Закон обратного отсчета

– Работаю охранником в торговом центре, в этом… французском… блядь, никак название не запомню. Рядом еще салон «Порше». Братцы, какие там тачки! Я у них в Карреру сел покататься. Типа тест-драйв. Так в ней оргазм уже на старте.

– Представляю. Я копался в такой, – Джен тянется за бутылкой, но к Джа она стоит ближе.

– Я налью.

– Вообще, сегодня я должен был работать. Меня вчера напарник подмениться попросил. Вот, блять, удружил. Да ладно, – машет Макс и не замечает, насколько больше виски в его бокале по сравнению с остальными. – А ты механик?

Свою порцию Джа и вовсе делит на два захода. Он не любит пьянки на чужой территории с чужими людьми из-за неизбежных, как похмелье, разговоров о личном. И Джен принимает огонь на себя. Устраивается поудобнее так, чтобы надежно упираться плечом в стену, не греметь арсеналом, дотягиваясь до стопки, и чувствовать, как ветер обдувает спину. Он забалтывает Макса до сакрального вопроса «где служил?» и сужает опрятную кухню маленькой квартиры до двоих слишком молодых для «бывших» солдат.

Теперь Джа спокойно разливает только на пару. Макс уходит в нокаут к началу третьей бутылки, уснув прямо на унитазе. А Джену не сразу удается достать смартфон из кармана. Для него ночь переключается в режим слайд–шоу.

Скатерть в шотландскую клетку.

Карман на водительском кресле такси.

Родная подушка в цветочек.

– Джа, Нортон.

– Я перегнал уже, дрыхни, вояка.

Беспамятство.

4.

Мутит. В голове перекатываются подшипники, бьются о стенки черепа. Вместо крови – маслянистый бензин. И если рискнешь перевернуться на бок, он стекает по венам и артериям со всего организма в одну точку, куда-то возле горла. Еще чуть-чуть и выльется на подушку. Поэтому лучше не шевелиться.

Джен так и лежал бы на мятой постели сломанным байком, пока кто-нибудь заботливый не починит. Но хочется есть из странной уверенности, что едой можно протолкнуть бензиновый ком из горла в желудок, утрамбовать и тогда – полегчает. Непременно полегчает! Только где взять хотя бы бутерброд?

Телевизор не слышен. Сквозь полоску между плотными задернутыми шторами видно, насколько серо снаружи. Кажется, накрапывает дождь. Дом словно выброшен в постапокалиптический мир без людей и надежды на просвет. От перспективы спускаться на кухню легче сдохнуть голодной смертью, укутавшись одеялом в цветочек. На тумбочке – стакан воды и таблетки. Джен помнит, насколько они противные. И от бессилья хочется выжать скупую мужскую слезу.

«Помираю, – свербит воспаленное сознание. – Я точно сегодня сдохну». Джен сжимает в кулаке простынь, тяжело дышит сквозь сухие губы. И замирает, нащупав пальцами что-то пластиковое.

Мобила? Положить ему под одеяло телефон, чтоб не пришлось тянуться к тумбочке… Ну кто ж мог до такого додуматься?

Чтобы позвонить Джа не приходится даже шарить по записной книжке, достаточно ткнуть кнопку вызова и вот он – последний, почти единственный номер в исходящих. Кроме него только пара не забитых в память телефонов поставщиков запчастей, которых Джен проверял специально с личного, незнакомого им номера.

– Сейчас приду, – откликается в динамике после второго гудка.

Рука с телефоном безвольно падает поверх одеяла, и сквозь щель между шторами наконец-то пробивается солнечный луч.

– С добрым утром, умирающая леблядь, – Джа врывается в комнату слишком громко, но за запах жареных сосисок Джен готов простить другу даже оскорбления. – До таблеток дотянуться не судьба, да?

Джен нечленораздельно хнычет в ответ, не пытаясь прокашляться, только хрипит и булькает. Его тянет к тарелке в руках Джа, к тостам и сосискам с разрезанными розочкой краями, он даже приподнимается на локтях, сносит переливы бензина по внутренним трубам, но тарелка проезжает мимо и гулко стучит дном о тумбочку.

– Сначала – таблетки, – издевается Джа.

Он подхватывает подушку, вытягивает ее из-под потных плеч и помогает Джену сесть. Затем мерзко шуршит упаковкой, Джена тошнит от одного вида белой блямбы, он уже чувствует на зубах мерзкий песок химикатов, а друг-садист тычет эту дрянь ему в рот с видом психиатра из ужастиков «мы вам поможем, мы вас вылечим».

Силы возвращаются постепенно. Джен выцеживает последние капли апельсинового сока, прогоняя остатки бензина из тела. Ему много лучше, даже подшипники в голове разлеглись тяжестью на висках, не катаются туда-сюда. И Джен вспоминает не только, как вчера упился в дрова, но и зачем.

– Ты что-то нашел? – спрашивает он, подобравшись на постели.

– Нет, – выдыхает Джа. Поднимается с кровати и идет к окну распахнуть шторы, но на деле – просто сдвинуться с места. Ему не усидеть. – Наверное, я упустил что-то. Надо и тебе глянуть, я там нараспечатывал фотографий. Так что, как сможешь…

– Пошли, посмотрим, – Джен осторожно вытаскивает тело из-под одеяла, борется с первым ознобом, натягивая майку и брошенные Джа штаны. Он был бы счастлив поваляться в кровати еще хотя бы час, но знает: каждая минута пророку – иголка под ногти, даром, что не смертельно.

– Огогошеньки! – Джен почти вжимается в стену, чтобы добраться до кресла у окна, потому что ходить по разложенным на полу фотографиям вчерашнего собутыльника как-то… неудобно.

Джа подобная этика пофигу. Прошлепав босыми ступнями по листам, он усаживается по-турецки на свою кровать и с высоты разглядывает извращенный бумажный ковер. Джа снова хрустит пальцами и постоянно облизывает губы.

– Гляди, вот эту, эту и эту татуировки сразу отметаем, – Джа тычет в увеличенные фото. – У остальных таких не было. Вот эту родинку на ступне тоже. Помнишь, мальчишка месяц назад был босиком? У него родинок не было. Так, что еще?

– Шрамов много, – Джен подался вперед вместе со стулом.

– У него все шрамы, вроде, нормальные, – говорит Джа. – В смысле, по форме ничего странного. Он же военный. Но ты просмотри, может, и найдешь не ранение.

– Если бы Макс увидел все это, прибил бы обоих.

– Неее, ты бы его сделал, – без намека на сомнение и как бы невзначай бросает Джа. – Даже с дикого бодуна.

Конечно, Джену льстят слова, но Джа так остервенело вглядывается в фотографии Макса, что Джен волей-неволей поддается сомнениям. Вдруг уверенность в силах инквизитора – еще одна иллюзия, которой пророк защищает остатки самообладания? Как связь с жертвами, которая на взгляд Джена – полная чушь. Но об этом не скажешь. Если пророк ошибается, значит, хочет ошибиться, и остается только ждать, пока Джа не решит сам себе признаться. Стоит надавить – он уйдет. Или вконец трекнется. А спятивший пророк вряд ли сумеет кого-то уберечь.

Поэтому Джен молчит, послушно вглядываясь в разложенные на полу фотографии.

Конечно, он ничего не находит.

Морось пробирает до костей, противный мелкий дождик стучит по темечку, и Джен проклинает всех святых за разбитые тротуары, по которым нагнанная ветрами земля размазалась чавкающей грязью, за сломавшуюся именно сегодня машину доставки супермаркета, за двести метров до магазина и за Джа, который в очередной раз ткнул в болевую замечанием: «Я мог бы и сам сходить, но ты же опять разорешься, что нельзя». Угробляя старые кеды, Джен срезает путь по газонам и сдается навязчивой мысли о чрезмерной опеке. Ведь дожил пророк до тридцати без Дженовой помощи. Так какого хрена?

Только что вымытый пол еще блестит, Джену совестно за свои землистые следы и хочется поскорее свалить. Как назло в магазине почти никого – так тихо, что хлопок закрывшейся двери кажется хулиганской выходкой. Джен набирает с полок продуктов, не глядя на сроки годности и цену. Вывалив покупки на транспортерную ленту у кассы, он отсчитывает деньги и замечает, как трясутся руки. Гребаное похмелье – будто в иной мир выкинуло, и этот мир Джену нихера не нравится. Он и сам себе не нравится в этом мире.

– Карта есть? – кассир прокатывает покупки по багровому окошку счетчика кодов и, не услышав ответа, поднимает на Джена тяжелый взгляд. – Так есть дисконтная карта?

Джен вообще впервые слышит о картах в этом магазине. Он нервно мотает головой (блядь, лучше б прохрипел «нет», хоть горло продрал бы) и сгребает свертки, стараясь не глядеть на кассира, будто она – не человек вовсе, а что-то вроде неодушевленной голограммы с набором запрограммированных фраз и движений.

– Спасибо за покупку, приходите еще, – выговаривает кассир с монотонностью отбивания чека. И Джен натянуто улыбается, пятится, лишь бы не поворачиваться спиной к «роботу».

Хруст. В кедах стопа чувствует каждый шов на плитке, а пряжка женской туфли и вовсе впивается в пятку.

– Извините, – Джен разворачивается резко, и девушка отскакивает в сторону.

– Осторожней, ковбой.

Пряжка в виде цветка потеряла треть лепестков. Кровь приливает к лицу, Джен тянется за бумажником, бубнит, я вам возмещу, вот только наличных в кошельке всего пара сотен.

– Не надо, я сама виновата, подошла слишком близко.

Она улыбается, и ее лицо отпечатывается в памяти Джена, он уверен, навечно. В девушке, как в Джа, всего слишком: слишком светлые волосы, слишком большие глаза, слишком яркие губы. На шее, в глубоком декольте ажурной блузы висит крупный ловец снов.