Ласурские призраки

Весенние ароматы кружили головы людям, заставляя делать глупости, а что уж говорить об оборотнях? Среди лежащих близь Вишенрога лесов это время принадлежало им, детям разных кланов. В период весеннего гона оборотни почти не охотились, занятые друг другом, чем по хитрой задумке Богов обеспечивали прирост дичи, поскольку весна и лесных обитателей повязала красной нитью инстинкта продолжения рода.

Тариша и Дикрай выбрали в качестве убежища чащу в холмах на северо-востоке, где провели несколько дней в уединении и неге, подолгу занимаясь любовью и отдыхая в развалинах старинной крепости, почти скрытой разросшимися растениями. Впервые на памяти Денеша его желтоглазая фарга была тиха и нежна, а не иронична и стервозна, как обычно. Несколько раз он порывался спросить у нее, что стало тому причиной, но каждый раз передумывал, боясь спугнуть романтичное настроение. Эта Тариша была для него непривычной, но очень привлекательной. Когда настало время возвращаться в Вишенрог, тигрица подарила ему такую страстную ночь, что Дикрай, ощутивший себя на седьмом небе от счастья и удовлетворения, просто вырубился в ее объятиях, не заметив, каким лихорадочным блеском вспыхнули ее глаза.

В наступившей тишине предрассветного часа фарга баюкала партнера, который уснул, положив голову к ней на колени, гладила по длинным белым волосам, перебирала пряди, и в осторожных движениях ее сильных пальцев ощущалось какое-то важное, принятое ей решение. Вот она встрепенулась, осторожно выскользнула из-под Денеша, обернулась и желтой каплей утекла вниз по холму. Туда, откуда едва-едва доносился приближающийся запах. Чужой и опасный.

Пришедший с Севера был из медвежьего клана. Тариша сразу поняла это по тяжелой грации, с которой незнакомец спешился с крепкого конька – путешествовал, изображая бродячего торговца. Его небольшие темные глаза требовательно уставились на фаргу. В низком голосе таилась скрытая сила.

– Где он? Где избранный?

– Перед тобой, – спокойно сказала Виден. – Это я.

– Но мне говорили о другом!

Она прищурилась.

– Твоя задача – укусить того, кто еще не заражен, и не раздумывать над тем, кто это будет. Выполняй и проваливай!

Медведь шагнул к ней, его ноздри подрагивали, он одновременно угрожал ей и проверял, говорит ли она правду. Тариша не отшатнулась. Лишь раздраженно дернула головой, позволяя спасть капюшону плаща.

Пришедший с Севера остановился, будто налетел на невидимую преграду. Выражение его глаз изменилось.

– Ты права, сестра, соглашаясь на это… – тихо сказал он. – Тебе станет лучше, когда ты отведаешь ИХ крови!

– Я знаю, – легко улыбнулась Тариша. С сердца будто камень свалился. Камень, который положил на него Ашрам, когда отдал приказ чужим, пугающим голосом. – Давай!

Она рванула ткань, обнажая левое плечо, отвернулась и прикрыла веки. Не потому что боялась укуса. Потому что хотела, чтобы ни свет, ни звуки не мешали ей сосредоточиться на нем.

В лицо пахнуло дыханием зверя. Низкое ворчание всполошило утренних птиц, только начавших петь солнцу, и они замолчали. Горячий язык коснулся кожи Тариши, и она едва не застонала от ощущения, что все верно, все так, как задумано… кем-то. Укус был мгновенным и глубоким. По коже заструилась горячая кровь. Узаморский гризли, стоя вплотную, тяжело дышал, катая на языке сладкую жидкость. Заглянув в его глаза, полные предвкушения, фарга предупреждающе зарычала, обернулась тигрицей, прыгнула в сторону и припустила вверх по склону.

Пришедший с Севера с сожалением рыкнул ей вслед. Ее кровь была приятна на вкус. Но не так приятна, как кровь тех, к кому вели его болезнь и… чужая могущественная воля.

Не доходя до рощи, Тариша остановилась зализать рану. Рана саднила, но фарга все равно полезла в ручей – смыть с себя запах чужака. Дикраю она наплетет что-нибудь, например, проголодалась после любви, охотилась, поранилась. Или поцелуем прервет его вопрос.

Главное, что…

Тариша приложила здоровую руку к сердцу и прислушалась к отголоску того чувства, что, как она думала, никогда не вернется.

?

Впервые в жизни Йожевиж Агатский, Синих гор мастер, растерялся настолько, что утратил дар речи.

– Ваше рабочее место, уважаемый мастер, – седой широкоплечий гном умело скрыл улыбку, вызванную выражением лица новичка, и обвел рукой малюсенький кабинет без окон, в котором стояли стол, стул и два шкафа. – Это свитки, до которых у меня никак не дойдут руки. Их надобно разделить по темам, согласно формуляру, описать и подготовить для сдачи в архив. Справитесь?

Йож зачем-то взглянул на свои ладони. Ладони были мастеровые – широкие, мозолистые, особенно после работы в кузне почтенного Хлопблохеля. Свитки же казались бабочками, настолько хрупкими, что тронь их – рассыпятся. Спохватившись, гном поклонился Первому секретарю Драгобужского посольства в Вишенроге, Застылу Венскому, Синих гор мастеру, и честно ответил:

– Я очень постараюсь!

– Второй завтрак в полдень, обед – в три, – глаза пожилого гнома смеялись. – Посольство работает до тех пор, покуда нас не отпустит Его Сиятельство посол Арбиддон Снежский. Ежели с вами после обеда случится голод, уважаемый мастер, у нас тут есть и погреба, и кухонька. Наша кухарка будет счастлива принести вам пару свиных ножек в пиве и жареных грибов.

– Вы хорошо устроились, почтенный мастер, – усмехнулся Йож. – После дня такой работы надобно пару дней помахать киркой в шахте, дабы размяться!

Застыл даже не думал обижаться.

– Говорите, говорите, уважаемый Йожевиж, – ухмыльнулся он в бороду. – Я загляну к вам во время второго завтрака и проверю, как вы себя ощущаете на новом месте.

Йож кивнул, поклонился и поворотился к столу. Решил пока не садиться на стул, даже несмотря на то, что тот – дубовый, солидный, с обитым коричневым бархатом сидением, обшитым золотыми кистями – выглядел очень удобным. Вначале надобно было понять, с какой стороны подступиться к столу, и с какого свитка начать, дабы остальные не сверзнулись на пол. Но, к ужасу гнома, свитки, злобно шелестя, поползли со столешницы, едва он взял самый верхний. Йож с надеждой оглянулся на дверь, закрывшуюся за Венским, однако та стояла непоколебимо. На миг показалось почтенному мастеру, что он попал в тюрьму, и эта работа – изысканная месть Цехового старшины Виньогрета за побег дочери. Но он поспешил себя устыдить – негоже гному Синих гор сомневаться в приказах своего короля!

– Хусним! – решительно воскликнул Йож и смахнул оставшиеся свитки на пол, оставив стол девственно чистым.

Спустя три часа в комнате находились сильно взмокший гном и четыре кучи свитков: документы о получении гномами, которые по разным причинам не могли сделать этого на родине, Драгобужского гражданства, акты гражданского состояния, посольские отчеты и свитки, которые Йожевиж пока не знал, куда определить.

Заглянув в ящики своего стола, он нашел несколько гроссбухов, канцелярский набор, скромно украшенный агатом и без позолоты, чистые свитки. Честно говоря, писать Йожевиж не любил. Однако черты характера – усидчивость, скрупулезность, аккуратность – те самые, что когда-то сделали из него первоклассного мастера-ювелира, пригодились и сейчас. К первому завтраку Йож успел переписать одну из куч свитков каллиграфическим почерком в книгу, начатую предшественником.

Появившийся в дверях Первый секретарь, оглядев «рабочую обстановку», ничего не сказал на ее счет, лишь пригласил коллегу позавтракать.

Завтрак оказался хорош: вкусен, питателен, в меру сытен. За общим столом собрался весь коллектив посольства – начиная от второго лица в посольстве, секретаря-советника, очень пожилого гнома, который ел мало и еще больше молчал, и заканчивая кухаркой – веселой гномеллой в летах Асканьей Венской, оказавшейся почтенной супругой уже знакомого Йожу секретаря.

Гномы кушали, иногда переговаривались о делах, на новенького не смотрели, дабы не смущать. Йож, оценивший здешнюю кухню, помалкивал, жевал обстоятельно, как полагается уважающему себя гному, и внимательно слушал. В прошлом остались те времена, когда он чему-то учился. Последние годы он все больше бегал зайцем по просторам Тикрея, размахивая топором и боясь потерять Виньо. Нынче же следовало приложить все возможные усилия, чтобы начать понимать хотя бы половину из тех разговоров, что вели посольские.

После обеда Застыл провел с Йожем пару часов, показывая, как правильно заполнять бланки документов, в какие отчетные книги их вносить, рассказывая о посольстве и наиболее важных посольских делах. Остаток дня Йож просидел над свитками, раскладывая их в хронологическом порядке, описывая и упаковывая в архивные короба. Работа казалась не сложной, но к вечеру утомила почтенного мастера так, что у него едва хватило сил попрощаться с коллегами, покидая посольство.

Выйдя на улицу, Йожевиж с наслаждением вдохнул пахнущий весной воздух и украдкой погрозил кулаком в сторону Драгобужья. «Ежели вы, почтенный Виньогрет Охтинский, ждете, что я сдамся, попрошусь в отставку и тем самым явлю свою слабость, то вы сильно ошибаетесь, Ваше Величество! – подумал он. – Мы, Агатские, трудностей не боимся, даже бумажных! Я был прекрасным ювелиром, отличным контрабандистом и хорошим подмастерьем у кузнеца, а значит, быть мне первоклассным бюрократом. Так-то!»

?

Почки на деревьях лопнули одновременно, и Вишенрог покрылся зеленоватой дымкой, будто скрывая под вуалью разгоряченное лицо. Вечером того же дня был объявлен Весенний бал, который отрывал череду столичных празднеств и увеселений, в том числе Большой Поэтический турнир.

В разгар бала разгоряченная танцами Вителья стояла у открытого окна и любовалась звездами. Они еще не были крупными и яркими – летними, но весенние созвездия отличались своей прелестью, кутались в легкую облачную дымку, приносимую ветром с моря.

– Не замерзла?

Теплые ладони накрыли ее обнаженные плечи.

Вита улыбнулась и откинулась на широкую грудь своего спутника. Не поворачивая головы, ответила:

– Нет!

– Я принес два бокала розового гаракенского. Прошлогоднее, хорошее…

Волшебница развернулась:

– Хочешь меня напоить?

Ягорай рю Воронн улыбнулся.

– А это возможно?

Улыбка необычайно шла его суровому и мрачному лицу, делая совсем другим. Вита обожала эту перемену. Обожала видеть, как в глубине загадочных, почти черных глаз загораются теплые искры, как появляются в углах рта смешливые морщинки. В последнее время она жила Ягораем, не понимая, как раньше могла дышать без него. И чувствовала, что и он ощущает то же самое.