Страна Семи Трав

Я толкнул его локтем. Старик собирался продолжать.

…Да, духи очень докучали ему в ущелье. Приходилось все время быть начеку, ходить с опаской. Спал Бульчу на дереве, привязывая себя к суку.

Бедняга очутился между двух огней: в горах были духи, в тундре – оспа. Наконец он рассудил, что не век же оспе сторожить его в предгорьях Бырранги. Есть у нее, наверное, и другие дела, помимо этого.

Охотник собрал плавник, лежавший на берегу, соорудил плот и «на спине потока», как он выразился, спустился к Таймырскому озеру.

На другом берегу стояли чумы нганасанов, летовавших, как обычно, в районе озера.

Осенью вместе с ними Бульчу вернулся зимовать к краю леса.

– Где же ты весновал, Бульчу? – спросили у него.

Бульчу без утайки рассказал все, как было.

Шаман (тогда еще в стойбище жил шаман) удивился:

– Ты счастливец, Бульчу! Побывал в Стране Семи Трав и ушел оттуда живым, не будучи шаманом. Видел ли ты духов?

Бульчу сознался, что только издали. Однажды, прячась между скал, он различил в тумане огни костров.

Подходил ли он к кострам?

Нет, боялся подойти. Наоборот, в течение нескольких дней не спускался с дерева, привязываясь на ночь покрепче к ветке, чтобы не свалиться вниз, а затем поспешил покинуть ущелье.

– Ты, понятно, боялся, – снисходительно сказал шаман. – Ты ведь только охотник, невежественный, глупый охотник. Я, например, никогда не боюсь, когда прилетаю в Страну Семи Трав.

– Я не видел тебя там, – простодушно сказал Бульчу.

– Глупец! Я бываю невидим. Если бы ты был шаманом, ты тоже был бы невидим и враждебные тебе духи ничего не могли бы с тобой поделать.

– Один из них едва не попал в меня из лука, – пожаловался Бульчу и сердито сплюнул в костер. – Дурацкая рожа – этот дух! Пустил вдогонку стрелу, когда я проплывал на плоту мимо скал, но стрела утонула в воде.

Шаман сочувственно кивнул.

Вскоре Бульчу женился вторично. Конечно, потеряв своих оленей, он обеднел, но всем было известно, что он остался отличным охотником, и его взяли в семью, – как говорится, «приняли зятем».

Возможно, имела при этом значение и слава путешественника. Каждому было лестно породниться с таким замечательным человеком.

В те годы за Бульчу утвердилось и очень долго сохранялось прозвище, в котором был оттенок почтительного удивления: «Человек, вернувшийся из Страны Семи Трав». Из дальних стойбищ приезжали взглянуть на Бульчу. Он сидел молча, скрестив ноги и покуривая трубочку, а шаман стоял подле него и давал объяснения.

Однако почетное прозвище впоследствии заменили другим, непочетным. Не хочется повторять его, но придется. Пусть лучше гости услышат его от самого Бульчу, а не от досужих сплетников. «Человек, потерявший свой след» – вот как прозвали Бульчу в тундре! Это было нехорошо. Это было очень обидно… И все же с этим ничего нельзя было поделать!

На Таймыр пришли советские работники и утвердили в тундре новый закон. Молодежь, а за нею и люди постарше начали относиться к словам шамана с недоверием. Слишком много чудес совершалось теперь на глазах у нганасанов, чтобы удивляться россказням шамана.

Нашлось простое объяснение истории Бульчу.

– Он боялся оспы, – сказали советские работники. – Страх помутил его рассудок.

– А быть может, – добавили другие, – болезнь все же догнала и схватила его. Он был болен, и ему грезились мертвецы, как всякому человеку, который стоит на пороге смерти.

Я обратил внимание на то, что Бульчу рассказывает все медленнее и неохотнее. Подолгу раскуривает трубку, кашляет, делает длинные передышки. О «снах на стене» и о дудинском гусе у него получалось куда живее. То ли старый нганасан устал рассказывать, то ли его смущало выражение лица Савчука.

Этнограф вежливо сдерживал зевоту.

Судя по всему, очевидец не оправдал его надежд. Вот чего я опасался с самого начала!..

Глава восьмая. «Доброе дерево»

1

В чуме было очень дымно. Вдобавок сильно коптила парадная керосиновая лампа, зажженная, по-видимому, по случаю нашего приезда. Мы с Савчуком извинились перед хозяевами и вышли на свежий воздух.

– Чем вам не нравится рассказ Бульчу? – спросил я вполголоса.

– Слишком много подробностей, – ответил Савчук.

– Как? – изумился я.

– Да, слишком много ярких, красочных подробностей. Я поверил бы Бульчу, если бы он говорил о печальном, лишенном растительности ущелье, о каменистых берегах реки, поросших тальником, о снеге в глубоких расщелинах, который не тает даже летом. Это было бы естественно, это было бы правдоподобно. Именно таков пейзаж гор Бырранга, как я его представляю себе. А у Бульчу получается какой-то тундровый рай. Лес, ягодники, полно зверья…

– Преувеличил, понятно. Это можно допустить, но в своей основе…

– Нет, подумайте только: откуда лес? И какой лес?! Деревья в два-три человеческих роста. Вы видели деревья около Новотундринска на краю леса. А ведь Новотундринск расположен намного южнее гор Бырранга. И потом – это горы, горное плато. Поймите: мрачные пространства за семьдесят пятой параллелью, самая северная часть материка! Там нет леса и не может быть!

– Но ведь живут же там или жили люди? Вы сами надеетесь, что «дети солнца»…

– Живут. Однако совсем в других условиях! Мы даже не представляем себе, как им трудно жить! Гораздо труднее, во сто крат труднее, чем жилось нганасанам!.. Обратили внимание, как реагировали нганасаны на виды Сочи в кино? Просто не поверили в Сочи, и все. Слишком много деревьев, слишком высокие деревья, чтобы в них поверить. А Бульчу наворотил бог знает чего! И лес, и густая трава, и теплынь… Какие-то субтропики за полярным кругом!..

– Ну, не субтропики, конечно…

– Хорошо, пусть не субтропики – тайга! Уголок тайги в горах Бырранга! По описанию Бульчу, это типичный пейзаж сибирского леса где-нибудь в Эвенкийском округе, в районе Нижней Тунгуски. Бывали там?

– Нет, не бывал.

– В этих местах странствует Лиза сейчас… Каково? Не семьдесят пятая, а шестидесятая параллель! И впрямь пойдет голова кругом. Где тундра, а где тайга! Где юг, а где север!

Савчук покрутил головой и сердито фыркнул.

– Все это обычные фантастические узоры шаманских прорицаний, не больше, – продолжал он, уже не стараясь скрыть раздражения. – Ведь лес – настоящий, высокий лес – нечто столь же сказочное и необычное для жителя тундры, как для нас с вами, скажем, чертоги Черномора! Недаром шаманы «летают» в лес во время камлания. Видали когда-нибудь камлание?

– Нет. Никогда.

– Я насмотрелся на него на своем веку… Жуткое зрелище, доложу я вам: не то падучая, не то корчи сумасшедшего. Неистовыми прыжками, кружением на месте доводят себя до одури, до исступления…

– Кажется, применяют настой из ядовитых грибов взамен гашиша или опиума?

– Это на Чукотке. Но, конечно, главный элемент – притворство. Когда зрители уж доведены до накала и сами готовы пуститься в пляс, шаман падает на землю. Подготовка закончена. Ворочается на земле, хрипит, храпит, словно человек, одолеваемый кошмарами. Пена клубится на губах. Изо рта вырываются отрывочные фразы, слова. А сидящие вокруг со страхом и благоговением внимают священному бреду. «Я лечу над тундрой! – выкрикивает шаман. – Птица задела меня по лицу крылом. Я сел на высокое дерево… Я в Стране Мертвых… Духи окружили дерево, на котором сижу… Сейчас начну их вопрошать».