Инвестком

– Вы слышали про Березовского? – вдруг спросил Женя, обращаясь к Игорю.

– Да, – кивнул Игорь. Он не стал рассказывать, где и когда встречал Березовского. Это было не так давно, но в совсем другой жизни; та жизнь этих ребят не касалась.

– Слышали по ящику про покушение прошлым летом[24 - Покушение на Бориса Березовского было совершено 7 июня 1994 года, бомба была подложена под его «Мерседес», стоявший рядом со зданием, где располагался «Логоваз» (ул Новокузнецкая, 40).]? – снова спросил Женя.

– Да, – подтвердил Игорь.

– Это всё автомобильные войны. Березовский, Сильвестр[25 - Сильвестр – Сергей Тимофеев, лидер Ореховской преступной группировки, ему приписывают организацию покушения на Б. Березовского 7 июня 1994 года у здания «Логоваза». 13 сентября 1994 года Сильвестр погиб в результате взрыва бомбы, подложенной под днище его автомобиля. Между Сильвестром и Б. Березовским скорее была не автомобильная, а банковская война. Коммерческая структура Б. Березовского «Автомобильный Всероссийский альянс» («АВВА») разместила средства в Московском торговом банке, который возглавляла жена С. Тимофеева О. Жлобинская. Банк пытался не возвращать средства.], «Логоваз»[26 - «ЛогоВАЗ» – структура Б. Березовского, которая занималась торговлей автомобилями. О вооружённых столкновениях см. предыдущую сноску.], – сказал Володя. – Березовский по нынешним временам может быть самый серый кардинал: издал книгу Ельцина[27 - Борис Березовский профинансировал издание «Записок президента» Б. Ельцина в 1994 г. в издательстве «Огонёк». С этого времени он стал одним из главных членов «семьи».], пролез на ОРТ[28 - Б. Березовский – один из инициаторов создания и главных акционеров ОРТ, созданного в 1995 году, член Совета директоров.], а его взрывают; зато нашего Козлецкого никто пальцем не тронул, и «Лады» всегда отгружают вовремя. Чудес ведь на этом свете не бывает. Просто крыша договорилась с тольяттинскими. И не знаю, с кем ещё. Вроде у Козлецкого в акционерах сам дед Хасан.

– Насчёт деда Хасана это всё враки, – со знанием дела перебил Женя, – но авторитет серьёзный. Вот ещё какое дело: Мосгорбанк.

– Мосгорбанк лопнул, а «Инвестком» кредиты не отдаёт. Говорят, договорились полюбовно. Крыша с крышей.

– Сейчас без крыши никуда, – заключил Володя. – Без крыши работают либо дураки, либо самоубийцы.

18

Женя Маслов был последний из могикан, из «ленинской гвардии», как однажды сострил Володя, последний из первой десятки отцов-основателей, включая самого Козлецкого, кто в девяносто первом году, почти день в день с ГКЧП[29 - ГКЧП – государственный комитет по чрезвычайному положению, попытка вооружённого переворота, ускорившая крах СССР, 19–21 августа 1991 г.], начинал «Инвестком». За четыре прошедших года из этой десятки остались только трое: сам Козлецкий, его школьный приятель Петров, высросший до зав. отделом – через некоторое время он возглавит филиал «Инвесткома» на «Соколе», станет главным менеджером компании, но потом Козлецкий и его уберёт, и Женя Маслов. Все другие – исчезли: кто-то по собственной воле, учредил новую фирму, кого-то изгнали из «Инвесткома» без видимых причин, двоих уличили в воровстве сделок и заставили платить отступные.

Как раз в это время, то есть в конце девяносто пятого года, Женя обменял квартиру. Из однокомнатной в Кунцево он переехал с семьёй в двухкомнатную квартиру в Новогиреево. Этот обмен являлся для Жени предметом немалой риэлторской гордости – за пять тысяч долларов он прирастил комнату, к тому же окна новой квартиры выходили прямо в Терлецкий парк. Но, как всегда, имелась и обратная сторона. Квартира находилась в старом доме и в ней, едва Женя успел переехать, сразу же лопнули батареи, а потому, как минимум в течение недели Женя только и говорил о переезде. Но Игорю это событие запомнилось по совсем иной причине. Женя рассказывал, что из его окон видно, как над служебным домиком в парке развевается знамя РНЕ[30 - РНЕ – Русское национальное единство, экстремистская националистическая организация. В регистрации в качестве политической партии РНЕ было отказано.]. Там же, в парке, боевики проводят учения и показательные бои, маршируют, поют и скандируют «Россия для русских», патрулируют парк и прилегающую территорию. Мало того, Женя утверждал, что в скором времени баркашовцы будут патрулировать и другие парки и присутственные места, якобы существует директива подключить их к борьбе с хулиганами.

– Не может быть, – возразил Игорь, но сердце невольно забилось сильнее, он почувствовал испуг, на мгновение представилась Германия тридцать третьего года.

– А вы поезжайте и посмотрите, – предложил Женя.

В скором времени Игорь убедился, что всё именно так и обстоит. Он отправился погулять в Терлецкую дубраву. От Перова, где временно жили у отца Юдифь с детьми, это было совсем рядом (в свою квартиру в Орехово-Борисово они боялись возвращаться из-за бандитов. Прошло больше полутора лет с тех пор, как Игоря с Юдифью по дороге из аэропорта захватили рэкетиры[31 - Подробнее об этих событиях автор планирует рассказать в романе «Финансист», который является третьим в первоначально намеченной эпической серии романов под общим названием «Идеалист». Эта серия предположительно включает пять хронологически связанных между собой романов: «Кооператор», «Политик», «Финансист», «Риэлтор» и «Инвестком», охватывающих период с 1985 по 2012 годы. В настоящее время, кроме романа «Инвестком», к печати в основном подготовлен роман «Финансист», издание которого предполагается несколько позже.], но они по-прежнему боялись возвращаться в засвеченную квартиру. Им казалось, что бандиты могут их подстеречь снова).

Всё оказалось так, как рассказывал Женя. Точно так – и иначе. В парке было спокойно. Гуляло много людей, мамаши с колясками, дети катались на качелях, бегали лыжники. Среди гуляющих встречалось немало кавказцев. В середине парка Игорь обнаружил небольшой, обнесённый забором дом, над которым действительно развевался флаг РНЕ с коловратом, напоминавшим фашистский знак. У входа и во дворе дома стояло несколько крепких мужчин с повязками на руках, на которых изображён был всё тот же коловрат. Человек тридцать боевиков, простовато и невзрачно выглядевших, в коротких пальтецах, в куцых куртках маршировали и упражнялись на соседней аллее. Время от времени, закончив очередные упражнения, они выстраивались, вскидывали по команде руки – точно так друг друга приветствовали гитлеровцы – и кричали «Россия для русских».

И выполняли упражнения, и маршировали, и зиговали, и выкрикивали свой лозунг баркашовцы[32 - Баркашовцы – последователи А. П. Баркашова – лидера и «вождя» РНЕ.] относительно вяло, без видимых эмоций, не обращая внимания на окружающих. Казалось, что в их будничной бестолковости и даже ленивости нет ничего страшного. Гуляющие, в том числе и кавказцы, скорее с любопытством, чем с осуждением или страхом смотрели на них. Но Игоря эти зомби не на шутку пугали и выводили из себя, это, видно, говорила в нем генетическая память. Он почувствовал глухие сильные удары сердца в груди. Это они сейчас такие смирные, безобидные с виду, пришибленные. А несколько лет назад, в самый разгар демократического движения, во время конфликта между Горбачёвым и Ельциным, когда Советский Союз бился в агонии, – в Москве шли перманентные разговоры о погромах. Националисты вроде бы собирались у станции метро Новогиреево. Кто-то, Игорь уже не помнил кто именно, уверенно говорил: «Погромы, конечно, будут. На Юго-Западе в основном интеллигенция, там демократы дадут отпор. А здесь, в Перово, в Новогиреево, рабочий район…». И опять же, ходили слухи, будто в ДЕЗах собирали сведения о евреях. Ещё на слуху долгое время были Смирнов-Осташвили[33 - К. Смирнов-Осташвили – один из наиболее крикливых национал-патриотов, антисемит, председатель Союза за национально-пропорциональное представительство «Память». Стал особенно известен после дебоша в Центральном доме литераторов во время собрания членов общества писателей «Апрель» (писатели в поддержку перестройки) 18 января 1990 г. В связи с этим дебошем осуждён 12 октября 1990 года по ст. 74 УК РСФСР. В тюрьме повесился в апреле 1991 г. (есть версия, что убит).] и митинги «Памяти». Игорь запомнил фото из «Огонька»: один из национал-патриотов на сходке спиной к камере. На футболке выведено крупными буквами:

«Пьёшь вино и пиво?
Ты – пособник Тель-Авива».

И ещё всплыло: конференция представителей демократических сил в Вильнюсе под крылышком «Саюдиса»[34 - «Саюдис» – массовая общественно-политическая организация (в переводе «Движение» или «Народное движение», первоначально «Литовское движение за перестройку», возникшее в 1988 году (официально зарегистрировано 16 марта 1989 года). Сначала «Саюдис» выступал под лозунгами культурного возрождения, демократизации и экономической самостоятельности республики, однако уже с конца 1988 года движение стало выступать за выход Литвы из СССР. На выборах в Верховный Совет Литовской ССР 24 февраля 1990 года «Саюдис» завоевал большинство мест (101 из 141) и 11 марта 1990 г. новоизбранный Верховный Совет принял Акт восстановления независимости Литвы.Конференция представителей демократических сил СССР весной 1990 года проводилась в Вильнюсе при организационной поддержке «Саюдиса».], почти сразу после событий в Баку[35 - События в Баку – массовые армянские погромы и убийства, начались 13 января 1990 года. Эти события привели к вводу в Баку частей советской армии. В результате бакинских событий имелись многочисленные жертвы как среди населения, так и среди военных.]. Изольда с родителями и Гелочкой только спаслись – на военном самолёте их привезли на аэродром Чкаловский[36 - Аэродром Чкаловский – военный аэродром под Москвой.].

Выступал известный правозащитник Григорян (вскоре он куда-то исчез, и Игорь многие годы ничего о нём не слышал): «Национал-патриоты хотят напасть на еврейский общинный дом в Малаховке (что за общинный дом, Игорь не очень представлял), в нём живут еврейские бабушки, а бейтаровцы[37 - Бейтаровцы – члены еврейской молодёжной сионистской спортивной (военизированной) организации «Бейтар». Организация названа в честь еврейского героя Иосифа Трумпендора, георгиевского кавалера, награждённого за храбрость при защите Порт-Артура; погиб при защите Тель-Хая в Палестине в 1920 г. Организация основана в 1923 году. Нет данных о существовании «Бейтара в России» в 1990 году.] этих нациков поджидают в засаде, собираются устроить сражение. Представляете, какой может быть взрыв, какая пойдёт волна?»

– «Откуда он всё это может знать?» – что-то подобное Игорь не так давно слышал, но тогда это звучало весело, с гордостью за своих, сейчас же апокалиптические предсказания Григоряна вызывали глухую тревогу. Игорь уже не помнил, кого именно он спрашивал, вероятно, кого-то из коллег по оргкомитету партии конституционных демократов. Они все вместе поехали на конференцию в Вильнюс, а в это время в Москве на Манежной площади проходил двухсоттысячный митинг демократических сил, самый большой в истории. Но о митинге Игорь узнал, лишь вернувшись в Москву.

Так вот, этот кто-то, лучше Игоря осведомлённый (Игорь не так давно пришёл в демократическое движение), а может в соответствии с неистребимым русским «авось», отмахнулся:

– Григорян вечно придумывает разные сенсации. Привык общаться с корреспондентами.

Игорь слегка успокоился, и все же – его долго не оставляло чувство, что что-то подобное в самом деле может произойти. Не в Малаховке, так в другом месте. Однако не рвануло и ни о каких бейтаровцах Игорь больше не слышал. Они, скорее, существовали только в воображении Григоряна и «памятников»[38 - Памятники – в просторечии так называли активистов общества «Память», национал-патриотической праворадикальной организации.]. Всё постепенно успокаивалось.

Странно, что это вернулось после победы демократов. Женя Маслов утверждал, что баркашовцев допустили в Терлецкий парк с санкции мэрии.

Вид баркашовцев, нацистов, вывел Игоря из себя. Если что, если потребуется уезжать, у него не будет выхода, придется резать по-живому… …Он по-прежнему разрывался между Юдифью и Изольдой. Он ничего не мог решить, это было выше его сил: любовная трясина, мучительный треугольник, из которого не было выхода – трясина затягивала все сильнее.

В какой-то момент Игорь осознал, что зашел слишком далеко и испугался – вся прежняя жизнь рушилась, – он подумал отыграть назад, но хода назад не было, сама история обрушилась на него.

Карабах[39 - Карабах (Карабахский конфликт) – 1987–1991 гг., переросший в войну (1992–1994 гг.), имеет глубокие исторические корни. В частности, в 1918–1920 гг. имело место противостояние между Азербайджанской Демократической республикой и Республикой Армения из-за этой территории, населённой преимущественно армянами. Кровавые столкновения происходили в 1905–1907 гг. и в 1918–1920 годах. Решением Кавбюро ЦК РКП(б) от 05 июля 1921 года было принято решение оставить Нагорный Карабах в составе Азербайджанской ССР (до этого неоднократно принимались противоположные решения). В процессе перестройки, начиная с 1987 года, в НКАО (Нагорно-Карабахской автономной области) и в Армении начинается движение в пользу пересмотра этого решения. 20 февраля 1988 г. с требованием решить вопрос о передаче НКАО в состав Армянской ССР обращается внеочередная сессия народных депутатов НКАО. Резко обостряется конфликт, вызвавший широкое противостояние двух народов и двух республик и ставший запалом для погромов в Сумгаите, в Баку и для войны 1992-94 годов. Конфликт до сих пор (2020 г.) не урегулирован.], Сумгаит[40 - Сумгаит – беспорядки на этнической почве 27–28 февраля 1988 года в г. Сумгаите, сопровождавшиеся массовым насилием, убийствами и грабежами в отношении армянского населения. По официальным данным генпрокуратуры СССР убиты 26 граждан армянской национальности, 6 граждан азербайджанской национальности, более 100 человек ранено. По утверждению правозащитных организаций число жертв во много раз больше.], огонь всё ближе подбирался к Баку, где жила Изольда. После Сумгаита армяне, кто попредприимчивей и умнее, начали срочно уезжать из Азербайджана. Но Изольда… она задержалась из-за него, пыталась поменять квартиру на Москву… На нем, пусть и невольно, лежала вина. Немалая часть вины… Изольда ведь вполне могла уехать в Германию с Гелочкой… Или в Израиль…

Когда Игорь весной летал в Баку, он остановился как-то перед закрытой парикмахерской.

– Парикмахер был армянин, убежал, – торжествующе, не скрывая удовлетворения, пояснил местный азербайджанец.

Тогда же весной Игорь был в гостях в культурной докторской азербайджанской семье. Две симпатичные девушки-студентки весь вечер ругали армян. Игорь молчал, хранил свою тайну. Изольда… Она всего на четверть армянка… Той весной, стоило только заговорить, сразу чувствовалось напряжение, но на улицах пока было тихо. Однако с лета восемьдесят девятого года стало трясти всё сильнее – появились тысячи озлобленных беженцев-еразов[41 - Беженцы-еразы – ереванские азербайджанцы. Так называли в просторечии азербайджанских беженцев из нескольких районов Армянской ССР, вынужденных покинуть места своего проживания ввиду угроз, притеснений и страха возможных погромов. Время появления азербайджанских беженцев – с начала (по другим данным, с февраля) 1988 года.], на площади перед домом правительства – на эту площадь выходила часть окон из Изольдиной большой квартиры, которую лет за десять до того получил ее дедушка – шли почти непрерывные митинги, по ночам жгли костры, иногда пели и выкрикивали лозунги, озлобление нарастало день ото дня, становилось все опаснее, обстановка все больше выходила из под контроля.

Изольда очень боялась из-за Гелочки, ведь та больше, чем наполовину, армянка; не могла из-за криков и пения спать по ночам. Их двор напротив дома правительства все больше превращался в отхожее место, там сутки напролет бродили темные, озлобленные, опасные люди…

Игорь по телефону убеждал Изольду на время переехать в Москву, предлагал снять квартиру. Изольда не решалась, она пыталась обменять свою шикарную квартиру на Москву, но у нее ничего не получалось. А время ускользало. Становилось все опасней. Лишь какой-то прохиндей вроде бы соглашался на обмен, но взамен требовал, чтобы Изольда вышла за него замуж.

Между тем, Игорь летал в Баку, Изольда – в Москву, узел затягивался все сильней. Странно, но они все еще верили в человеческий разум, надеялись, что власти примут нужные меры, их, как и миллионы других людей, усыпили мифы о братстве народов, о новой общности… Но власть бездействовала, а страна все больше сходила с ума – в разных республиках по-разному. Пожар разгорался все сильней…

В январе девяностого в Баку начались ожидаемые армянские погромы. Игорь каждый день звонил Изольде – с ее слов он представлял, как погромщики ворвались в соседний дом и выбросили в окно с восьмого этажа пожилую женщину с дочкой, как вынесли завёрнутую в ковёр девушку и, не разворачивая, в ковре, бросили в костёр; представлял, как мародёры тащут вещи, знал, что стреляют в районе Гальяновских казарм, что там идут бои, есть много раненых и убитых, – и всё же смутно представлял обстановку. Он пообещал Изольде прилететь.

Игорь сказал Юдифи, что летит в Ленинград и отправился в Домодедово. Но погода оказалась нелётная, аэропорт забит под завязку, люди по несколько суток ожидали рейсов, сидели и спали на полу. Прождав часов шесть, Игорь передумал лететь – понял, что не сможет вернуться через день, как обещал. Будут ли вообще летать самолеты? Он всё меньше понимал, что станет делать в Баку, найдёт ли на месте Изольду, и вернулся домой. Игорь стал звонить снова. Оказалось, правильно, что он не полетел.

Изольда с Гелочкой перебрались к родителям в более спокойный район, а потом через знакомых – вместе с родителями в Гальяновские казармы под защиту размещенных там военных. Вокруг казарм стреляли снайперы, но военные обещали, что будет самолёт и что женщин и детей вывезут. Самолёт должен был лететь в Ростов, но из-за нелётной погоды приземлился в Чкаловском. Вот так и получилось, что вместе с распадавшимся Советским Союзом у Игоря затрещала семья. Он больше не мог скрывать Изольду…

… В тот день, наблюдая за баркашовцами, Игорь потерял душевное равновесие. Баркашовцы… бандиты… – жизнь шла кувырком; его засосала, затянула трясина, и он уже никуда. Многие, глупее его, уехали из России, сотни тысяч… А он прикован, как Прометей – за свои грехи…За свою любовь…

19

О Женином обмене и переезде в считанные дни узнал весь «Инвестком». Узнал и Козлецкий. Вместо того, чтобы поздравить и вручить подарок, он вызвал Женю Маслова в кабинет и в присутствии акционеров, восточного вида сухого носатого старика с татуировкой на руке и милицейского генерала (генерал был в штатском, но Женя раньше встречал его в форме), стал допрашивать, на какие деньги Женя произвёл обмен и не ворует ли он сделки в «Инвесткоме».

Женя, кипя от возмущения, рассказывал:

– Я ему толкую: доплата всего пять тысяч баксов. Мог я собрать за пять лет? А Козёл своё: что у меня давно не было сделок и что он точно знает, что я начал курвиться. Я говорю: «Докажите, есть презумпция невиновности», а он улыбается гаденькой своей улыбочкой: «Я знаю, говорит, – все воруют. Русские такой народ. Нельзя держать ни одного эксперта больше трёх лет. Если б не воровали, уже бы давно построили коммунизм». Надо собирать монатки. Нужно было мотать на ус, пока он выгонял других. Только б закончить сделку. Если не заплатит, я в полной трубе.

В середине девяностых не было по соседству «Инвесткомом» ни торгового центра, ни множества небольших кафе, а потому обедали прямо на фирме. Деньги вычитали из зарплаты, за себя и за начальство – экспертов кормили обычно гороховым супом и макаронами, начальникам средней руки, сидевшим за отдельным столом, приносили сверх того салаты, овощи, фрукты и зелень, изредка ставили вино. Игорь эти колхозные обеды не любил, предпочитая бутерброды, кофе и шоколадки в универсаме. Он терпеть не мог алюминиевые ложки и вилки (у начальства они были из нержавейки), разговоры ни о чем за общим столом, он был чужой среди молодых ребят, казавшихся Игорю простоватыми и необразованными, но, главное, ему претило ощущение второсортности, демонстративная сегрегация. Сам Козлецкий в столовой никогда не обедал, ему готовили отдельно и отвозили в специальную комнату для избранных, – всё строго по ранжиру.

В тот день, выйдя от Козлецкого, Женя так распалился, что заговорил за столом о политике. Вообще о политике не говорили никогда, ни до того, ни после на памяти Игоря – это было такое же молчаливое табу, как рассказывать про свои сделки. Люди приходили в «Инвестком» делать деньги, другое, в том числе и политика, их интересовало мало. Завтра жизнь могла круто измениться, пока можно, нужно было запасаться валютой, рубли обесценивались слишком быстро. Но в тот день, Игорь это хорошо запомнил, Женя сказал:

– В девяносто первом я стоял в живом кольце вокруг Белого дома, рушил памятник Дзержинскому. Мы находились на Старой площади, когда опечатывали ЦК, а выиграли только Козлецкие. Если так будет продолжаться, пойду голосовать за Зюганова.

Игорь промолчал. Чуть больше пяти лет назад он был председателем оргкомитета московской организации Демпартии. Не хватило ровно одного голоса, чтобы стать избранным председателем: на оргконференции он получил пятьдесят два голоса из ста четырёх, став жертвой интриги со стороны Хаценкова[42 - Хаценков Георгий Фёдорович – бывший инструктор ЦК КПСС, заместитель председателя оргкомитета ДПР, затем первый заместитель председателя партии Н. И. Травкина. В конце 1990 года ввиду противоречий с Н. И. Травкиным исключён из ДПР. Позднее восстановлен в партии, в 1998–2000 годах избирался председателем ДПР.] и других аппаратчиков. В последний момент Хаценков неожиданно и непонятно зачем в противовес Игорю предложил другую кандидатуру: бывшего политэконома-марксиста, депутата Мосгордумы. Эти бывшие всё больше захватывали места. Конференция раскололась – переругались и стали выяснять отношения до полуночи, но так ни к чему и не пришли. Конференцию перенесли на осень, а до осени много воды утекло… Игорь уехал в отпуск, а пока он отдыхал, по-тихому выбрали Ройтмана. С подачи все того же Хаценкова.

В девяностом Игорь действительно был демократом, идеалистом… или слепцом?… Верил, что Россия станет новой, чистой, счастливой… Верил в частную собственность. Верил, что капитализм очистит Россию… Он мыслил широко и не видел людей… Но после всего, что с ним произошло, после того, как его два раза похищали бандиты, энтузиазм у Игоря пропал. И веры стало много меньше. Он сохранил свои убеждения, но говорить о политике больше не хотелось. Да и с кем?

Многие из тех людей, что прежде называли себя демократами, стали ему неприятны – оказались продажны, неискренни, эгоистичны, мелки, плели интриги…Выходило, что убеждения – отдельно, реальность и люди – отдельно. Они всё больше расходились в пространстве… Игорь перестал интересоваться людьми… То есть он разговаривал, но исключительно по делу, он замкнулся в себе, иссох душой… Люди – чужие…неискренние… Не стало прежней общности. Куда-то подевались, разбежались единомышленники. А может, им, как и Игорю, тоже стало не до политики, может, они тоже перестали верить в людей? Доверять людям? Игорю они больше не были интересны. Те редкие из прежних знакомых, кто пытался заниматься политикой, казались смешны. Жизнь изменилась, правда стала другой, а они – пели прежние песни… Легкокрылые, глупые бабочки.

Об Игоре тоже никто не вспоминал. Временами он чувствовал себя мизантропом. Теперь он видел людей совсем иначе, чем раньше. Люди – волки, каждый за себя… Он продолжал общаться, продолжал быть вежливым, но по инерции… Что-то в нём оборвалось…

Игорь, конечно, не стал бы голосовать за Зюганова… При Советской власти он ненавидел коммунистов, но сейчас ненависти больше не стало, одна усталость. За Зюганова он не стал бы голосовать никогда, хотя бы в память о прошлом. Он знал, что это хитрец и лицемер, спекулянт от мёртвой идеи. Не стал бы голосовать и за Лебедя, за генерала с непонятными взглядами, похожего на гориллу[43 - Гориллами обычно называли военных диктаторов в Латинской Америке.], пусть даже программу пишет ему Найшуль[44 - Найшуль Виталий Аркадьевич – известный радикальный экономист. В 1985 году опубликовал в самиздате книгу «Другая жизнь», в которой сравнивал экономические модели в США и СССР и выдвинул задолго до А. Б. Чубайса идею приватизационного чека-ваучера. С 1992 года президент Института национальной модели экономики. В 1996 году автор одной из двух экономических программ кандидата в президенты РФ генерала Александра Лебедя (вторая программа составлена С. Глазьевым и существенно отличалась от программы Найшуля).]. Из кандидатов хорош был только Явлинский, но народ не станет голосовать за Явлинского. Такой народ, наверное, и не заслуживает лучшего, чем Ельцин… Как ни крути, Ельцин – самое меньшее зло… Выбора не было… Впрочем, Игорь вообще не будет голосовать. Спасаясь от бандитов, он выписался с прежнего адреса и с тех пор на всякий случай жил без регистрации… Он не станет больше никого убеждать…