На взлете

– Слушай. Давай девку наверх закинем, а то разлеглись они тут, заняли нижние полки, людям присесть негде.

– Давай закинем. Взяли. Вот теперь хорошо.

– Давай еще накатим, да этим вольем. Да поспим немного. Ночь все-таки.

– Давай.

Проснулись к обеду.

– Слышь, Гриша, надо что-то с девкой делать?

– А что?

– Скоро станция конечная. Она тоже там живет. Да и встретиться можем, ментам на нас пальцем укажет. Я не собираюсь париться. Знаешь сколько за малолетку дают?

– А что делать то будем с ней?

– Надо избавиться.

– А как мы избавимся?

– Выкинем в окошко. Да и дельце сделано.

– Да она же сдохнет.

– Ну и хрен с ней. Не будет без присмотра болтаться. В следующий раз умнее будет.

– А когда в следующий раз? В следующей жизни?

– Вот именно.

– А если увидят? Надо было ее ночью выкинуть, сейчас уже светло.

– А кто поймет, что там с окна выпало, может чемодан не нужный, пустой выкинули, вагоны почти пустые едут.

– Ну вот. И всего делец-то. Да и этого надо было бы тоже выкинуть, до кучи, как свидетеля.

– Да он же тяжелый. Поднимать его, надрываться.

– Скажем ему про девку, что мы спали, а когда она ушла не знаем, не видели.

Выкидыш

Вероника уже проснулась. Но глаза не хотела открывать. Сознание ее уже работало, а тело еще никак не хотело отойти от сна. Она прислушивалась к тишине. Она думала, что никогда больше не услышит его шагов, его тихого голоса, его поцелуев, которыми он будил ее по утрам.

Ей стало так грустно, там, где было сердце, появилась пустота, тоска, боль. Появилась боль в глазах, в висках. Под закрытыми веками появились горячие слезы, они растекались по вискам и попадали в уши. Она повернулась лицом в подушку и плакала.

– Никита! Никита! Шептала она сквозь слезы. Ей так захотелось сходить на то место, где они проводили свои первые романтические дни в лесу, там, где палатка на дереве, там, где волки ее охраняли. Собачка во дворе заскулила.

– Наверно хочет кушать или пить. Надо вставать. Собрав немного еды и воды, она отправилась в путь.

– Так здорово в лесу! Чистый прохладный воздух. Пенье птиц. А на солнечной полянке жужжат над цветами пчелы и лохматые шмели. И такие большие, золотистые и разноцветные бабочки. Какие они все разные, эти бабочки. Разноцветные, расписные. Как будто кто-то их ловил по одной и специально раскрашивал кистью.

– Вот и наша большая береза, и палатка на верху стоит. С далека за листьями дерева ее не видно, а вот она там стоит себе преспокойненько. Вероника залезла по березе, вошла в палатку, легла на спальный мешок. Это все ее Никита делал, своими ручками. Она вспомнила, как он, как обезьянка лазил по березе, все связывал. Какой он был все же умница, она опять заплакала.

– Ну пусть стоит. Никита не успел ее разобрать, может кому-то пригодится, может какой усталый путник увидит, залезет, отдохнет, поживет в ней. Поблагодарит человека, кто сотворил жилище на дереве.

Вероника услышала звук приближающегося поезда. Встала, вышла посмотреть. Поезд был еще далеко, его почти не было видно. Но он стремительно приближался. И вот она увидела его, такой большой и красивый. Когда-то они тоже на таком же поезде приехали сюда с Никитой, а теперь его нет нигде, а жизнь продолжается без него, как жалко.

Еще не доехав до нее, она увидела, что с окна одного вагона выпало что-то тяжелое, большое и округлое. Похожее на силуэт человека. И это что-то упало на край насыпи и покатилось по горке в траву. Поезд промчался дальше. У Вероники появилось в сердце неприятное, тревожное чувство.

Она слезла с березы и побежала к тому месту где ей показалось, что что-то выпало с поезда. Она бежала вдоль железной дороги по оврагу, но ничего не находила.

– Может еще не дошла? Нужно идти еще дальше. Она все шла и шла, и шла. Она уже так устала, села отдохнуть.

– Может мне все это показалось, глюки? Нет я видела, что я дурочка, просто было далеко. А когда идешь кажется, что много прошла, а на самом деле мало. Значит еще не дошла, надо еще идти. Я не могла пропустить, оно не могло далеко от дороги закатиться. Надо идти дальше. Она встала и снова пошла. Она все шла и шла, и шла, раздвигая высокую траву и кусты, уже теряя надежду, что-то найти. Но она была настырная, любопытная.

– Должна же я что-то найти, что-то большое? Может кому-то нужна моя помощь? Мне торопиться некуда, могу так долго еще идти.

– Да наверно это были просто глюки. Может мне это просто показалось. Надо идти обратно. Сейчас посижу немного и пойду домой. Сколько можно тут ходить? Она немного посидела, встала и уже хотела уходить. Но ноги почему-то сами пошли дальше. И вот буквально в пяти метрах от того места где она только что сидела, она увидела ее.

Вероника стояла, как столб и не верила своим глазам. В высокой примятой траве лежало окровавленное тело девушки. Она была маленькая, худенькая, почти как ребенок. Светлые слипшиеся от крови волосы лежали на бледном лице редкими прядями. Руки и ноги окровавленные, раскиданы в стороны.

Вероника раздвинула траву, села на корточки и смотрела на девушку, от нее сильно пахло алкоголем. Вероника думала, что же теперь делать. Она вспомнила Никиту, как он лежал в лесу, окровавленный и умирал.

– Наверно пока я искала ее, она уже умерла. Из закрытых глаз текли слезы. Девушка наполовину открыла затекшие глаза, посмотрела на Веронику.

– Помогите. Произнесла она шепотом, пересохшими, белыми губами.

– Да милая, я сейчас кого-нибудь позову. Вероника сломала большую пушистую ветку, воткнула ее в насыпь горки, рядом с железной дорогой, чтобы потом можно было быстрее найти девушку. Она бежала вдоль железной дороги, задыхаясь, вытирая соленый пот с лица.

Раскаленное солнце иссушало ее пересохшее горло, зеркальные рельсы слепили глаза, а она все бежала. Бежала к людям, ей так хотелось спасти эту девочку, которая просила о помощи. На краю поселка она увидела людей.

– Врач нужен срочно. Где найти врача? Где больница?

– Нет у нас врача. Тем более больницы.

– А куда вы обращаетесь, когда заболеете?

– К Стефании.

– Она врач?

– Нет. Она местная знахарка. Она всех лечит травами и молитвами.

– Где мне ее можно найти?

– Через 3-4 избы, увидите большой, высокий дом, там и живет наша Стефания.