Последний день на том свете. Между живым и любимым…

– Я… – у нее был очень тихий голос, словно она боялась спугнуть мое существование. – Я боялась, что ты погиб. Что у меня отобрали единственное, ради чего я хочу жить, – это отвратительно и эгоистично. Мне очень жаль, что я поняла все это только после таких обстоятельств. Джеймс, я… Я тебя люблю.

Дальше она продолжила, опершись на меня, реветь, как маленький ребенок, которого покусала собака или ему не купили куклу в магазине. А я будто оцепенел, все вокруг стало нереальным, словно меня погрузили глубоко на дно Марианской впадины, и я сижу там вокруг странных морских существ. Мне стало не по себе, этого не может быть. Прошло минут две или три, или десять, когда я смог вернуться в эту реальность, и мой рот сам начал говорить:

– Все это напоминает какой-то странный сон, ты принесла мне столько боли, мы хорошо общались, потом ты отдалилась, когда я признался тебе, ты лишь сказала: «ничего не выйдет, прости» а сейчас в тебе проснулись какие-то чувства – голос мой дрожал, а ноги стали подкашиваться – что было бы, если б я не попал в аварию, мы так и жили бы порознь, я бы тебя дальше про себя лелеял, думал бы о тебе каждую ночь и не понимал, что происходит у тебя в голове, а ты бы и дальше жила как ни в чем не бывало?! – голос сорвался на крик. я

Я не отдавал себе отчета в том, что говорил – все бежало прямо из души.

Она долго молчала, слезы перестали течь из ее глаз, Элис отпустила меня и задала вопрос:

– Мне было сложно признаться тебе, я боялась.

Она сложила руки и чуть отдалилась.

– Чего ты боялась?

– Я понимаю твою обиду, мне не стоило закрываться от тебя, ты очень хороший, я расскажу тебе все, давай только присядем, ты же еще не выздоровел, больно, наверное?

– Я в порядке, присаживайся.

Ни хрена я не был в порядке, тело ломало, по голове словно ударили молотом, но, смотря на нее, боль перестала иметь значение.

Мы сели на мою койку и в темноте она начала говорить:

– Несколько лет назад я пыталась покончить с собой.

Сразу в лоб – мне стало неуютно в этот момент, я никогда не слышал таких откровений от людей – это большая ответственность. Я не стал ничего отвечать и кивнул, давая понять, что весь во внимании.

– У меня были проблемы в семье: отца выгнали с работы и он начал напиваться каждый вечер с друзьями, залез в долги, подсел еще на что-то потяжелее алкоголя, а когда приходил домой, то начинал избивать мою маму до полусмерти и если я пыталась его остановить, то и мне доставалось, раньше такого никогда не было в нашей семье, а тут в нем словно проснулся другой человек… Это продолжалось примерно с пол года, мы с мамой это терпели, вдобавок ко всему одноклассники дразнили меня и издевались, говорили: «иди к своему папочке алкашу, пожалуйся на нас», меня считали неудачницей, дразнили с первого класса за очки, за маленький рост, за мою любовь к чтению, мне стало тошно находиться в школе и дома – поэтому я прогуливала уроки и гуляла целыми днями по городу до самого вечера, а когда возвращалась домой, меня никто не спрашивал, где я была и что делала. Мама была морально обессилена или лежала у себя в комнате, отходя от очередных побоев моего папаши, а он возвращался всегда поздней ночью. Каждую ночь я ложилась спать и ждала, когда он снова напьется и начнет избивать мою маму. Я ничего не могла сделать. Они постоянно ругались…

Однажды отец напился больше, чем обычно, и я услышала, как мама начала истошно орать, я рванулась на кухню и увидела, что мой папа стоит с ножом, с него капала кровь… Мама лежала возле стола и держалась за бок, ее халат был весь в пятнах крови, она кричала мне: «Беги, уходи отсюда скорее!», но я оцепенела, словно меня держала сотня человек. Отец повернулся на меня, этот взгляд я никогда не забуду – эти глаза были уже не моего отца, это были глаза животного, которое сошло с ума. Они наливались кровью, в них можно было увидеть только бешеную ярость, он двинулся на меня с ножом, а дальше все как в тумане. Последнее, что я помню – он лежит возле мамы с собственным ножом в животе и пытается его вытащить. Я видела, как из него выходят остатки его черной души, я подошла и вдавила нож еще глубже ему в живот, он начал истошно орать, но уже через минуты три его никто не слышал…

Элис начала захлебываться и рыдать, я был в полном потрясении от услышанного, и взял ее за руку, она продолжала рассказ сквозь слезы:

– Потом я выбежала босиком на улицу, начала просить помощи у соседей, и прохожих, позвонила в полицию и сидела ждала, заливаясь слезами. Я убила его отчасти, когда приехала скорая и полиция, все фрагменты сцены на кухне всплыли вновь. Отец поскользнулся на луже крови, которая вытекала из мамы, и он, пытаясь напасть на меня, упал на собственное оружие – глупо. Я была словно в трансе, когда давила на нож в его окровавленном теле, тогда во мне проснулось что-то отцовское – такая же бешеная, исступленная ярость. Я не стала рассказывать никому, включая полицию и маму, что я поспособствовала смерти своего урода отца, да никто на меня ничего и не подумал – все списали на несчастный случай, и дело закрыли. Маму удалось спасти; когда она поправилась и вернулась домой, то начала меня успокаивать, что все у нас будет хорошо, что мы это переживем, но я не могла себя простить за то, что сделала. Я могла обратиться в полицию намного раньше, а я прощала этого монстра из раза в раз, я могла это остановить!

Наступила долгая пауза, девушка вцепилась в меня двумя руками так сильно, словно снова увидела перед собой своего отца, который стоит с ножом и направляется прямо на нее. Теперь я понимаю, почему она не хотела мне это рассказывать – она в принципе никому об этом не говорила, да и кому о таком расскажешь.

– О боже, Элен, ты же ни в чем не виновата, ты была просто маленькой, напуганной девочкой, почему ты взвалила этот груз на себя? Почему твоя мама не обратилась в полицию, когда он избил ее в первый раз? Во второй? Во все последующие? – сказал я.

– Она боялась, у нее слабый характер, она шла на поводу у своих чувств и не могла ничего сделать, как она мне говорила: «позлится немного и успокоится», но он так и не успокоился… Дальше больше, я не смогла смириться с тем, что натворила. Мамы тогда не было дома, я взяла ножницы, зашла в ванную и вскрыла себе вены – Элен задрала рукав, на нем был огромный шрам вдоль кисти. Ужасающее зрелище: такая маленькая, нежная рука и огромный уродливый шрам, словно ураган прошелся по маленькой полянке в глуби леса, усеянной цветами и ягодами, но после урагана там был лишь чернозем, вырванные с корнями деревья и абсолютный хаос – мама пришла через минут десять, как я попрощалась с жизнью, вытащила меня из ванной и вызвала скорую, меня отвезли в больницу и по итогу спасли. Я потеряла много крови и долго не приходила в сознание. Сколько ночей мама не спала и лила слезы, трудно сказать. Она винила во всем себя, и когда я очнулась, она стояла на коленях и просила у меня прощения – я не могла на нее сердиться, у меня не было на это права. Мы спали в обнимку каждую ночь, когда я была в больнице. Прошло несколько недель, и меня выписали, и я отправилась на реабилитацию в центр психологической помощи. Со мной работали психологи не один месяц. Конечно, мама с того момента была рядом со мной каждую секунду, но я думаю, она так и не смогла себя до конца простить за то, что со мной случилось. Я перевелась в другую школу, забыла все прошлые знакомства из своей жизни и начала жить заново, а потом появился ты – первый, кто заговорил со мной в новой школе, первый, кто дал мне толчок к нормальной жизни, первый со словами признания в любви, меня это шокировало. Я… я не ожидала, не надеялась на то, что могу хоть кому-то понравиться, я же ненормальная!

Она вся дрожала. Казалось, что дотронусь я до нее, и она рассыплется, как песчаный замок.

– Ох, глупышка… Элен, послушай, ты словно маленькая лампочка в темной, холодной пещере, освещаешь мой путь и мне хочется наполнить твою жизнь смыслом, а свою тобой. Мне никто так не западал глубоко в сердце… Ты самое яркое в моей жизни событие… Все, что ты мне сейчас рассказала – это ужасно и я даже наполовину не могу понять, как тебе было тяжело и плохо, но я буду рядом, я не дам тебе снова натворить глупостей, я буду беречь тебя!

Лицо Элен наполнилось теперь не только слезами, но и улыбкой. Странное зрелище – я и в правду ей нужен, а она нужна мне, особенно сейчас…

– Ты действительно этого хочешь?

– Я уверен в этом, таких эмоций и чувств раньше я не испытывал – это много значит для меня, я хочу быть с тобой!

После этого, в полной темноте, я взял ее за плечо, а затем медленно приблизился к ее лицу. По правде говоря, я никогда не целовался, и меня обуревает страх перед неизвестным и так получилось, что Элен это заметила и, крепко обхватив меня, поцеловала прямо в губы. Винсент говорил, что все произойдет само собой и особо напрягаться по этому поводу не стоит – так и произошло – я слился с ней в страстном поцелуе, удивительное тепло стало обуревать меня, такое нежное и приятное. Каждая часть тела словно испытала электрический разряд, правда было немного мокро, слезы с ее глаз не переставали капать ни на секунду, мы долго целовались; я не осознавал, что меня в тот момент укусило, но я решил, что будет продолжение банкета. Я осторожно положил ее на больничную койку и спросил:

– Ты хочешь…?

Она тихо засмеялась, глаза перестали мокнуть, в них тоже появилась решительность. Элен стала расстегивать мокрую от дождя кофту, мне понадобилось секунд десять на осознание всего, а дальше Элен начала снимать свои брюки, ее мягкая, бархатная кожа, пахнущая чем-то действительно вкусным, коснулась моего тела. Я опустился лицом в ее тонкую, изящную шею и стал опускаться ниже…

Все происходило словно бы в другой реальности, она тихо стонала, мое дыхание сбилось. Пожалуй, то, что я испытывал – самое приятное событие в моей жизни, соединение двух наполненных пылкой страстью друг с другом тел в единое целое показалось лучше, чем дышать…

Когда мы достигли пика удовольствия, она крепко сжала мою спину и издала поистине возбуждающий звук. Я словно растворился в бассейне блаженства, даже нестерпимая боль в ребрах ушла на второй план. Чувства переполняли меня, я благодарил ту злостную машину за предоставленную мне возможность стать мужчиной, я даже на какое-то мгновение полностью перестал думать о том, что сказал мне врач.

После нашей страсти, Элен лежала у меня на груди и, обхватив своими упругими ногами, спросила:

– Все же будет хорошо?

В этот момент мне стало так тоскливо, что я словно спустился обратно в тот чертов морской омут. Я не стал ее расстраивать, не время сейчас, поэтому просто соврал.

– Конечно, моя радость…

Элен улыбнулась и еще крепче обняла меня.

Прошло часа два, я не спал, не мог спать, мне просто хотелось трепать ее волосы всю жизнь. Комнату наполнили серо-синие пастельные тона, похоже, солнце начинает свой поход в новый день. Девушка, охватившая меня всем своим прелестным телом, крепко спала, и я аккуратно вылез из-под одеяла, охраняющего нашу любовь. Я надел свою сорочку и вышел из палаты. Пустые коридоры больницы напоминали сцену из фильмов ужасов. На стене рядом с палатой висел план больницы, мне нужна была комната с вещами пациентов – это помещение находилось на этаже ниже. Я пошел прямо по коридору и обнаружил лестницу. Когда я спустился, моему взору открылась картина: в приемной на кресле сидела пухлая, лет сорока женщина, по всей видимости, она работала тут – на ней была синяя форма, как у медсестер. Она крепко спала и иногда даже похрапывала, а прямо за ней была дверь с надписью «вещи пациентов» – на весь коридор горела лишь одна лампа, которая как раз и освещала приемную, я увидел имя этой женщины на форме «Хлоя». Но это не так уж и важно, важно было перелезть через этот v-образный стол, не разбудив Хлою, тихо проникнуть в заветную дверку, взять свои вещи и сбежать.

Я стал перелезать через стол, на ногах у меня были белые больничные тапочки, а под сорочкой совсем ничего, мне стало даже немного холодно в интимных зонах. Перелезая через ресепшен, я коснулся чего-то ногой и уже слишком поздно понял – это была стопка каких-то бумаг, и она достаточно громко упала на пол. Я замер, моя голова повернулась вправо – Хлоя, которая спала в кресле, даже не пошевелилась, она и дальше продолжала сладко похрапывать с чуть открытым ртом и глуповатой физиономией. Мне вспомнилось, как в детстве я часто любил ходить на кухню ночью и брать что-нибудь вкусненькое, но была проблема – дверь в моей комнате очень сильно скрипела, и мне приходилось неимоверно напрягаться, чтобы открыть ее бесшумно, а если все-таки скрип был, я замирал, словно опоссум, впадая в анабиоз. Мама просыпалась со словами: «Джеймс, почему ты не спишь»?». Я до смерти пугался и в один прыжок оказывался в своей постели, делая вид, что никакой двери я и не пытался открыть. Вот сейчас я чувствовал себя примерно так же: состояние напряжения, тревоги и полного сосредоточения, мне даже стало слышно свое сердцебиение. Путь до заветной двери я проделал без особых трудностей. Стоя перед ней, я еще раз окинул взглядом медсестру и вошел.

Помещение было небольшим, все заставлено огромными полками, на которых были расставлены коробки с надписями имен пациентов. Я прошел почти в самый конец и увидел коробку, из которой торчал кусок порванной серой кофты – это была коробка с моим именем. Заглянув в нее, мне стало не по себе. Кофта была запятнана кровью, только сейчас я понял, что все это время на голове у меня была повязка, похоже, удар пришелся об асфальт, и я действительно потерял много крови. Кстати, в зеркало я еще себя не видел, от этого стало страшнее и холоднее внутри. Вдруг авария сделала из меня урода…

«Хотя такого красавчика ничего не испортит» – сказал я шепотом сам себе.

В коробке были мои кеды, оборванная одежда, ключи, но самое главное – в кармане кофты лежала пачка сигарет, ради этого я сюда и добирался. Я взял кеды и сигареты, хотел уже направиться к выходу, как вдруг осознал, что тут так много вещей еще можно найти и будет кощунством не воспользоваться этим; вполне возможно, что многие хозяева этих коробок уже давно мертвы, им не понадобится, а я пока что живой.

Прошло минут двадцать моих поисков в этом коробочном мире, после чего я обзавелся узкими клетчатыми брюками от некоего «Матис, улица Свободы, дом 7, квартира 46», и новой черной толстой кофтой, она была на размер два больше, но это, наоборот, еще больше мне шло. Спасибо этому парню.

Выходя обратно, я обратил внимание, что в кресле, где спала женщина, уже никого не было, а по коридору стали ходить уборщицы, все это доставляло мне дискомфорт. Я вышел из-за ресепшена и направился к лестнице, ведущей к моей палате. По пути я встретил уборщицу, мы обменялись взглядами, и она спросила:

– Ты почему в такой ранний час по больнице бродишь, тебе что тут нужно?

– Я пациент, – спокойно сказал я. – Мне нужно было узнать, есть ли в больнице что-нибудь поесть, не спится сегодня что-то…

Уборщицей была старушка лет шестидесяти, с морщинами на лице и крашеными рыжими волосами, она стояла со шваброй, как Наполеон, с саблей и глядела на меня исподлобья.

– Бедный парень, я вижу, у тебя на голове бардак полный, болит, наверно? – спросила бабуля.

– Не буду скрывать, дискомфорт ощущается…

– На первом и последнем этажах есть автоматы с кофе и перекусами, а столовая откроется только в восемь утра – гаркнула бабушка.

Что-то есть в таких людях, вроде, ничем не примечательны или на вид даже агрессивны, но на самом деле очень доброжелательны.