Про коалу Ушастика, черепаху Сарли и Карроинги-эму

Сарли подрёмывала на солнце и вдруг почувствовала, что две руки тащат её, пытаются приподнять с одного боку. Она яростно отмахнулась ластами. Но руки вцепились крепко, не отпускали. Приподняли с одного бока и толкнули. Перед глазами пошли круги.

С глухим шумом Сарли тяжело упала на спину в сухой песок. Ласты молотили по воздуху, не находя опоры, голова приподнялась и снова упала. Весь мир перевернулся вверх дном. А сама она оказалась совершенно беспомощна.

Над нею высился голубой купол неба. Вокруг стояли люди и с любопытством глядели, как она перебирает в воздухе ластами. Они, кажется, были очень довольны, что опрокинули её.

– Готово, ребята, перевернули!

– А дальше что?

– Жалко, здесь поблизости нет консервного завода. А то перепало бы нам деньжат. Вон сколько черепах, да огромные, их только поймай, а опрокинуть не штука.

– Ловко придумано… Пошли, пора возвращаться на катер. И, помешкав ещё немного, все трое беспечно зашагали прочь. О Сарли они и думать забыли. Им и горя мало, что они оставили её, беспомощную, на спине, выше полосы прилива. Настало для Сарли жестокое испытание.

ЦИКЛОН, СОТВОРИВШИЙ ЧУДО

Сарли вертелась на спине то в одну сторону, то в другую, размалывая под собой сухой песок. С силой колотила передними ластами по грудному щиту. Но перевёрнутой на спину черепахе нечего надеяться на спасение.

Когда глаза Сарли привыкли к опрокинутому вверх дном миру, она различила стоящие в ряд панданусовые пальмы с лапчатыми, острыми, как лезвия, листьями, веером расходящимися от ветвей. Разглядела она и мерцающие казуарины, юбками ниспадающие до земли. Песок вокруг неё прошит был увядшими водорослями, корнями трав, пронизан мёртвыми раковинами и осколками кораллов. Берег отлого спускался к тёмно-синим водам лагуны. Глаза Сарли особенно хорошо различали эту синеву: ведь морская глубь – самое надёжное прибежище для черепах.

Но теперь… потрясённая Сарли вдруг сделала страшное открытие. Живительная синева теперь оказалась дальше, чем в тот час, когда Сарли вышла на берег, много дальше. Воды откатились, и между нею и морем пролегла безобразная серая полоса коралловых обломков, та часть рифа, которую она переплывала на пути к песчаной отмели.

Солнце садилось, пронзая остров лучистыми красно-золотыми стрелами, било Сарли в глаза, зажигало жаркий огонь в грудах песка, и каждая песчинка сверкала и искрилась.

Понемногу солнце скрылось за горами далёкого материка. Стаи птиц улетели на покой. Песчаную отмель затопила тьма. В тёмном высоком пологе неба проклёвывались звёзды.

Потом взошла луна – ярко светящийся шар морской губки, – воды моря отхлынули до предела и неторопливо покатились в обратный путь – к побережью!

А Сарли всё лежала на спине – отчаянно махала задними ластами, колотила передними по грудному щиту, изо всех сил стараясь перевернуться, но только покачивалась с боку на бок. Слишком много весу было в ней, и потому никак ей не удавалось перевернуться.

Прилив надвигался, вода уже покрыла серые коралловые пустоши, докатилась до песчаной банки, плеща, закручиваясь воронками, подбиралась к Сарли. И в Сарли снова встрепенулась надежда. Воды накатятся на неё – и она уплывёт с этой проклятой отмели. Но двуногие знали, что делали: они опрокинули её на спину там, куда прилив не достигает, даже самый высокий прилив, который бывает в полнолуние. Увы! Песок вокруг неё так и остался сухим, и ласковые, прохладные воды вновь откатились.

На следующий день было то же самое. Солнце палило во всю мочь, немилосердные лучи жгли беззащитное тело Сарли, слепили глаза. Её ласты бессильно повисли и лишь изредка ударяли по грудному щиту. И день снова кое-как переполз в ночь.

На третий день было совсем нечем дышать, хотя солнце и спряталось за облаками. Птицы в радостном волнении петляли над Сарли, громкими, пронзительными криками сзывали друзей и подруг, нетерпеливо поджидая часа, когда наконец можно будет накинуться на её мёртвое тело. Но хотя Сарли совсем пала духом, телом она была ещё крепка. Голод не слишком её мучил: ведь черепахи могут поститься неделями. А сердце, защищённое могучими пластинами, не сдавалось, продолжало биться даже и в этом новом, опрокинутом мире.

Прошло ещё два дня, а птицы всё не теряли надежды на пир.

После полудня налетел первый порыв ветра с дождём. Тучи чуть ли не касались деревьев. Дождь сбрызнул Сарли живой водой, и всё её существо встрепенулось. Она раскрыла рот навстречу живительной влаге. Весь вечер, всю ночь ветер дул не переставая.

Наутро шквальный ветер задул с другой стороны. Сарли посмотрела на далёкое море, которое отсвечивало угрюмым серо-зелёным блеском, точно чешуя дохлой рыбы, и увидела, что на берег надвигается иссиня-чёрная стена. Небо и океан слились. Их поглотила освещённая жёлтым, мерцающим светом тёмная стена, неотвратимо наступавшая на берег. Циклон! Сарли уже не раз встречалась с циклоном, но тогда она могла укрыться в спасительной глуби вод.

На остров снова налетел шквал. Крупные капли дождя заколотили по песчаному берегу, и тотчас к морю устремились тысячи ручейков. Пронзительно свистя и завывая, ветер мчался меж пизоний на плоском краю острова, раскачивал казуарины, панданусовые и кокосовые пальмы.

Мятущийся дождь окатил Сарли от хвоста до головы мокрым песком. Могучим порывом ветра её подхватило, отнесло на три фута вдоль побережья и вновь кинуло на спину. Каждый новый порыв был сильнее и длиннее предыдущего. И за каждым наступало пугающее, чреватое грозной опасностью затишье. Листья и даже ветви со свистом пролетали над Сарли, катились, неслись по берегу. Море вздымалось, вскипало серой пеной, обрушивало на риф огромные волны. Струи дождя били теперь не отвесно, а вкось, и уже в нескольких шагах за ними ничего не было видно.

Огромные обломанные ветви пизоний проносились над головой Сарли и падали в море. Кокосовую пальму вырвало вместе с корнями, и она распласталась на песке.

Буря бушевала долгие часы. Сарли ещё дважды подбрасывало вверх и несло вдоль берега. От рифа отрывало большие глыбы живых и мёртвых кораллов, волокло прочь, ставило стоймя. N дарами гигантских волн снесло громоздившиеся вдоль побережья валы из гальки вперемешку с обломками раковин кораблика и улитки-волчка – их обрушило в воду и они погребли под собой лимонно-зелёные и васильково-синие кораллы. Раковины съедобных моллюсков катило по берегу, точно обручи. Тонны песка перегоняло с места на место, так что менялись самые очертания острова.

Выше по берегу тысячи птиц – белоклювые глупыши, клино-хвостые буревестники и коричневые олуши – самоотверженно укрывали своих птенцов среди камней. Но сплошные потоки дождя били по острову и смывали птенцов в море. В воздухе стоял отчаянный птичий крик.

И тут произошло чудо. Подхлёстываемые и подгоняемые могучими, бешеными порывами ветра, кипучие волны нахлынули на берег и достигли границы самого высокого прилива. А потом, под напором разъярённого, вспененного океана, поднялись ещё на фут!

Сарли почувствовала, как вокруг её глубоко ушедшего в песок карапакса забурлила вода.

Она качнулась в одну сторону, в другую. Волна откатилась, и тотчас нахлынула другая. Скоро Сарли уже лежала в воде глубиной в два-три дюйма. А волны всё наступали, одна выше другой. Ласта Сарли коснулась пены, ударила по ней, подкинула вверх. И вот уже тело её потихоньку оторвалось от песка. На этот раз её поднимал уже не ветер, а вода.

Под вопли шквала на берег наступила новая волна. И когда хлынула обратно, взбаламученные воды сдвинули Сарли с места. Пронесли несколько дюймов. Новая волна продвинула её ещё немного, но перевернуть не смогла. Третья волна, четвёртая… и вдруг Сарли затянуло в кипящие, перемешанные с взбаламученным песком буруны прибоя.

Сарли возликовала.

И вот она перевернулась и плывёт к глубоким водам! Ласты двигаются с трудом, после каждых пяти-шести ударов волей-неволей надо приостановиться, перевести дух. Вокруг беснуется циклон, серые валы с белыми пенными гребнями обрушивают на неё удар за ударом. Но, измученная, обессилевшая, голодная, Сарли никогда ещё не была так счастлива. Медленно приблизилась она к водам, которые унесут её в глубины моря, и её переполнило блаженство.

ЭУЭТИ И РЫБА ПРИЛИПАЛА

Прошёл год, потом ещё полгода. Сарли странствовала по всему Большому Барьерному рифу.

Теперь она была владычица океана. Она достигла тридцати шести дюймов в длину и всё ещё росла, но уже полностью превзошла науку, как добывать пропитание, и почти полностью – как избегать встречи с врагами. Она знала, когда лучше всего лакомиться сочными тёмно-зелёными водорослями, что растут на обращённых к берегу сторонах коралловых рифов, защищённые ими от ударов волн. Знала, где всего безопаснее прятаться от хлещущих хвостов и свирепых челюстей акул.

Собственные её челюсти, хоть и мало приспособленные для нападения, были теперь очень мощные. В тех редких случаях, когда Сарли хотелось полакомиться рыбкой, она вцеплялась в белую мякоть перепуганного леща или мерлана, зажимала их между челюстями, как в тисках, отталкивая при этом свою жертву передними ластами, и так отрывала кусок за куском.

Случалось, одну рыбину пожирали сразу три или четыре черепахи: они тащили её каждая в свою сторону и тем помогали друг другу разорвать её.

На суше Сарли двигалась тяжело, неуклюже, зато когда она легко неторопливо плыла в тёплых, покойных водах, гребя передними ластами, на неё любо было смотреть. На большой глубине тело её становилось лёгким, как пушинка, и стоило Сарли чуть шевельнуть ластой, как оно тут же поворачивалось куда ей вздумается. Но, почуяв опасность, она неслась стрелой. К этому времени она оказалась в компании других зелёных черепах, и все вместе они жили под прикрытием Большого Барьерного рифа. Среди них был Эуэти, крупный самец, который стал проявлять к Сарли особенное внимание.

С виду он был очень похож на Сарли. Только хвост у него был совсем другой, и Эуэти очень им гордился. Хвост был вдвое длиннее, чем у Сарли, и высовывался далеко за пределы панциря; хвостик же Сарли был остроконечный, толстый и коротенький, он едва виднелся из-под панциря. Эуэти был красивый молодец, двенадцати лет от роду. На него не раз нападали акулы, но, сильный и храбрый, он всегда выходил из схватки победителем, и все сородичи им восхищались. Сарли он очень нравился.

На беду, им скоро предстояло расстаться, так как в здешних водах появились рыбаки. Они вышли на ловлю черепах, и был у них для этого свой, особый способ. Способ коварный, рассчитанный на то, чтобы не спугнуть робких и осторожных обитателей моря. Темнокожие ловцы знали, что ни Сарли, ни Эуэти, ни другие черепахи не испытывают неприязни к небольшой рыбе прилипале, и эта-то рыбка служила им приманкой.

Прилипала – самая ленивая жительница Большого Барьерного рифа, а быть может, самая хитрая. Ибо хотя она и любит странствовать, но предпочитает не тратить на это никаких усилий. На голове у неё есть присосок, и она присасывается им к черепахе, акуле или к любому другому крупному морскому жителю. Оторвать её совсем не просто. Прилипалы нередко присасывались и к панцирю Сарли, и, случалось, она подолгу возила их на себе.

Рыбаки ловили прилипалу, затягивали тугой петлей вокруг хвоста тонкую верёвку, сплетённую из волокон фигового дерева, а потом пускали в воду около каноэ, пока не доплывали до места, где водятся черепахи.

Едва завидев черепах, ловец подтягивал к себе прилипалу, ладонью натирал её присосок сухим песком, чтобы раздражить, и пускал рыбу в сторону ничего не подозревающей черепахи. Прилипала тотчас мчалась к ней и быстро присасывалась к излюбленному прибежищу – щиту черепахи.

Однажды томным весенним днём, когда море у острова было гладкое, точно шёлк, Эуэти почувствовал, что к его щиту присосалась прилипала. Это его ничуть не обеспокоило – ведь так бывало уже не раз. Но вдруг он ощутил слабый рывок и, встревоженный, мигом нырнул. Что это за рывок, откуда? Ведь нить, идущая от хвоста прилипалы к рыбакам в каноэ, ему была не видна.

Быстро, решительно, напрягая все силы, Эуэти поплыл прочь. А когда устал, вновь почувствовал, что его что-то сдерживает – едва заметно, но непрестанно. Ему пора уже было вдохнуть свежего воздуха. Рыбаки знали, что он должен вынырнуть, и скорчились на дне каноэ. Лодка, которая покачивалась на волнах, не встревожила Эуэти, как, несомненно, встревожили бы пассажиры. Он снова нырнул. И снова ощутил рывок – это верёвку чуть подтянули через борт следовавшего за ним каноэ. Прилипала присосалась крепко, от неё теперь не избавишься.

Уже несколько встревоженный, Эуэти решил, что вся беда в прилипале и надо от неё отделаться. Под ним раскинулся коралловый цветник – сад с купами жёстких рифовых, сиреневых, моз-говидных и синих ветвистых кораллов. Эуэти нырнул, перевернулся и потёрся о твёрдые кораллы. Надо думать, прилипала теперь отцепится! Но прилипала была вполне довольна своим местом, хотя ей и не нравилось, когда кораллы царапали её.

Прошёл час, другой. Темнокожие ловцы терпеливы. Эуэти, сам того не ведая, тащил утлое судёнышко уже целую милю. Теперь он почти привык к тому, что его движения сдерживает какая-то сила, и чаще поднимался к поверхности подышать. Один из таких подъёмов окажется для него роковым.

Когда Эуэти снова стал всплывать из прозрачно-зелёных тёплых вод, ловцы быстро и бесшумно подгребли к тому месту, где, по их расчётам, он должен был показаться. И едва он успел высунуть голову, как в воздухе просвистел гарпун и глубоко вонзился ему в плечо.

Точно громом поражённый, Эуэти в отчаянии нырнул, метнулся вправо, влево. Но теперь его удерживала не только прилипала, а ещё и крепкая верёвка, привязанная к гарпуну. Боль в плече была ужасна. Но хуже всякой боли был страх. И, подгоняемый страхом, Эуэти нёсся всё дальше и тащил за собой утлое судёнышко, пока не выбился из сил. Пора бы подняться и глотнуть свежего воздуха… или ещё подождать? Нет, нет, больше терпеть невозможно! Он вынырнул и тотчас был замечен зоркой командой каноэ; миг – ещё один гарпун просвистел в воздухе и вонзился в основание его хвоста. Теперь беднягу со всех сторон опутали верёвками. Участь его была решена.

Немного погодя его подтянули совсем близко к каноэ и ухватили за ласты. И так, на буксире, дотащили до берега. Едва несчастную черепаху выволокли из воды, прилипала сама отклеилась и была отправлена на своё место – на борту лодки, снаружи.