Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии

С двумя роскошными букетами белых роз мы снова пробрались в гостиницу. Дверь номера девушек оказалась незапертой. Тихо вошли. Лиля и Регина мирно посапывали в своих кроватях. Положив розы в ноги девушкам, мы неслышно удалились…

А двумя часами позже я уже шастал с «искусствоведом» Василием Ивановичем по генуэзским магазинам и рынкам. Ему надо было купить много и подешевле. На последние пять пунктов, приходившиеся на тещу, у Василия Ивановича не осталось денег. Он грустно и растерянно посмотрел на меня: «Да, просчитались маленько. Теща мне этого не простит». «Ничего, не огорчайтесь, – сказал я бодро, доставая бумажник. – Я не обеднею, а тещу обижать нельзя». Мне показалось, что Василий Иванович вот-вот заплачет и станет меня обнимать. Но он сдержался. Когда «тещина программа» была перевыполнена, мой спутник произнес прочувственные слова: «Леонид Сергеевич, дорогой, я тебе этого никогда не забуду. Особо отмечу, когда вернусь в Москву, твое активное участие в оперативной работе во время выставки и отличную помощь нам, чекистам». Нагруженные пакетами, мы дотащились до гостиницы, внесли покупки в номер Василия Ивановича и распрощались. «Преогромное тебе русское спасибо, – еще раз произнес он, крепко пожимая мне руку. – Будешь в отпуске в Москве, заходи обязательно. Ты меня найдешь во Втором главке».

Ну, а я, побродив довольно долго по Генуе, дабы убедиться, что за мной нет «наружки» – наружного наблюдения итальянской контрразведки, пошел на встречу с ценным агентом. Получив сведения от сенатора, а именно такого уровня был мой агент, я отправился восвояси. Как стало потом известно, добытая мною политическая информация была срочно доведена до сведения аж самого Алексея Николаевича Косыгина и получила, как мне доложили, его благосклонное одобрение.

Лилю и Регину, щедро одаренных нашими сувенирами, мы провожали в Москву, что называется, со слезами на глазах – так нам понравились прелестные манекенщицы. Лиле я даже посвятил такие вот декадентские вирши:

Я вытащил из памяти занозу
В пересеченьи бесконечных линий,
Мне в Портофино видятся березы,
А ты в Москве… Стоишь у синих пиний.

А потом закрутилась обычная жизнь. Утром – экстренное чтение наиболее престижных газет, чтобы не проворонить важных событий, потом – быстро состряпанная информации или статейка для газеты (редакция вызывала меня каждый день в 9 утра по итальянскому времени), которые практически каждодневно диктовал я по телефону нашим милым и терпеливым стенографисткам, затем – также почти что ежедневные встречи с агентурой, которые вместе с проверкой занимали часа три-четыре, а то и все пять. А в заключение – бдение в резидентуре допоздна, чтобы обработать полученную информацию, написать шифротелеграммы и получить: или «ЦэУ» – то бишь ценные указания резидента на ближайшее и отдаленное будущее, или очередной втык. Было, естественно, и то и другое вместе с небольшой лекцией о необходимости вести нравственную и скромную жизнь, достойную коммуниста и чекиста.

В отпуск, в Москву, я отправился, помню, в июне, с неплохими, кстати, результатами по оперативной работе. Имелись также перспективные заделы на будущее. Явившись в «контору» с «омаджиками», то есть сувенирами для приятелей из нашего Пятого (тогда) отдела, я предстал в тот же день перед своим шефом-начальником. Принял он меня суховато, хотя и похвалил за «достигнутые успехи». А после часовой беседы молвил: – Леонид Сергеевич, вам надлежит завтра явиться на заседание парткома ПГУ в 11 часов 15 минут.

– Зачем?

Мой вопрос был, конечно, не только наивным, но и глупым. Начальник презрительно поглядел на меня:

– Не знаю, товарищ Колосов. На парткоме вам все объяснят.

Членом парткома от нашего отдела был доброй памяти Валя Каванов, мой приятель. Он работал одно время в Италии по линии «Гэ Пэ» – «Главный Противник», но нарвался на «подставу», то есть на провокатора итальянской контрразведки, и ему пришлось срочно «мотать» из Италии. Такое случалось в нашей разведжизни не так уж редко. Я нашел Валю в отделе.

– Старик, зачем меня тянут на партком?

– Вот ты, кстати. А я тебя искал, чтобы спросить, в чем дело… В повестке записано кратко: «Об аморальном поведении в Генуе т.т. Колосова и Ермакова (корреспондента „Правды“) во время торгово-промышленной выставки». Большего мне выяснить не удалось. Вы что, трахнули там кого-нибудь?

– Да нет. Возили только в Портофино двух знакомых манекенщиц. А потом посидели у них в номере гостиницы.

– Посидели или полежали?

– Посидели, клянусь. Ничего серьезного не было, сам же понимаешь, какая там была обстановка.

– Понимаю, понимаю… – Валя явно засомневался. – Но ты, старик, лучше говори всю правду. Там у них на вас с Володенькой телеги лежат преогромные, со всеми подробностями. Ты знаешь наших контрразведчиков. Им только попадись – душу вымотают. Ведь надо же отработать командировочные… Сколько было баб?

– Две. Но они очень порядочные…

– Понятно. А сами они не могли проболтаться? Своим близким подругам, например.

– Не думаю. Они не впервые в загранпоездках.

…Секретарь парткома глядел на меня ласково и улыбался весьма добродушно. Перед ним лежала папка, видимо, с «телегами» на меня и Ермакова вместе с прочими оперативными бумагами.

– Леонид Сергеевич, вы, как тут мы прочитали, прекрасный оперативный работник, хороший семьянин. У вас высоконравственная жена, которая активно помогает и в наших делах, двое прелестных дочерей. Какого черта потянуло вас на этих!.. девушек в Генуе? Вы что, очень большой любитель женщин?

Я решил продолжить разговор в шутливо-доброжелательном тоне.

– Нет. Но, в принципе, я их предпочитаю мужчинам.

Секретарю, видимо, не понравилась моя шутка. Глаза его потускнели, голос приобрел металлический тембр.

– Никто но утверждает, что вы гомосексуалист. А вот на бабника вы походите, судя по вашим поступкам. Ваши… м-м-м… девушки все рассказали своим подругам, а среди них были агенты контрразведки. Нам известно все: и о вашей поездке в Портофино, и о том, что вы провели ночь в постелях с двумя манекенщицами, и о том, что сделали им богатые подарки в ущерб вашим семейным бюджетам, между прочим. Известно также, что инициатором поездки и всей любовной авантюры был корреспондент «Правды» Ермаков. Он тоже характеризуется не совсем положительно по своим моральным качествам. Он и вас использовал для того, чтобы прикрыть, на всякий случай, свои грехи.

И тут я понял, что подставляют под топор Володькину голову. Может быть, для того, чтобы смягчить удар по мне, грешному.

– Товарищи! Вы можете думать обо мне что угодно. Но Владимира Ермакова не трогайте, ибо именно я вовлек его в, как вы ее называете, «любовную авантюру» с манекенщицами. Кстати, одна из них была моей московской знакомой…

– Значит, он уже блядовал и в Москве, – не очень удачно, на мой взгляд, пошутил один из присутствующих на парткоме.

– Нет, не блядовал в Москве, – скромно возразил я. – И в Генуе не было никакого блядства. Просто мы сделали жест гостеприимства, показали девушкам окрестности Генуи и потом не пролежали с ними всю ночь в постелях, а просидели несколько часов в креслах номера.

– В креслах тоже можно… – опять, на мой взгляд, неудачно пошутил под общий смех все тот же член парткома.

Председательствующий грозно посмотрел на шутника, стукнул ладонью по столу.

– Хватит хохмить, дело серьезное. Так у вас, товарищ Колосов, не было половых отношений с манекенщицами?

– Не было. Абсолютно не было.

– А почему же тогда вы с Ермаковым, которого выгораживаете неизвестно почему, утром принесли в спальную девочкам по охапке роз? За что?!

– Просто так. Из симпатии. В благодарность за прекрасно проведенный вечер…

– Вот видите, товарищи, как неискренне ведет себя Леонид Сергеевич. Нет, чтобы честно признаться: так, мол, и так, виноват, согрешил… Какие будут предложения? У нас есть мнение объявить товарищу Колосову строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку и поставить вопрос перед руководством ПГУ об отзыве его из загранкомандировки.

– По-моему, достаточно строгого выговора, – предложил «шутник» – член парткома. – У нас и так не хватает оперативных сотрудников в Италии. Так зачем же из-за каких-то, простите, блядей ломать молодому разведчику жизнь?

И тут встал Валя Кованов. Он долго и горячо говорил о том, какой я хороший и как благородно и жертвенно поступил по отношению к женщинам и товарищу Ермакову. Кроме того, он обратил внимание на большое число перспективных агентурных «разработок» у меня на будущее и помимо всего прочего отметил, что я кандидат наук, прекрасно знаю итальянский язык и умею располагать к себе широкий круг возможных кандидатов на вербовку, начиная от манекенщиц и кончая сенаторами. «Я предлагаю, – взволнованно закончил свой страстный монолог Валя, – строго указать товарищу Колосову на недопустимость такого поведения в сложной оперативной обстановке без занесения в учетную карточку».

На том и порешили. «Как мне расценивать происшедшее?» – спросил я Валю Кованова, когда мы остались вдвоем. – «Как легкое землетрясение, – ответил он, грустно улыбаясь. – Но больше не блядуй. Да еще так примитивно».

Валя когда-то учился вместе с Володей Ермаковым в Институте международных отношений. Видимо, он ему рассказал по секрету о «тайной парткомовской вечери». Во всяком случае, когда мы набирались с Володей наедине, он обнимал меня и, роняя крупные слезы, говорил всегда одну и ту же фразу: «Я все знаю, старик, если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». «Иди ты к дьяволу, Владимир! – ответствовал, как правило, я, – не передирай фразы из чеховской „Чайки“. И потом, зачем мне твоя жизнь?

Живи вечно». Не получилось. Тяжкая болезнь унесла Володю, едва ему минуло полсотни. Последний раз, когда я его видел в Кунцевской больнице буквально за три дня до смерти, он напомнил: «А помнишь Лилю с Региной? Как молоды мы были, старик, а?».

Конечно, помню и по сей день. И еще. Другой близкий моему сердцу человек, ныне покойный, начальник нашего «итальянского направления» Леня Морозов показал некоторое время спустя мои генуэзские «телеги». Одну написал Василий Иванович. Более эротического «сценария» о нашей с Володей «генуэзской истории» я не читал в своей жизни вообще. Куда там Мопассан… Другую «телегу» настрочила агент Василия Ивановича, манекенщица из той генуэзской группы, которая сумела «откровенно» поговорить с Лилей и ее подругой в Москве, передавшей ту самую злосчастную посылку. Так вот эта, последняя, то бишь Тоня, будучи женой моего друга и «хорошо зная меня лично», сообщила агенту «массу интересных подробностей». Например, о том, что я «не пропускаю мимо ни одной более или менее симпатичной женщины», что «товарищ Колосов очень нескромен в быту и постоянно употребляет спиртные напитки» и что, наконец, имярек вообще «уже в конец разложившийся и аморальный человек». Так что вот, не доверяйте, читатели, женам друзей. Даже самых близких, коим был тот, которого я очень любил. Не буду, разумеется, называть его имени, хотя его уже нет в живых. Он тут ни при чем и по-прежнему дорог мне своей памятью.

…Супруге своей я ничего не рассказал о «легком землетрясении», и мы спокойно уехали отдыхать в кагэбешный санаторий в Кисловодске имени товарища Дзержинского, препоручив своих двух дочек дедушке, поскольку бабушки уже не было в живых. Вернувшись в Рим, я напрочь забыл о своих генуэзских похождениях и с головой окунулся в работу.

…В ноябре месяце посольство СССР, как всегда, устраивало шикарнейший прием по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской революции, на который тратилась, как правило, половина всех средств, выделяемых совпослу на целый год. Водка и шампанское лились рекой, столы ломились от семги, красной и черной икры, заливной осетрины, копченой севрюги и прочих ныне даже не известных молодежи яств. Жена моя болтала в кругу могущих «представить интерес» иностранных женщин, я бродил по залу с фужером виски в руке, в котором позванивали многочисленные кусочки льда. Приемы для нас, оперативных сотрудников римской резидентуры, тоже были «работой». Наш резидент даже придумал формулу на этот случай: «Чем меньше опрокинутых рюмок, тем больше будет интересных знакомств». Устав от бесполезных поисков, я остановился у одного из столов, нацелившись на еще пока девственное блюдо с заливным поросенком. И как раз в этот решающий момент увидел я свою жену, приближающуюся с двумя прекрасно одетыми дамами – старушкой с седыми волосами и примерно сорокалетней красавицей с роскошными черными волосами, распущенными по обнаженным покатым плечам.

– Познакомься, Леня, – жена заговорщицки подмигнула одним глазом, – это наши русские, хотя и американки: Милица Сергеевна и…

– Элена Смайле, – сама представилась черноволосая красавица, подавая руку. – Ваша супруга сказала, что вы постоянный корреспондент «Известий» в Италии. О, это интересно. – Она говорила с легким английским акцентом. – Вы, журналисты, прогрессивные люди. Поэтому я пошла смело знакомиться с вами, хотя являюсь дочерью бывшего царского генерала, а моя тетя – его родной сестрой. Вас не будет смущать наше знакомство? Вам не попадет, как это называется? Ах, да! По партийной линейке.

– По партийной линии, – поправил я свою собеседницу. – Нет, не попадет. Вы же наша соотечественница как-никак. А как же вы оказались в Риме, мадам, или, простите, мадемуазель?

– Мадам. Я в разводе. Мадам Элена Смайле… Очень просто оказались. Прилетели самолетом из Вашингтона. Я там работала после развода и вот послали вновь на работу в американское посольство…