Под красным солнцем не пересекай границ

– Алебастр и мех, – отвечает скульптор.

Крысиный маятник проходит еще раз по амплитуде и небрежно опускается на стол.

Повисшее молчание свербит. Скульптор ерзает на стуле слишком громко и сам же смущается.

– Я подумаю, – наконец-то рубит Полковник. – С вами свяжутся.

Скульптор нервно и поспешно кивает, кажется, он рад убраться поскорее, и даже заказ уже не важен. Рука Скульптора тянется за статуэтками, но Полковник пресекает:

– Оставьте.

– Оставить? – переспрашивает Скульптор. Он так и стоит, нависнув над столом с протянутой рукой. В другой – разинувшая пасть сумка.

– Оставьте.

– Хорошо. Но, думаю, вот это вам вряд ли понадобится, – Скульптор тянется к белому квадрату с неровно отбитыми краями, что лежит между бюстом женщины-львицы и варварской имитацией статуи Мира.

– Все оставьте, – командует Полковник. Он вынужден повторить еще раз, прежде чем Скульптор отнимает руку. – Мы с вами свяжемся.

Когда за Скульптором мягко закрывается массивная дверь, Полковник кладет перед собой белый квадрат, склоняется над ним, подсветив настольной лампой, как хирургическим светильником. Он изучает квадрат несколько минут, ставит на ребро, меняет угол освещения. Затем, нервно вручает квадрат Габу:

– Исследуй.

У Полковника особое чутье на болевые точки и нездоровая тяга давить на них. Габ уверен, для таких мирное время – бесцельно прожитые годы, и не удивлен приказу. Раз Скульптор норовил забрать квадрат, значит, именно он – самое ценное из предъявленных безделушек.

Исследовательские возможности Завода велики, а особое распоряжение за подписью Полковника снимает любые пороги доступа. За несколько часов в лабораториях выясняют состав – гипс без примесей, без обработки, без покрытия. Химически чистый продукт. Цельный объект с постоянной плотностью и составом по всей площади. Просто необработанный кусок гипса с рваными краями и шершавой поверхностью. Сомнительный образец скульптуры.

Впрочем, Габ ничего не понимает в искусстве. И это взводит его тетивой арбалета.

На улице совсем темно и идет дождь. Сильный, лупит по капоту машины едва ли не громче рычания мотора. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, и фары помогают слабо. В такую непогоду лучше вообще не высовываться, тем более – ехать в рабочий район почти у самых приграничных кварталов. Благо, от Завода совсем недалеко, а вот домой Габу добираться будет сложно.

Типовые поствоенные трехэтажки выстроились шеренгами вдоль дороги, Габ отсчитывает четвертую по нечетной стороне и въезжает во двор, паркуется на почти пустой стоянке. Помимо его машины, на парковке оставлены всего две: для рабочих бензин – недоступная роскошь. Что говорить о машинном масле и прочих прелестях?

Приложив ладонь козырьком к окулярам, Габ выскакивает из машины. Ливень ощутимо колотит по плечам, по макушке, толку-то от комбинезона, разве что не промокнешь. До подъездной двери всего десяток метров, но когда Габ влетает в очистительный тамбур, дождевая вода все еще стекает с комбинезона и расползается под ногами лужей.

Квартира Скульптора на третьем этаже. Габ поднимается по крашенным ступеням, которые выглядят гораздо чище исписанных стен. Настенная живопись, как и пустые парковки – тоже особенность рабочих районов. Нарисованные цветными карандашами знаки радиации, имена, обрамленные сердечками, чем-то выцарапанные на известке фразы «Это не жизнь» и строки из смутно-знакомой песни, запрещенной по статье «Экстремизм». У квартиры Скульптора вокруг кнопки звонка – развеселая ромашка из мужских гениталий, намалеванная красным маркером.

Габ постучал в дверь.

Ему приходится стучать несколько раз, все громче и громче, пока, щелкнув замком, дверь не распахивается сразу настежь, без вопросов «кто это» и сомнительных цепочек.

Скульптор и не думает здороваться, просто стоит по ту сторону порога и смотрит исподлобья. Он удивлен, бос и взъерошен.

Габ решает сразу перейти к делу.

– Я хочу узнать что это, – он достает из сумки белый квадрат, протягивает через порог Скульптору, но тот не спешит принимать свое творение. – Это не просто кусок гипса, верно?

– Верно, – отвечает Скульптор и прикусывает изнутри губы, жует их. Кровожадное зрелище.

Смотреть в глаза посторонним людям неприятно. У Скульптора они узкие и холодные. Габ видит недоверие, иронию, при этом кожей, даже сквозь свой служебный комбинезон повышенной защиты, чувствует неприязнь. И не важно, что Скульптор выглядит почти безобидным, когда стоит в освещенном коридоре в одних легких широких штанах и чешет крыло демону-татуировке на правом плече.

Не перед таким стоять с протянутой рукой.

Габ одергивает руку, в который раз вглядывается в щербатый гипс, и когда вновь переводит взгляд на Скульптора, замечает в лице перемену.

– Заходи, – Скульптор отступает в освещенный коридор и, проследив, чтобы Габ захлопнул дверь, исчезает за косяком.

В слишком просторной для одного жильца квартире коридоры похожи на лабиринт. Такие жилплощади достаются лишь многодетным семьям, чем больше имен младших детей в списках экстренной мобилизации, тем больше квадратных метров. Квартира скульптора тянет на трех братьев. Из всех комнат подобием жилого помещения можно назвать только кухню.

Две дальние комнаты расположены друг против друга. У одной закрыта дверь. Вторая – пуста, но лишь на первый взгляд.

При полном отсутствии мебели комнату заполняют стены. Гипсовые перегородки стоят в полуметре друг от друга, так, что можно протиснуться между только одному человеку. Скульптор включает свет, и свисающие с потолка лампы обнажают шершавую белизну.

«Этот псих запросто может оказаться ‘’смертоносцем’’», – думает Габ, разглядывая гипсовых близнецов, пока не замечает выбоины в дальней стене. Разбросанные по всему полотну, они словно вынутые кирпичи нарушают целостность.

– Эта стена несущая, – замечает Габ, – ее нельзя деформировать.

– Саму стену я не трогал, только покрытие, – объясняет Скульптор и, забрав у Габа белый квадрат, вставляет в одну из выбоин.

– Так в чем здесь искусство?

Габ готов к рассуждениям о новом видении, недоступном простым солдафонам, о великой миссии и переворотах в мышлении, самоощущении, созерцании и мировоззрениях человека. Но Скульптор не пускается в пространные изъяснения. Он коротко предлагает:

– Разденься.

Статья 12/43, параграф 9. Принуждение к разгерметизации защитного комбинезона под угрозой применения насилия, уничтожения или повреждения чужого имущества, а равно распространения сведений, который могут принести существенный вред правам и законным интересам потерпевшего или его близких приравнивается к террористическому акту.

Распрямить спину, ноги на ширине плеч, пальцы сцепить замком – штатское построение. Габ выворачивает кисти, хрустнув суставами.

– По Уставу административный служащий, находясь при исполнении, не имеет права снимать гермозащиту в присутствии посторонних индивидов.

Скульптор дергает плечами, прячет руки в карманы.

– Ну я тогда не знаю, как объяснить, в самом деле. Для тебя стена пустая, да?

– А это не так?

Скульптор мотает головой и касается пальцем стены, ведет им, описывая изогнутые линии.

– Я изучал тот фрагмент под микроскопом, – говорит Габ.

– Микроскоп не вариант. За деревьями леса не видно, здесь так же.

Понять, разобраться в пустых стенах уже становится делом чести. Но даже подойдя вплотную и почти касаясь стены лбом, Габ не различает ничего, кроме неровностей.

Вот для чего нужны магнитные замки на запястьях. Раньше Габ не попадал в ситуации, когда возможность снять защиту только с ладоней, оказалась бы полезной.

Стена на ощупь холодная, шершавая. Габ водит пальцем по гипсу, начиная медленно звереть от непонимания. Местами гладкий, словно отполированный, но чаще – выемки, зарубки, бугры. Нет, скорее – борозды. Линии. Непрерывные. Неровные. Извиваются. Иногда линии замыкаются, иногда пересекаются с другими. Узор. Этот похож на…