Зеленое море, красная рыба, черная икра

– Какое-то ЧП в заповеднике… Сейчас приедет директор…

«Ответный удар не заставил себя ждать…» – подумал я.

Сувалдии буквально вбежал в мой кабинет – быстро, насколько позволяли ему костыли:

– Вам уже доложили об этих зверствах? Именно зверствах! Иначе это нельзя назвать!

У него был голос и лицо человека, побывавшего в аварии и внезапно лишившегося всех своих близких.

– Садитесь, пожалуйста.

Он сел, бросил на стол шляпу и бинокль.

– Кто-то разбросал отраву по территории заповедника. Это – конец качкалдакам… – На него было больно смотреть. – Мерзкое, бессмысленное истребление… Птице этой только и надо-то от нас – чтобы ей не мешали спокойно кормиться! Набрать сил для длинного перелета. Подлое убийство слабых! Кто заведомо не может за себя постоять… – Он всхлипнул.

– Много птиц погибло?

– Очень! Качкалдаки, они как дети! Они же не знают, что человек – самое страшное животное, какого надо бояться. Я сам виноват, я их к этому приучил!

– Каким образом яд попал в воду?

– Это сделано с парома. Связь хорошо налажена. Восточнокаспийск не зря называют Малый Баку. Вы не знаете, когда возвращается секретарь обкома?

Я слышал, что Митрохин в Москве, на каких-то совещаниях, – об этом по телефону в дежурке говорил Агаев.

– В конце недели. – Постепенно мне удалось его если не успокоить, то хотя бы отвлечь. Пару раз он даже улыбнулся.

– Вы давно здесь живете? – поинтересовался я.

– В Восточнокаспийске? – У него был мягкий раскатистый голос, неторопливая речь, совсем не похожая на быструю, лишенную индивидуальности речь юристов. – Всю сознательную жизнь. Хотя начинал, как и вы, на том берегу…

Он снова заговорил о своих подопечных:

– В Красной книге записано: «Каждая нация перед лицом мира несет ответственность за сокровища своей природы». А нам говорят: «Мы не выполняем плана, потому что птица поедает рыбу! Из-за нее пусты прилавки!»

Я тоже слышал об этом.

– Человек, к сожалению, опускается до своего биовида. Он подсознательно не допускает конкурента. Не хочет, чтобы кто-то еще питался тем же, что и он. А ведь говорить о вреде можно только в тех случаях, когда птица берет рыбу непосредственно у человека! То есть то, что человек создал сам, разводит и охраняет… Вы согласны?

Я был полностью с ним согласен.

– …Бакланы и определенные виды чаек питаются и вредителями сельского хозяйства. Не только рыбой. Вы наверняка видели чаек на пахоте…

Его проблемы были так очевидны – бакланы, чирки, доверчивая птица качкалдак, которая без Сувалдина и его людей давно бы уже погибла.

– Вы кого-то подозреваете? – спросил я.

– Могу это сказать только вам… – Он заговорил сумбурно. – Это они… В отместку за сажевый комбинат. Я не политик, говорю, что думаю. Моя специальность – орнитология, там не надо хитрить…

Впервые я видел живого представителя этой редкой профессии. В сборниках военных приключений они фигурировали обычно в качестве кадровых иностранных разведчиков. Под предлогом наблюдения за птицами орнитологи следили за передвижением наших войск, а имидж чудаков, людей не от мира сего, служил прекрасной крышей.

– Это – за мою телеграмму в Москву о сбросе нефти. И за государственную комиссию, которая должна прибыть. Теперь они будут держать водоплавающих в качестве заложников…

Мы спустились к машине. Несмотря на костыли, Сувалдин легко шагал впереди меня – высоченного роста, атлетического сложения. Джинсы, шляпа, первоклассная оптика и впрямь делали его похожим на кадрового разведчика, каким рисовались они на страницах шпионских книжек.

– Мне и моей семье, – он обернулся, – эти бандиты ничего не могут сделать – только птицам… И они этим пользуются!

Директор заповедника прошел во двор, я еще заскочил в дежурку.

– Вы в курсе происшедшего в заповеднике? – спросил я.

– Да, Игорь Николаевич. – Дежурил капитан Баранов, светлоголовый русак, уроженец здешних мест. – Принимаем меры… Какая-то тварь набросала с парома заразы. Качкалдак – глупая птица, ее и на крючок можно ловить, как рыбу. Нажралась!.. – Он говорил с ужасающим акцентом. Так и не овладев местным языком, он, похоже, свой родной утратил окончательно. – Сувалдин приучил ее не бояться плавсредств, вот и получается…

Ущерб, нанесенный заповеднику, оказался значительным, но все же меньшим, чем Сувалдин вначале представлял, и орнитолог понемногу успокоился.

На обратном пути мы на скорости проскочили дамбу через залив, нанесенный когда-то на все карты мира. Плотина не возвышалась над окружающей местностью, вся она была внизу, под ногами, с опущенным в ее тело городом. С умолкнувшими голосами, с призывами повышать, увеличивать, встречать успехами, рапортовать, единодушно отдавать голоса. Как все петли и удавки, она была куца, крайне уродлива и действенна. Мы миновали ее за несколько секунд, а чтобы прочитать все статьи, книги, публикации, посвященные целесообразности или нецелесообразности дамбы, понадобились бы годы.

Сувалдин сам вел машину – юркий «Москвич» последнего выпуска. Я сидел сзади – по диагонали, так нам было легче разговаривать.

– Как убийство рыбинспектора? Раскрыли? – спросил Сувалдин.

– Нет пока.

– Я очень надеюсь на начальника инспекции. На Цаххана Алиева. Энергичный товарищ. Жесткий.

– Большая власть делает таких людей весьма опасными.

Сувалдин засмеялся:

– А другие на этой работе и не нужны. Вы считаете браконьерство узловой проблемой в деле защиты осетровых?

– Я человек новый, – отшутился я.

– Там есть отмель. – Директор заповедника показал куда-то вперед. – Это отмель Зубкова. По фамилии прежнего начальника рыбинспекции. Портрет его как лучшего работника был помещен на обложку центрального журнала. А пока журнал печатался, сам Зубков предстал перед судом по обвинению во взяточничестве в крупных размерах и коррупции… – Сувалдин разговорился. – Все находится в состоянии единства и борьбы противоположностей, то есть в соответствии с одним из основных законов диалектики. Но есть одно, что в нужную минуту сплачивает тут всех…

– Что же?

– Это звучит по меньшей мере странно. Красная рыба!..

Как мало я знал об этих краях. Моя жизнь только начиналась под знаком пухлогрудой, с полными короткими ногами, молодой синекуры…

Сувалдин вел машину быстро. Вокруг повторялась обычная круговерть пейзажа. Ближайшая обочина, убегая назад, словно тянула за собой горизонт – даль забегала вперед и некоторое время двигалась вместе с машиной. Только фиолетовая средина пейзажа, вокруг которой все кружилось, оставалась неподвижной, пока не исчезала позади.

– …Огромный азиатский регион может получить ее только отсюда. А что такое красная рыба, икра? Продукты, без которых вы лично абсолютно безболезненно обходитесь… – Он легко, на ходу импровизировал. – Но есть люди, для которых балык, икра, осетрина – ежедневный обязательный атрибут барского стола. И не только аксессуар – но, как где-то на Западе, показатель твоего уровня, принадлежности к определенной части населения. Как марка машины, как фирменный знак костюма, обуви, района, где ты живешь. Ни одного высокого гостя, представителя центра, человека, от которого хоть что-то зависит, не отпустят отсюда без красной рыбы! Без деликатеса. Ни один уважающий себя функционер не поедет ни в республику, ни тем более в Москву без подарков. Так принято – его и ждут с этим. Не с арбузом же! С рыбой, с икрой…

Он замолчал.

Впереди, на обочине, показались величественные рыжие дромадеры, похожие на сорванные этикетки сигарет «Кемел».