Колыбель для Ангела

– Пока не знаю. Ясно одно – его нынешнее состояние определенно указывает на предельное напряжение моральных и физических сил. Его мышцы до сих пор находятся в тонусе. Словно он еще не вышел из какого-то невидимого сражения. Уникальный, совершенно уникальный случай. Я очень надеюсь, что мои ростовские коллеги смогут ему помочь.

– Бог в помощь вам в этом благом деле. Я помолюсь за него. Жаль имени его мы не знаем, посетовал отец Алексей.

– Это, кстати, тоже вопрос, – Кулешов поднял многозначительно указательный палец. Он подошел к незнакомцу и аккуратно отодвинул край простыни.

Отец Алексей был озадачен. Он знал значение этого знака. На могучей груди богатыря ясно был виден, словно выжженный, знак Ключа Вечности. Под ним выжжена четкая надпись «Валаам».

– Не знаю, что эта надпись еще могла бы значить, но смею предположить, что это и есть его имя, высказал Кулешов свое мнение. – Не думаю, что эта надпись имеет отношение к знаменитому острову. Хотя, это всего лишь мое предположение.

«Валаам, – направляясь к выходу из палаты, отец Алексей был погружен в раздумья. – Если это его имя, то весьма странное, так же, как и все, что с ним связано. Не припомню, чтобы кто-нибудь в последнее время нарекал детей подобными именами. Разве если только родители его были большими оригиналами. А ему на вид не более тридцати лет. Где же еще в России так нарекают последние тридцать лет? Или он не из России?»

Обернувшись, чтобы еще раз взглянуть на необычного незнакомца, отец Алексей вздрогнул. Незнакомец сидел на койке и смотрел на него.

– Именем Всевышнего Разума, служитель – познай истину Великого Замысла, – произнес великан и лег в прежнее положение.

Отец Алексей потрясенно посмотрел на Кулешова. Тот недоуменно поправил очки:

– Что с вами, батюшка?

– Мне показалось…– отец Алексей неотрывно смотрел на «Валаама». Но тот был неподвижен. – Мне показалось, он пошевелился.

Кулешов вернулся к пациенту, осмотрел его, затем внимательно проверил показания монитора и недоверчиво взглянул на священника:

– Это невозможно, батюшка. По крайней мере, сейчас невозможно.

Незнакомец безжизненно лежал на койке.

«Бесовщина какая-то», – отец Алексей старательно перекрестился и, сокрушенно покачав головой, вышел из палаты.

Кулешов задумчиво почесал бородку, еще раз взглянул на монитор и, пожав плечами, последовал за священником.

По пути к храму отец Алексей размышлял.

Все, что было связано с незнакомцем, имело мистический налет и это его беспокоило. Он, безусловно, верил в Господа, но верил и в существование дьявола. Он верил в то, что внутри каждого человека происходит постоянная борьба между добром и злом, исход которой и приводит его душу в рай или в ад.

Но в мистику он не верил. Он был реалистом и наряду с верой в Бога, признавал законы, которыми руководствовалась современная наука, в соответствии с которыми любая чертовщина не имеет права на существование и является уделом впечатлительных людей. Он же, человек, прошедший горнило афганской войны, не относил себя к этой категории.

Так было всегда. До последнего времени.

Но появление этого незнакомца порождало у него предчувствие грядущих волнующих событий. Ничто так не увлекает и не пугает, как предстоящая неизвестность.

Его раздумья были прерваны у входа в храм тревожным возгласом.

– Батюшка, чудо! – у входа в храм стоял, растерянно хлопая белесыми ресницами, дьякон Симеон. – Чудо, батюшка!

– В чем дело, Симеон? Что за чудо, ты о чем? – отец Алексей насторожился. В груди что-то затрепетало. Неужели то, что его беспокоит, имеет продолжение?

– «Святая троица» замироточила! – выдохнул дьякон.

– Неужто? – отец Алексей недоверчиво глянул на Симеона и заторопился в храм. – Ты ничего не путаешь, Симеон? В самом деле?

– Истинный крест, батюшка! – Симеон размашисто перекрестился. – Я, батюшка, вначале сам не поверил. Думал – грезится. Но нет, присмотрелся – точно, мироточит.

В храме отец Алексей устремился к иконе «Святой Троицы» и благоговейно замер. От глаз Ангелов вниз бороздили струйки маслянистой прозрачной жидкости.

Такое он видел лишь однажды, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Тогда это зрелище оказало на молодого священника неизгладимое впечатление. Но тогда он был молод и воспринимал мир с романтической увлеченностью, когда любое чудо было лишь новой яркой страницей познания.

Сейчас это чудо приобретало для него совершенно другой смысл. Теперь он чувствовал, что мироточение исключительное событие, неминуемо влекущее за собой столь же неординарные последствия, однако их суть для него пока была сокрыта.

Глава 10

– Благо грядет на нашу землю, батюшка, благо, – матушка Ольга, супруга отца Алексея, держала в обеих руках руку мужа. – Я знаю, мироточение – великий знак грядущего блага.

Отец Алексей тепло взглянул на супругу, но ничего не ответил.

Они сидели за столом в кухне. В глиняной миске, дымясь, остывала душистая, рассыпчатая картошка с молодым укропом – любимое блюдо отца Алексея. Однако аппетит безвозвратно покинул его сегодня. Череда поразительных событий всколыхнула его сознание, и ввергла в глубокие размышления. Несомненно, мироточение иконы – событие исключительно благое, но вместе с тем имело сейчас какое-то вполне определенное значение. Его прихожане ждали от него толкования, он же был в неведении относительно грядущих последствий знамения.

– Я тоже так думаю, матушка, но хотелось бы знать об этом немного больше, – отец Алексей задумчиво огладил бороду. – Но больше знает лишь Господь.

Матушка лишь успокаивающе погладила его руку.

В дверь дома постучали, и матушка Ольга пошла открывать.

В дверях появился Фролов с усталой улыбкой на лице и с уже знакомой отцу Алексею сумкой.

– Добрый вечер, батюшка. Я принес ту штуковину.

– Проходи, Юрий Степанович, – отец Алексей поднялся из-за стола.

Они прошли в соседнюю комнату, где стояли полки, уставленные до самого потолка книгами.

– Вы много читаете, батюшка! – Фролов восхищенно обвел глазами библиотеку.

– Да, Юрий Степанович, в книгах вся наша жизнь. Как только человек научился создавать изображения, он не перестает описывать окружающий его мир – отчасти в картинах, отчасти в письменах. Книги же – истинное богатство человечества. Говорю тебе это, может быть и велеречиво, но от чистого сердца. Я очень люблю книги и готов прославлять это чудесное изобретение всегда и везде.

– Я тоже люблю читать, только времени не хватает, – смущенно потер нос Фролов, отводя взгляд в сторону книжных шкафов.

– Время, Юрий Степанович, субстанция управляемая. Им лишь нужно правильно распорядиться, – священник дружелюбно улыбнулся. – Да ты это и сам прекрасно знаешь. Ну, да ладно. Давай-ка все же займемся интересующей сейчас нас обоих вещью.

Фролов расстегнул сумку, и осторожно вынув из нее загадочный раритет, передал его священнику.

Отец Алексей бережно принял ценный предмет и аккуратно положил его на стол, стоявший у окна.

– Присядь, Юрий Степаныч, – пригласил он участкового, – а я пока подберу нужную книгу.

Он подошел к книжному стеллажу. Библиотека у отца Алексея действительна была не малой. Естественно, здесь не было бульварных романов, современных бестселлеров. Основу библиотеки составляли научные труды, философские трактаты. Художественная литература была представлена широким диапазоном – от Гомера и Свифта до Флобера и Пикуля. Большую часть библиотеки собрал его отец – профессор филфака Ленинградского госуниверситета, и именно он привил сыну любовь к книгам, сам истинный книгоман. Как-то однажды в беседе он сказал Алексею: «Письменность – это застывшее время. Именно письменность была величайшим изобретением человечества. Если бы я не был убежденным атеистом, то счел бы, что она ниспослана свыше. Только письменность окончательно выделила человека из животного мира. Все остальное животные умеют делать проще и лучше человека».

Отец Алексей не вел картотеку, но хорошо ориентировался в этом книжном царстве и потому без труда отыскал необходимую книгу. В его руках оказался «Словарь древнеегипетского языка» Адольфа Эрмана.