Реки судеб человеческих

Курт смотрел на Леманна, и ему казалось, что лицо этого красивого, умного, такого серьезного парня в этот момент светилось каким-то внутренним светом. И Рихтер оттого, что копившееся напряжение от ожидания непредсказуемой, скрытой опасности миновало, ответил, подняв свою кружку, чересчур импульсивно:

– А мне не нужно время для размышлений, вот тебе моя рука!

И в ту же секунду, когда его ладонь только начала свое движение в сторону поднявшегося навстречу Леманна, Курт пожалел о такой мальчишеской восторженности. Но Йоганн сумел сгладить эту неловкость встречной фразой. Она прозвучала искренне, избежав какого бы то ни было налета привычной для Леманна шутливости:

– Поверь мне, мальчик, я очень высоко ценю твое расположение ко мне. И запомни, Йоганн Леманн не нарушит слова, произнесенного за этим столом, считай это моим обетом верности.

Леманн действительно останется верен своим словам во всей долгой истории их союза, протяженной сквозь десятилетия драматических событий.

Но в этот вечер разговор со своим юным другом он еще не закончил. Они заказали еще пару пива и, посмотрев на захмелевшего Рихтера, Йоганн тронул еще одну тему:

– Как тебе Ирма?

Курт удивленно посмотрел на Леманна:

– Я видел ее меньше пяти минут.

– И все-таки?

Курт замялся:

– Что ты хочешь от меня услышать? Она симпатичная, – и он повертел в руках пустую рюмку, – но, по-моему, слишком много о себе воображает. И потом, мне не понравилась фраза про какое-то множественное число приведенных тобой к ее величеству недотеп.

Леманн рассмеялся:

– Это она совсем другое имела в виду. Я действительно знакомил ее несколько раз с ребятами, которые в мужском кругу обсуждали возможность подкатить к ней с предложением заняться любовью на задней парте в какой-нибудь пустой аудитории, и некоторые из них утверждали, что это не проблема.

Она, видишь ли, нравится многим, ты просто не разглядел ее или стесняешься мне признаться в том, что она произвела на тебя впечатление. Я и сам к ней подбивал клинья, и знаешь, что она мне ответила, когда я спросил, не хотела бы она вечерком выпить со мной чашечку кофе в моей студенческой берлоге, и добавил, что соседей не будет до глубокой ночи? «В вас, – она меня на вы всегда звала, – процент холода значительно превышает процент тепла, меня такой баланс не устраивает, так что кофе выпить в вашей берлоге я могу, но это нас с вами не приведет в постель». И так, знаешь, посмотрела, что я обратил все в шутку и больше предложений на кофейную тему не делал. А я, как ты понимаешь, не простой перец. Так что этих ухажеров я к ней подводил с подвохом, познакомьтесь, мол, поближе. В последующем они темы «Ирма» больше не касались, а если кто-то задавал им вопрос по этому поводу, переводили разговор на другую тему.

– Да, но причем тут я? Ведь я-то ни с кем ее не обсуждал, и если встречал в университете, то и в мыслях не было задумываться о студентке старшего курса.

– Понимаешь, мне кажется, вы подходите друг другу, чутье, – и Леманн снова постучал себя по носу, – впрочем, раз так повернулись наши с тобой отношения, буду честен, с этого вечера между нами все должно быть прозрачно, никаких темных мест. Постели мы с этой девочкой избежали, а друзьями довольно близкими стали. Мне хотелось от нее услышать о впечатлениях по твоему поводу, она тонкий человек, природный психолог и женщина, в лучшем смысле этого слова. Но теперь, даже если она решит поделиться этими впечатлениями со мной, ты об этом будешь знать.

– Йоганн, с чего ты так уверен в том, что у меня с этой черноволосой девчонкой все сложится и мы станем друзьями, или даже…

– «Или даже» станете обязательно, станете. Давай на бутылку хорошего французского коньяка поспорим. Ты в нее влюбишься, и когда это произойдет, честно мне об этом сообщишь.

Курт от удивления открыл рот, но произнести ничего не смог, они оба были уже в приличной стадии опьянения, и Леманн, глядя на обескураженное лицо своего собутыльника, искренне и весело рассмеялся.

– Да, и из французских, запомни, предпочитаю Remy Martin.

Курт постарался собраться и, старательно выговаривая слова, задал вопрос, демонстрируя его серьезностью то, что хмель не овладел им в полной мере:

– Хоть что-то о ней сообщи, какие-нибудь подробности, – и, посчитав удачным свое выступление, выпрямился в кресле, гордо задрав подбородок.

Но Леманн развеял его попытку казаться крепким выпивохой:

– Да ты, братец, того, тебе бы под холодную воду лицо сполоснуть.

И Курт послушно отправился в туалет. Вода из-под крана действительно помогла прояснить сознание, он раз за разом подставлял ладони под ее тугую струю, плескал себе в лицо и ощущал такое удовольствие, что никак не мог закончить эту водную процедуру. Наконец, когда он вернулся к столу и выпил ожидавшую его чашечку крепчайшего кофе, Леманн выполнил его просьбу.

– Итак, коротко об Ирме. Лучшая на факультете истории и философии. Спортсменка, занимается гимнастикой, выступает на федеральных соревнованиях. Имела длительную связь с довольно известным художником, к сожалению, евреем.

Курт встрепенулся:

– Послушай, ты уже несколько раз говорил об евреях так, как пишут в некоторых радикальных изданиях и кричат на перекрестках как раз те, кого ты называешь идиотами. Я надеюсь, что сам ты так не думаешь, что тебе лично эти евреи сделали плохого?

– Вот-вот, я же говорю, тебя один на один с обществом оставлять ни в коем случае нельзя. Евреи не интересуют меня как отдельные индивидуумы, и меня, и патриотическое движение евреи интересуют как явление. Они олицетворяют своим национальным единением, тем, что мы определяем как еврейский дух, своей философией и религией, угрозу немецкой исключительности. Не они, а мы избранники господа, не в них, а в нас сила истинного духа. Запомни, так должен рассуждать каждый немецкий даже не патриот, просто лояльный гражданин, лояльный к нынешнему курсу выбранного народом лидера, лидера, которого поддерживает подавляющее число жителей Германии.