений и боли! Он не хотел верить в измену жены, а оказалось, что весь посёлок знает об этом уже давно…

На крыльце послышались шаги, в дом забежали двое и сразу засмеялись, громко заговорили; задребезжали инструменты в шкафу, и Лена сдавленным и счастливым голосом сказала:

– Пусти! Дай раздеться, ну ведь успеем ещё, вся ночь впереди!

Сергей не выдержал, вышел из перевязочной, включил свет и увидел на полу сброшенные в спешке куртки, полуголую Лену и снимающего свитер Ивана.

Тот, от неожиданности, отскочил к окну, потом повернулся и бешено закричал:

– Если ты хоть пальцем её тронешь – убью! Только попробуй! Мы любим друг друга и поженимся. А если ты встанешь между нами, я тебя убью!

– Успокойся, убийца, – ответил Сергей, на которого при виде полураздетой жены накатило вдруг полнейшее равнодушие, – я детей и женщин не бью! Можешь забирать свою любимую, только Вовку оставьте мне, сына я вам не отдам.

Потом вышел из медпункта, посмотрел на Таюрку, серебряную от полной луны, и устало побрёл берегом реки, вверх по течению.

Глава вторая. Город

Третий день не переставая лил дождь. Грунтовая дорога от просеки до трассы превратилась в грязное месиво из глины и веток, и стало понятно, что несколько дней отгрузки и вывозки леса не будет. Сергей отпросился у механика на три дня и, поймав на трассе попутку, уже вечером был возле своей многоэтажки.

День подходил к концу, смеркалось, вдоль дорог и тротуаров зажглись уличные фонари. Влажный тёплый воздух, хорошо благоустроенный, уютный двор, гомон детворы на игровой площадке – всё наполнило Сергея тихой радостью от встречи с семьёй.

Он прошёл в беседку, увитую плющом, сел на скамью и задумался. Уже четыре года, как переехали они сюда из Таюры. Сначала жили на окраине, в однокомнатной «хрущёвке», которую получил Сергей как выпускник детского дома. Потом, с большой доплатой, поменяли её на трёхкомнатную квартиру почти в центре. Два года работали они с Леной без праздников и выходных, пока не скопили нужную сумму. И ещё год пахали как лошади, чтобы сделать в ней достойный ремонт. Но теперь квартира стала такой, что из неё не хочется уходить. А главное, это настолько сплотило его и Лену, что они снова стали семьёй. Ему не хочется вспоминать то утро, когда Лена рвала волосы на голове и умоляла простить её. Она объясняла измену скукой деревенской жизни, обещала никогда ничего подобного не повторить, и он её простил. Простил ради сына, понимая, что четырёхлетнему малышу будет тяжело без матери, и не представляя, чем будет заниматься ребёнок целый день, когда он сам будет уходить на работу. Долго потом он, не доверяя Лене, следил за ней незаметно, используя навыки разведчика, которые приобрёл за три года работы по контракту. Но Лена была занята только семьёй и работой, и постепенно Сергей успокоился…

Затрещали кусты, и от боковой аллейки прямо по траве пошёл к беседке всегда мятый и словно бы не проспавшийся сосед Сергея по подъезду и лестничной клетке, которого все, даже маленькие ребятишки, звали просто Витёк. Он похозяйски вошёл в беседку, поставил на скамью тяжёлый полиэтиленовый пакет и, глянув как бы подёрнутыми туманом красивыми синими глазами на Сергея, сказал:

– Это ты, сосед? А чего сидишь невесёлый и трезвый? Сейчас я тебе настроение подниму! А то второй год живём под одной крышей и ни разу не посидели по-человечески. Я как знал, взял четыре бутылки.