Поэты и вожди. От Блока до Шолохова

Автором этой книжки был не кто иной, как Георгий Устинов, один из друзей Сергея Есенина, с которым последний был неразлучен в 1919 году, после того, как закончилась командировка журналиста на фронт, под Казань, после того, как он написал книжку «Трибун революции», в дни, когда работал в газете «Правда», а по совместительству и в других советских учреждениях…

* * *

В самых подробных комментариях, указателях, прилагаемых к собраниям сочинений Сергея Есенина, в двухтомнике воспоминаний о нем, любых книгах, выходивших у нас в стране до наступления гласности, мы не найдем никаких упоминаний о его связях с членами ленинского политбюро ЦК партии. А связи такие прослеживаются.

Как известно, их насчитывалось всего пять: Ленин, Зиновьев, Каменев, Сталин и Троцкий (Бухарин, Калинин перешли из кандидатов в члены Политбюро после кончины Ильича…). Что известно об отношениях с ними? На кремлевской квартире Л.Б. Каменева устраивались вечера, где бывали крупнейшие литераторы и артисты, в частности – Александр Блок. Как и другие руководители партии, Лев Каменев, будучи председателем исполкома Московского Совета, находил время для статей о литературе. С Сергеем Есениным, по-видимому, встречался. Именно он подписал патент, дававший ему право открыть книжную лавку на Большой Никитской улице.

Глава Московского Совета довольно спокойно реагировал на шалости имажинистов, когда они переименовали несколько столичных улиц, укрепив на фасадах домов таблички со своими именами. В одно прекрасное утро граждане увидели неподалеку от Моссовета улицы Сергея Есенина и Анатолия Мариенгофа.

Был и другой случай, взбудораживший Москву, когда поэты использовали для издания своих стихотворений белые стены Страстного монастыря, располагавшегося на вершине Тверского холма, где теперь памятник А. Пушкину.

Произошло это в знак протеста после решения, переданного всем московским типографиям, – не публиковать сочинения имажинистов.

Историю эту подробно рассказал в 1926 году поэт Вадим Шершеневич на вечере памяти друга, и она объясняет нам также причину того, как удалось Сергею Есенину столь много выпустить своих книжек в то самое время, когда другие его собратья по перу вынуждены были размножать произведения от руки.

У Никитских ворот произошла такая сцена: «Сергей идет с перекошенной губой, совершенно расстроенный. В чем дело? Оказывается, Госиздат захотел оказать ему хорошую услугу. Он взял стихотворения и вычеркнул оттуда слова “Бог”, “Саваоф” и другие. Есенин взял свои стихотворения из Госиздата и больше туда не приходил».

Но где издаваться?

Уже тогда над авторами навис меч цензуры. Ни одна поэтическая книжка не могла в Москве выйти в свет без визы Госиздата, единственного в то время казенного издательства. Требовалась также (в связи с Гражданской войной) виза военной цензуры.

С военными поэты были в дружбе, всегда получали без всяких проволочек нужное разрешение. Получить визу Госиздата – не могли.

Тогда Есенин нашел выход. Он предложил печатать книги в московских типографиях, а на обложке ставить названия других городов, где не требовалось визы Госиздата.

Таким образом друзья-имажинисты издали в 1919–1922 годах двадцать три книги! После каждой следовал вызов на Лубянку, где приходилось давать объяснения. По-видимому, там тогда сидели люди, снисходительно относившиеся к шалостям поэтов, любившие стихи. Однако в конце концов и на Лубянке решили положить конец самочинным действиям. Во все московские типографии было дано распоряжение – стихотворений имажинистов не издавать ни под каким предлогом.

Из этого, казалось бы, безвыходного положения Есенин снова нашел выход. Он рассуждал так: должна же быть хоть одна типография, куда это распоряжение не поступило? И нашел такую типографию, принадлежавшую Московской Чрезвычайной Комиссии. Там и отпечатали очередную книжку, на обложке которой стояло название города – Ревель…

Когда и эта проделка раскрылась, пришлось дать подписку, что без разрешения Госиздата публикаций больше не будет. Неутомимый на выдумки Есенин предложил:

– Если Госиздат не дает нам печататься – давайте на стенах писать!

Взяв ведро с масляной краской, друзья направились к стенам Страстного монастыря, тянувшимся вдоль Тверской улицы. Приставив к стене лестницу, взобравшись наверх, стали писать дерзкие стихи: «Граждане, душ меняйте, белье исподнее…»

За этим занятием застал их милиционер:

– А вы что делаете?

Есенин за словом в карман не лазил:

– Наступают первомайские праздники, мы пишем революционные лозунги. А чтобы нам публика не мешала, вы, товарищ милиционер, постойте и покараульте.

Милиционер покараулил. Утром весь город смеялся, а монашки, приставив к стенам обители лестницы, начали замазывать богохульные надписи. И эта выходка сошла с рук.

Наконец в 1922 году Государственное издательство выпустило «Избранное» Сергея Есенина, который в том же году уехал за границу с женой Айседорой Дункан.

После возвращения и развода, оставшись без квартиры, Есенин говорил друзьям: «Пойду к Каменеву, попрошу себе жилье, что такое, хожу, как бездомный». На тройке с бубенцами прикатил тогда в деревню Тверской губернии, где проводил отпуск «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин. И у него хотел просить квартиру, но не решился. При той встрече Калинин читал стихи Есенина, которые помнил.

Теперь об отношениях с Николаем Бухариным.

Снова придется обратиться к свидетельству Георгия Устинова, автора книжки «Трибун революции». Вернувшись с фронта, из-под Казани, он заведовал редакцией газеты «Правда», отделом в «Центропечати», редактировал еженедельник «Советская страна», где публиковал друга – Есенина.

Есенин и Устинов не разлучались тогда. Утром Георгий шел в «Центропечать». Сергей следовал за ним. Днем начиналась служба в «Правде». И туда путь Есенину был открыт.

«Потом приходили домой, – вспоминает Г. Устинов, – и вели бесконечные разговоры обо всем: о литературе и поэзии, о литераторах и поэтах, о политике, революции и ее вождях; впадали в жуткую метафизику, ассоциировали землю с женским началом, а солнце с мужским, бросались мирами в космосе, как дети мячиком, и дошли до того, что я однажды в редакции пустился в спор с Н.И. Бухариным, защищая нашу с Есениным метафизическую теорию. Бухарин хохотал, как школьник, а я сердился на его “непонимание”. Убоявшись, что у меня “вывихнулись” мозги, Бухарин сказал:

– Ваша метафизика не нова, это мальчишеская теория путаниц, чепуха. Надо посерьезнее заниматься Марксом…

Есенин улыбался и говорил:

– Кому что кажется. Мне, например, месяц кажется барашком…»

Вот такие были нравы. Молодой поэт мог запросто поспорить с молодым главным редактором центрального органа партии. В те дни Сергей Есенин решил вступить в партию большевиков, написал заявление об этом. Тогда же сочинил революционные стихи «Небесный барабанщик» и при содействии друга попытался их опубликовать в «Правде». На его стихи один из редакторов наложил резолюцию: «Нескладная чепуха. Не пойдет».

Это не помешало вскоре Г. Устинову поместить «Небесного барабанщика» на страницах еженедельника, который он редактировал.

Таким образом, знакомство с Николаем Бухариным подтверждается.

И вот возникает вопрос: а был ли Есенин знаком с генеральным секретарем ЦК партии, сыграл ли тот какую-то роль в его судьбе?

В стихах, прозе, письмах фамилии Сталина – нет.

По-видимому, никаких личных отношений между ними не было. Но вот, когда в январе 1926-го по стране прокатилась волна публикаций Льва Троцкого о Сергее Есенине, тогда, очевидно, заинтересовался его стихами и Сталин.

В заметках «Ненаписанные романы» Юлиана Семенова есть эпизод, рассказывающий о вожде, который намечал очередной ход в политической игре: «…И ведь снова он, именно Троцкий, – в пику мнению большинства ЦК – выступил с эссе о “талантливом русском поэте Сергее Есенине”; снова оказался впереди, хотя потерял и армию, и политбюро. Однако популярность – с ним; ведь именно он заступился за русского поэта; ничего, когда перестанем печатать Есенина, то и статью Троцкого забудут… Пусть порезвится; сжать зубы и ждать, уж недолго осталось…»

Звезда Троцкого закатилась 23 ноября 1926 года в один день со звездой Каменева, перед которыми навсегда дверь политбюро захлопнулась.

Как видим, прошло всего десять месяцев со дня публикации в «Правде» эссе «Памяти Сергея Есенина». За этот сравнительно короткий промежуток времени произошел крутой поворот в оценке творчества Есенина: из интимнейшего лирика он превратился в автора, недостойного издаваться в советских издательствах!

Как это случилось?

Сначала волна покатилась в одном направлении – в сторону великого национального поэта. Вслед за уже известным эссе стали появляться статьи в журналах и газетах, выходить книжки друзей, знакомых, один за другим в Москве появились сборники:

«Есенин. Жизнь, личность, творчество», под редакцией Евдокии Никитиной;

«Памяти Есенина», изданный Всероссийским союзом поэтов;

«Сергей Александрович Есенин», под редакцией И. Евдокимова;

четвертый сборник – «Сергей Есенин» – вышел в Ростове-на-Дону.

Все датируется 1926 годом.

Вместе с тем начала подниматься другая волна, которая шла совсем в другую сторону – забвения, осуждения. Еще весной, в мае, в «Правде» появились рецензии критика А. Лежнева, анализировавшего первые два тома собрания сочинений, успевших к тому времени выйти посмертно.

И вдруг 16 июня появляется статья известного публициста, не раз входившего в состав ЦК партии, Карла Радека, совсем иного свойства, – сочиненная в дни, когда Троцкий катился к обрыву, увлекая за собой и Радека.