Куда пойти лечиться

– Но шеф согласился:

– О чём речь, конечно можно.

Я надел халат и вошёл в соседнюю комнату, сопровождаемый оперативниками со всех сторон, и на полу увидел богатыря, лежащего в произвольной форме, поскольку принять форму непроизвольную ему мешали полицейские браслеты, ограничивающие его подвижность в точности так же, как бычья шея не позволяла ему навести на меня одинокий глаз, тогда как соседний оптический орган был совершенно залит подкожной орбитальной гематомой. Я достал из кармана чистый бинт, приложил к нему перекись и убрал с лица потерпевшего лишние кровяные сгустки. Обнажилась рваная бровь и печать на лбу, скорее, отпечаток, соответствующий по размерам и по форме тыльной стороне рукоятки служебного армейского пистолета.

Когда я попытался разлепить веки, чтобы осмотреть его глазное яблоко, терпила взвыл.

– Слышь, кореш, что ты творишь?! Озверел, что ли?!

– Тихо лежи, – прикрикнул я. – Глаз твой осматриваю.

– Так мне же больно!

– А ты, что, ни разу людей не бил?

Богатырь примолк.

– Чего молчишь? – спросил я. – Бил?

– Доктор, – вступил в разговор начальник отдела, – он людей, кстати, велосипедными цепями бил. Чтобы не так утомительно.

– Им, по-твоему, не больно было?

Ответа не последовало.

– Терпеть будешь?

– Буду, – промычал он.

Анестезия окончилась. Я уточнил:

– Врача видишь?

– Вижу…

– Сколько врачей?

– Один всего…

– Это радует…

Удалось уточнить, что кости целы, воздух не крепитирует, ликвор не истекает.

– Значит здоров, – заключил я. – Пройдёмте в кабинет. А ты лежи, хулиган, тебе ещё рано. Отдыхай.

За дверью Виктор, накрывая небольшой банкет, пожурил меня:

– На кой чёрт ты к нему так близко подошёл, и кто тебя просил? Мы вчетвером его еле свалили…

– Зато теперь мы с диагнозом, – бодро заявил я, выписывая справку о том, что данный гражданин в специальном изоляторе содержаться может без каких-либо ограничений.

Из сейфа появился мой гонорар, а по окончании фуршета тот же «Вольвак» доставил меня к дому. Но продолжение последовало очень скоро, опять же в выходной мой день. Мне позвонил Владимир, ответственный дежурный по району. С трагическими нотами в голосе произнёс:

– Доктор, нам очень нужна ваша помощь. Да. И чем скорее, тем лучше.

Я собрался быстро, как мог, взял портфель с бланками и печатью, в скором времени появился в РОВД. Владимир встретил меня и провёл мимо клеток с вопиющими узниками в кабинет дежурного персонала. Но кабинет был пуст.

– Что случилось? – спросил я.

– Ужас, – ответил Вова, роясь в шкафу. Что-то звякнуло, на свет явились две бутылки азербайджанского портвейна. Владимир протянул их мне.

– Помогай, брат, – сказал он. – Сил никаких уже нету.

– Это откуда?

– Ты не поверишь. Всю ночь мы ловили одного мотоциклиста – представь, мужик в трусищах, сапожищах, без шлема на мотоцикле с коляской! Во, картинка! Он в нашем районе, главное, то в одном месте появится, то в другом – мы никак не успевали. А прихватили его в парке 9 января, на клумбе, он там забуксовал и заглох. Весь прямо в ноготочках! Красавец! Завестись ему мы не дали, он у нас отдыхает, но главное в том, что у него при досмотре оказалась полная коляска портвейна! И никаких документов! Что за бормотуха, откуда… Короче, пришлось её конфисковать. А сверху приказали – уничтожить. Вот мы и уничтожаем, что делать…

– Качество проверяли?

– Проверяли! У нас отпущенных было двое, ну, за мелкое хулиганство. Сначала они проверили. Сказали – качество высокое. Ну, и мы потом. Первые – убойный отдел. -Порядок! До сих пор живые. И мы все поучаствовали. Порядок, ты даже не сомневайся. Фирма. Главное, чтобы не сургучом была бы тара запечатана – тут уж точно жди бодяги, к гадалке можно не ходить. А этот портвейн – чистяк. Конфетка!

И тут я понял, что милиция ли, полиция ли – это всегда праздник. Я думал так до тех пор, пока моё впечатление слегка не остудил полковник Каптурович, начальник районного Управления внутренних дел.

Жил я скромно, но весело, каюсь. От моего травмпункта до полиции и места моего проживания было два шага, то есть, десять минут ходьбы. Ребята захаживали ко мне частенько. То Виктор придёт, то Владимир, а то и оба заявятся. Вот было веселье! Беседы мы вели на разные темы, но в основном на женские и политические. Правда, громко. Но соседи не всегда были снисходительны к подобным мелочам.

Их было трое в нашей коммуналке, которая имела в своём составе также три комнаты. Три соседа, из которых две женщины, в двух комнатах, да ещё один сосед в одной – многовато. Все, кроме меня, родственники. Сам по себе дом был неплохой, потому что тёплый. Четырёхэтажный, 1929 года постройки, сконструированный под печное отопление, но уже без печек, взамен которых стояло центральное отопление. Зимой было тепло, а летом так и подавно. Соседям я мешал, но не слишком. Ну, как бельмо на глазу. Всё дело было в том, что единственный мой сосед, который мужчина, трудился слесарем на «Адмиралтейских верфях», по какой причине требовал к себе почёта и большого уважения, что выражалось хотя бы в том, чтобы во всей нашей квартире ежедневно после 18 часов стояла бы мёртвая тишина. Потому основным нашим с ним разногласием явилось то обстоятельство, что ему обязательно хотелось лечь спать пораньше, а мне попозже. Соответствовать никому не удавалось. То ложечка звякнет о стакан. То чайничек грохнет о плиту. А то и кастрюлька перекипит, отчего подружка запищать может на тон повыше. Очень громко. И на кухню может побежать со страшным топотом.

Тем более, Лариска в гости приходила, везёт мне на Ларисок. Та, которая долго решала, куда ей идти – в модели или в штукатуры. Пошла в маляры. Всё бы хорошо, только на стройплощадках к ней стали приставать сослуживцы. Да не на словах, а вполне по-взрослому. Она и ко мне-то приходила в основном затем, чтобы пожаловаться. На жизнь свою. Пришла однажды и сообщает так, между прочим:

– Вот мы с тобой живём совершенно как чужие, а на работе народ ведёт себя совсем обнаглевши. Представляешь, вчера бригадир меня прямо за сиськи схватил.

– И ты что?

– Что я… Пихнула его,.. что он на спину упал.

– Башкой не ушибся?

– Он с детства ушибленный.

– А ты? Разве нет? Куришь на работе, иногда выпиваешь.

– Это только с девчонками.

– Остальные тоже видят! И делают выводы!

– Какие выводы?

– Из твоей общежитской жизни. Поскольку она вся на виду.