Было в этом что-то знакомое, мучительно знакомое. Видел я уже и тени на потолке, и хищно согнутую спину, и беспокойно раскачивающийся язычок пламени. И так же надо было подать сигнал, предупредить кого-то об опасности.
Кого?..
Я так и не успел вспомнить, потому что с торжествующим возгласом дядюшка сдернул с полки одну из тетрадей и обернулся ко мне:
– Ага, не спишь? Совесть нечиста? То-то! Ну-ка, объясни, отвечай: что означает «С.с.»?
Я спрыгнул с кровати и, шлепая босыми пятками, подошел к этажерке.
– Что это, что?!
Он тыкал в страницу с такой злостью, что наконец прорвал ее указательным пальцем.
Это была моя тетрадь по географии. С недавнего времени я принялся заносить сюда кое-что из того, что рассказывал нам Петр Арианович. На обложке тетради, как водится, красовались якоря, а также переводные картинки с пейзажами тундры, кораблями и белыми медведями.
– Две буквы – «С.с.»! – размахивал передо мной дядюшка тетрадью. – Отвечай! Как понимать?
Переступая босыми ногами – от пола дуло, – я объяснил, что это географическая пометка, известная всем географам. («Я не географ!» – мотнул дядюшка головой.) А означает: «Существование сомнительно», сокращенно «С.с.». («Ага, сокращенно!») Если человек находит на карте или в справочнике буквы «С.с.» подле какого-нибудь острова, горного кряжа или реки, то…
– Врешь, врешь! – прервал дядюшка. – По голосу слышу, что врешь! Нет, брат, я не глупей тебя с учителем с твоим… Какое там еще придумали «сомнительно»! Ничего не сомнительно! Ясно-понятно все! «С.с.» – это есть «Совершенно секретно»! Ага, угадал? Ну-с, а что же именно секретно?
Я молчал.
Он с жадностью принялся листать тетрадку дальше.
– Стишки? Что за стишки? «Первое мая, солнце играя»?.. Нет. «Нелюдимо наше море…». Вот оно что! Не-лю-ди-мо!.. Ну-ка, ну-ка…
Он пробубнил несколько строк себе под нос, потом остановился и почмокал губами, как бы пробуя стихотворение на вкус.
– Это как же понимать? – повернулся он ко мне. – «Блаженная страна…» Что это?
Делая многозначительные паузы, дядюшка прочел:
Там, за далью непогоды
Есть блаженная страна.
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Он глубокомысленно смотрел на меня снизу, не вставая с корточек.
– «Блаженная страна»! Очень хорошо! Именно – совершенно секретно!
Внимание его привлекли строки, где говорится о волнах, которые выносят только смелого душой.
– Вот и приоткрылся учитель твой! – Дядюшка захохотал и пошатнулся. (Только сейчас я заметил, что он пьян.) – Вот как сразу стало хорошо!.. Упирался, лукавил… А сейчас и приоткрылся!.. Ну что стоишь? Брысь в постель! Досыпай!.. А тетрадочку под замок спрячем.
Он бережно закрыл мою тетрадь по географии.
Утром в училище я узнал от Андрея, что на рассвете у него побывал Фим Фимыч и также перетряхнул все учебники и тетради.
Найдены были те же подозрительные буквы «С.с.» и песня, но, кроме того, длинная выписка из сочинений какого-то опасного революционера, подрывающая уважение к правительству.
Собственно, выписок в Андреевой тетради было две. Первая из них разочаровала помощника классных наставников. Она была озаглавлена: «Мечта».
«Моя мечта может обгонять естественный ход событий (слово “обгонять” было подчеркнуто). Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом… тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни…»
Спрошенный Фим Фимычем, кто автор рассуждения о мечте, Андрей ответил, что не знает.
Он действительно не знал автора. (Только много лет спустя мы узнали, что это цитата из сочинений Писарева, которую любил приводить в своих выступлениях Ленин.)
Фим Фимычу рассуждения о мечте не показались опасными.
– Ну, это несерьезный человек писал, – сказал он, пробегая глазами выписку. – Поэт какой-нибудь…
Зато вторая выписка с лихвой вознаградила его за все хлопоты. Там было сказано следующее:
«Недавно приходилось читать в “The Atheneum”, что в России варварство простонародья часто губит благие намерения правительства (по организации экспедиций) … Но никогда не произносилось ничего более не верного. Наоборот, простонародье почти всегда пролагало путь научным изысканиям. Вся Сибирь с ее берегами открыта таким образом. Правительство всегда только присваивало себе то, что народ открывал. Таким образом присоединены Камчатка и Курильские острова. Только позже они были осмотрены правительством. Предприимчивые люди из простонародья впервые открыли всю цепь островов Берингова моря и весь русский берег северо-западной Америки».
Я привожу здесь эту выписку целиком, потому что именно она послужила причиной увольнения Петра Ариановича.
Со всеми предосторожностями, как пойманную ядовитую змею, выписку доставили инспектору (директор был в отъезде). Тотчас же был вызван для объяснений Петр Арианович.
– «Простонародье пролагало путь…», «Правительство присваивало…», – с ужасом вчитывался инспектор в Андреевы каракули. – Боже мой, боже мой! И это география? Разве у Иванова это есть? Я помню Иванова… Полюбуйтесь! Пропаганда, чуть ли не прокламация!
Петр Арианович, нагнувшись, близоруко разглядывал лежавшую на столе раскрытую тетрадь.
– Позвольте… «Простонародье пролагало путь научным изысканиям»? Да, я это говорил. Не помню уж, на каком уроке, но говорил…
– Боже мой, на уроке!
– Чему вы ужасаетесь? Это отнюдь не прокламация, а ученая статья! Написал ее действительный член Императорской академии наук…
– Не верю!
– Знаменитый русский ученый Карл Максимович Бэр. Прочитав о том, как в иностранном журнале пытаются ошельмовать наших русских землепроходцев, он, естественно, вступился за них и…
– А стихи? Как тут? «Блаженная страна». «Там, за далью непогоды…» Это как понимать? А «совершенно секретно»?.. Все, знаете, одно к одному… Наконец, эти ваши загадочные прогулки с учениками, какой-то конспиративный географический кружок! Нет-с, извините, я умываю руки…
Инспектор с таким ожесточением потер рука об руку, что даже поморщился от боли.
– Объясняйтесь с господином попечителем учебного округа или с кем он сочтет нужным. Это дело политическое. Все! Я умыл руки…
Мы сидели с Андреем на подоконнике, в коридоре, когда с шумом распахнулась дверь учительской и оттуда, встряхивая волосами, вышел Петр Арианович. На широких скулах его рдели два красных пятнышка. Брови были сдвинуты.
Фим Фимыч, беспокойно расхаживающий у двери, едва успел отскочить. Петр Арианович шел прямо на него. Еще шаг – и оттолкнул бы в сторону.
Мы вскочили с подоконника, поклонились. Петр Арианович кивком ответил на поклон. Он посмотрел на нас прищурясь, со странным выражением. Потом чуть заметно покачал головой. Это означало, что подходить к нему нельзя.