– Мне кажется, тебе стоит навестить подругу… Если я не ошибаюсь, она давеча всерьез поссорилась с мужем, а это нехорошо!
Матушка посмотрела на возлюбленного с изумлением и благодарностью. Он думал о ее занятиях даже тогда, когда собирался оставаться без нее! Надо же, за чередой всех этих событий она вовсе забыла о Ванильке! То есть о знатной даме Ванилле рю Дюмемнон, Старшей Королевской Булочнице. А ведь ссора с Дрюней произошла на ее глазах и, кажется, за последнюю пару дней была не первой! Непременно следовало объясниться с подругой, сказать, что не держит зла за кражу письма, что простила и ее, и Дрюню, поскольку любит обоих! Была лишь одна проблема…
– Но я тут заблужусь, – Бруни окинула громаду дворца растерянным взглядом и посмотрела на принца, – хотя бы подскажи мне, как пройти на кухню.
– Ваше высочество, вы позволите? – раздался знакомый голос.
Полковник Лихай Торхаш Красное Лихо стоял рядом, как всегда насмешливо поблескивая глазами.
Аркей поцеловал Бруни в губы и отступил. Лихо подал ей руку.
– Пойдем, маленькая хозяйка, я проведу для тебя экскурсию по дворцу, а после провожу на кухню!
– Арк! – позвал король, теряя к ним всякий интерес.
– Страшно? – спросил оборотень, когда они покинули двор.
Бруни подняла на него глаза и почувствовала облегчение – мир вокруг стремительно менялся, а он, Лихай, оставался все тем же типом с тяжелым желчным характером, которого, несмотря на всю неоднозначность поведения, она знала как друга. И потому честно призналась:
– Страшно! Все произошло очень быстро, я до сих пор не могу прийти в себя… Только сердце словно стало целым – и это то, что позволяет мне держаться на плаву!
Полковник смотрел в сторону. На миг дернул щекой, будто хотел что-то сказать… Но сказал, видимо, совсем не то:
– Откуда предпочитаешь начать экскурсию? От главных ворот или от тронного зала?
– От тронного зала! – воскликнула Матушка. – Тронный зал один, а ворот вон сколько много!
Лихай засмеялся.
– На самом деле тронных залов во дворце три: большой, для международных встреч и государственных праздников, средний – для приема просителей в присутственные дни и малый – для внутренних мероприятий или заседаний Большого Королевского совета… Вот с него и начнем!
Они гуляли по замку, никуда не торопясь, около трех часов. Лихай показал ей самые примечательные помещения, например покои королевы Рейвин, портретную галерею Ласурингов, аптекарский садик мэтра Жужина, конюшню. На последней задержались – восхищенную Бруни невозможно было увести от великолепных лошадей: белых, черных, каурых, гнедых. Она кормила их с ладони морковками и репками, раздобытыми у конюхов, и улыбалась такой счастливой улыбкой, что Лихай не мог отвести от нее взгляд, мысленно отмечая, как расцветает в молодой женщине красота любимой и любящей.
Досталось морковки и Петру Снежному. Тот фыркал, толкал Матушку головой под руку, выпрашивая ласку. А сам все косил хитрым глазом на дверной запор.
На выходе из конюшни Лихай попросил спутницу подождать. Скоро вернулся, тщательно скрывая улыбку. Бруни невольно оглянулась и увидела белый хвост, исчезающий в дверях в противоположном конце конюшни. Посмотрела на Торхаша смеющимися глазами. Тот только плечами пожал.
К концу экскурсии она худо-бедно представляла себе внутреннее расположение замка. Полковник привел ее к ступеням, ведущим вниз, в полуподвальную дворцовую кухню, и сказал:
– Мне, к сожалению, пора! В следующий раз проведу тебя по местным дворам и садам!
Матушка не успела сказать «спасибо» – он уже развернулся и шел прочь, прямой и опасный, как лезвие.
Неумело, а оттого неизящно придерживая подол пышного платья и проклиная про себя куртуазные одеяния каждое по отдельности и все вместе взятые, Бруни спустилась в кухню. Здесь царила своя, отличная от других помещений дворца, жизнь. Над котлами вились дымки, из очагов иногда пыхало пламя, подобное Аркаешевым демонам, разозленным добрыми поступками людей. Туда-сюда метались поварята, меряя кухонный зал оглашенными криками. Дюжие подмастерья в белых рубахах, штанах и кожаных фартуках ощипывали, потрошили, разделывали, рубили, шинковали… В дальнем углу Матушка разглядела кресло с мастером Понси Понсилом, главным королевским поваром.
Из «хлебной» части зала потянуло печевом. В желудке у Бруни заурчало – после так и незаконченного завтрака прошло много времени. Она с надеждой посмотрела в ту сторону и разглядела среди булочниц, одетых в голубые платья, белые передники и чепчики, сдобные плечи подруги, чьи рыжие волосы были тщательно убраны под головной убор.
Ванилла священнодействовала. Перед ней на большом деревянном круге лежала опара, только что вываленная из мисы. Старшая Королевская Булочница плавным движением руки посыпала ее мукой из стоящей рядом кадки, прихватывала за края и вдруг принималась давить с обеих сторон точными, выверенными движениями. Затем замирала, осторожно отрывая ладони, задумчиво зачерпывала муки и снова сыпала…
Бруни с радостью поспешила к подруге, стараясь не замечать косых взглядов и не слышать шушуканий за спиной. Еще издали позвала:
– Ванилька!
Та недоуменно повернула голову, развернулась. С мгновение исподлобья разглядывала Матушку и вдруг присела в низком реверансе.
Бруни остановилась, будто налетела на невидимую стену. Видимо, все эмоции: растерянность, разочарование, сердечная боль – отразились в этот момент на ее лице, потому что Ванилла с болезненной гримасой бросилась к ней и, схватив за руки, зашептала горячечно:
– Бруни, прости меня, дважды прости! Трижды! Не узнала тебя в этом платье, а потом узнала и растерялась, как, думаю, себя с ней вести, с этакой знатной дамой! И еще – я виновата перед тобой, смерть как виновата! Пресвятые тапочки, знала бы, что этот дурак покажет сама знаешь кому письмо от сама знаешь кого, ни за что бы ему не дала!
С сердца Матушки будто свалился огромный камень! Какое ей, Матушке, дело до перешептывающихся поварят, когда близкие люди возвращаются в ее жизнь, словно лезвием топора отсеченную от обычного бытия сегодня утром?
– Есть тут место, где можно выпить? – спросила Бруни, оглядывая зал, в котором все были как на ладони.
– Ваше высочество! – вдруг раздался за спиной дребезжащий голос.
Ванилла испуганно порскнула к рабочему месту. А Бруни обернулась, не веря своим ушам. Позади стоял мастер Понсил. Блеклые глаза худого как щепка повара обежали с интересом и вниманием гостью, посетившую его владения, а затем улыбка осветила его лицо в старческих пятнах.
– Рад видеть вас здесь, ваше высочество! – поклонился повар, опираясь на руку поддерживающего его могутного подмастерья.
– Но я еще не… – виновато улыбнулась Матушка.
– Я пока не ослеп! – вдруг рявкнул мастер, да так, что поддерживающий его вьюнош подскочил. – Вы – нареченная нашего Аркея? А значит – принцесса как она есть!
– Я хочу выпить, – севшим голосом повторила Бурни, сжимая в потных ладонях хрусткие кружева с рукавов платья, – и съесть чего-нибудь на ваше усмотрение, мастер!
– Куда подать кушанья? – бойко поинтересовался подмастерье.
– Неси в покои его высочества Аркея! – так и не дождавшись ответа, проворчал Понсил и повторно поклонился Бруни: – Возвращайтесь туда, ваше высочество! Сейчас вам все принесут!
Матушка развернулась и, позабыв про Ваниллу, пошла прочь будто во сне. Всего два слова – ваше высочество! – огорошили ее, лишив с таким трудом обретенного утром покоя. Но, как мудро сказала Туссиана Сузон, «деваться-то некуда»!
Сама себя не помня, она добралась до башни. Прошла в гостиную и села на диван, где давеча оставила книгу. Та так и лежала, глядя в потолок потертым корешком – народного любимца не печатали в фолиантах с золотым тиснением.
Открылась дверь. В нее проскользнула Ванилла без передника и чепчика, но с огромным подносом. Огляделась, деловито вопросила:
– Ну, твое высочество, куда харчи скидывать? Мастер Понсил тебе вино собственноручно выбрал – я таковую бутылку один раз в жизни видела, когда герцог Ориш в первый раз приезжал, принцессу ихнюю сватать!
– Какое я тебе высочество? – рассердилась Матушка, вскакивая с дивана. – Ты мне эти штучки дворцовые прекрати!
– Это ты прекрати с судьбой спорить! – невозмутимо отрезала Ванилла и поставила поднос прямо на пол у камина. – Если мастер сказал – принцесса, значит, быть тебе принцессой! Он никогда в людях не ошибается – возраст не тот!
– Ты не смей меня так звать! – повысила голос Бруни и тут же подала назад: – Пожалуйста!
Подруга посмотрела на нее как тогда, на кухне, – исподлобья. И вдруг улыбнулась.
– Наедине не буду, Брунь, Пресвятыми тапочками клянусь! Но на людях припечатаю как положено! Иначе случится конфуз для нас обеих!
Матушка махнула рукой. Что спорить с упрямой девой? Скинув неудобные туфли, прошла на ковер и опустилась рядом с подносом.