Страна Семи Трав

– Олени где-то бегут, – ответил я. – Как далеко доходит звук! Как по воде. Ведь еще не видно ничего.

– А сколько оленей? – спросил Савчук комсомольца.

Я удивился:

– Неужели и это узнает на слух?

Комсомолец, в свою очередь, удивился.

– А как же! – сказал он обиженно. – Я не глухой. Два оленя бегут.

Он прислушался, подумал, добавил:

– Это, верно, Бульчу олени. Очень шибко бегут…

Я радостно перевел дух. Наконец-то!

Еще несколько увалов, и вот вдали зачернело пять или шесть чумов. То была бригада Камсэ, старшего зятя Бульчу.

Два рослых красавца оленя, запряженных в санки, стояли подле центрального чума, поводя запавшими боками. Бульчу был здесь.

Пожилой нганасан, по-видимому, его зять, откинул перед нами меховой полог-дверь и церемонно проводил внутрь жилья.

Подле очага, щурясь от дыма, стоял мой бывший сосед по кино. Да, это был он! Морщинистое безбородое лицо его было как бы сжато в кулачок, а глаза напоминали воду, подернутую ледком. Когда он поднял их на меня, я понял, что он очень стар.

Мы чинно уселись на шкуры вокруг очага.

Согласно строгому местному этикету не полагается сразу говорить о деле, ради которого приехал. Савчук знал это и соответственно вел себя, сдерживая нетерпение.

Потолковали о колхозных делах, неодобрительно отозвались о погоде, похвалили оленей Бульчу. Затем Камсэ спросил, видели ли мы в Новотундринске Кондтоэ Соймувича Турдагина? (Как вполголоса объяснили мне, это известный общественный деятель и первый нганасан-коммунист. Ни один разговор в тундре не обходится без упоминания его имени.)

Чтобы отплатить хозяевам ответной любезностью, Савчук спросил Камсэ, как учатся его сыновья, внуки присутствующего здесь Бульчу? Старый охотник заулыбался, а Камсэ с достоинством кивнул головой. Спасибо, учатся хорошо. Сейчас они в Дудинке, но к маю возвратятся домой. Ведь в мае предстоит переход на север, к предгорьям Бырранги.

Я не спускал глаз с Бульчу. До сих пор мы с Савчуком имели дело только как бы с косвенными уликами. Сейчас живой свидетель, очевидец сидел перед нами.

– Очевидец! Вы понимаете, как это важно для нас – очевидец? – бормотал Савчук, наваливаясь на мое плечо.

Я помалкивал. Очевидец! Не будет ли он путать и преувеличивать, как обычно делают все очевидцы?

Бульчу по внешнему виду был вполне «эмансипированный» житель тундры. Он имел часы, которые время от времени вынимал из-за пазухи и с глубокомысленным видом подносил к уху. При этом старый охотник многозначительно щелкал крышкой.

Я подумал вначале, что часы испортились. Но выяснилось, что Бульчу просто желает обратить наше внимание на буквы на крышке. Замысловатыми выкрутасами было изображено: «Лучшему охотнику, перевыполнившему план 1928–1929 гг., тов. Бульчу Нерхову».

Вначале Бульчу вел себя с нами сдержанно. Лишь когда кто-либо из домашних спрашивал о виденном в кино, он оживлялся. Совершенно младенческая улыбка открывала тогда его голые десны. Видимо, находился еще под обаянием волшебных образов «снов», промелькнувших на стене.

Тем временем хозяйка, старшая дочь Бульчу, с приличной случаю торжественностью собирала ужин.

Было время, когда голодовки в тундре считались обычным бытовым явлением, особенно весной. По свидетельству дореволюционных исследователей, от голода вымирали целые стойбища.

Теперь это ушло в область преданий.

Советская власть помогла жителям тундры перейти на более высокую ступень материальной культуры. Оказалось, что тундра, которую принято было называть «скупой», тундра, где когда-то голодали юкагиры, чукчи, ненцы, нганасаны, может досыта накормить их всех.

Полно было еды и у наших хозяев.

Они усиленно потчевали нас, пододвигая наперебой лотки с олениной, гусятиной.

По-видимому, я с первого взгляда понравился Бульчу, потому что старый охотник, подсев ко мне и дружелюбно заглядывая в глаза, то и дело пытался сунуть в мою чашку (из отличного фарфора) кусок довольно грязного сала (верх любезности по нганасанским понятиям!).

Чаепитие, которым неизменно завершаются завтрак, обед и ужин, – почти нескончаемая процедура в тундре. Но вот бригадир и его тесть выпили по последнему стакану и, пыхтя, отвалились на шкуры. Посуда была убрана. Хозяева закурили трубки. Можно было переходить к цели нашего посещения.

Савчук начал издалека.

– Почтеннейший Бульчу, присутствующий здесь, – сказал он, – знаменитый охотник на Таймыре. Мы много слышали о нем. Ведь даже в журнале «Огонек», который печатается в Москве, помещен его портрет…

Начало было удачным. Старый охотник еще раз показал нам свои десны, зять одобрительно похлопал его по плечу, а дочь поспешно достала из мешочка небольшую фотографию, обведенную химическим карандашом, и подала нам:

– Этот портрет?

– Да, он.

Фотография пошла по рукам. Дольше всех любовался ею сам Бульчу. Он то отодвигал свое изображение на длину вытянутой руки, то приближал вплотную к глазам. Судя по широкой блаженной улыбке, он нравился себе на любом расстоянии.

Но едва лишь Савчук, покончив с этикетом, упомянул о Стране Мертвых, как старик перестал улыбаться и насупился.

Хозяин чума поспешил перевести разговор на охотничьи подвиги своего тестя. В прошлом он действительно был знаменитым охотником. И сейчас помогает мужчинам своего колхоза чем может: мастерит санки, чинит упряжь, плетет сети.

– Даром мяса в колхозе не ем, – с достоинством вставил Бульчу по-русски. – А когда-то добывал по сто двадцать диких оленей в год…

– Наверное, забирался с ними очень далеко, видел много странных вещей, – будто вскользь заметил Савчук. – Говорят, бывал даже в горах Бырранга, там, где никто не бывал.

Зять кашлянул – с запозданием. Бульчу, сердито бормоча себе что-то под нос, принялся выбивать пепел из маленькой деревянной трубки.

– Почему он недоволен расспросами? – спросил я шепотом у комсомольца, сидевшего рядом. – Каждому приятно вспомнить молодость.

– Боится, что будете смеяться над ним, – сказал на ухо наш спутник.

Я удивился. Комсомолец многозначительно прищурился.

Бульчу действительно всячески старался оттянуть угрожавшие ему расспросы. Простодушно мигая, он принялся рассказывать какую-то историю с гусем, не имевшую никакого отношения к Стране Мертвых.

Беленькие птицы в кино, бравшие из рук женщины корм, напомнили ему гуся в Дудинке. В прошлом году он ездил туда на октябрьские праздники. Очень много удивительного было там, но больше всего удивил его гусь.

Он вышел из подворотни на улицу, увидел Бульчу и, вместо того чтобы убежать, вытянул шею, зашипел и двинулся на него. Бульчу оторопел. Может быть, в этого гуся вселились мстительные души гусей, убитых знаменитым таймырским охотником за всю его долгую жизнь?..

Русский приятель, с которым Бульчу гулял по городу, поспешил подхватить гостя под руку и увлек дальше. Но Бульчу долго еще не мог прийти в себя от изумления. Он то и дело оглядывался через плечо на злобного гуся. Все перевернулось в тундре! Все стало удивительным и непонятным! Подумать только: гусь преследовал охотника!..

Бульчу вопросительно поднял на нас наивные, выцветшие от старости глаза, надеясь, вероятно, что приезжие удовлетворятся этой историей.