Рассказы майора Пронина

Вот, значит, вызывает меня однажды Ковров и говорит:

– Спрятан здесь, в Петрограде, архив одного иностранного агента. В этом архиве имеются документы о связи бывшего Временного правительства с одной державой и о субсидировании этой державой всяких белогвардейских заговоров. Как ты сам понимаешь, эти документы представляют немаловажное значение для нашего государства. В свое время вывезти эти бумаги из Петрограда не успели и, как нам стало известно, пытаются это сделать теперь. Так вот, нам нужно этот архив найти. Тебе, товарищ Пронин, могу напомнить, что в числе контрреволюционных организаций, которые субсидировались этим иностранным агентом, были и “Синие мечи”. Небось не забыл еще своего знакомства с ними? Вот тебе и придется восстановить в памяти все, что касается этой организации, и пойти по ее следам…

– Да, задал ты мне задачку, товарищ Ковров, – говорю я в ответ. – Легко сказать: найди. Пачка бумаг в Петрограде! Иголку в стоге сена я бы нашел, пожалуй…

– А ты и не ищи бумаги. – говорит Ковров. – Архив в портфеле не повезут…

Тут Ковров достает из-за шкафа дугу с подвязанным к ней колокольчиком и спрашивает меня:

– Лошадей запрягать умеешь?

– Брось-брось! – говорю я, догадываясь о каком-то подвохе со стороны Коврова, внимательно осматриваю дугу и ничего особенного, конечно, в ней не нахожу.

– Можно сломать? – спрашиваю Коврова.

– Но ведь другие не ломали? – отвечает он, берет со стола стакан и подает мне. – Держи.

Взял я стакан, Ковров держит один из концов дуги над стаканом, повертывает колокольчик, и сразу из дуги полилась в стакан бесцветная жидкость. Ковров опять быстро повернул колокольчик и закрыл этот странный резервуар.

– Выпей, – говорит он мне.

– А что это? – спрашиваю я с опаской.

– Ничего-ничего, попробуй, – угощает он. Поднял я стакан, понюхал, выпил – и с удивлением смотрю на Коврова.

– Спирт? – спрашиваю я.

– Он самый, – подтверждает Ковров. – Вот его так и переправляли через границу…

Я молчу.

– Подумай теперь о бумагах, – говорит Ковров. – Постарайся, поищи, где их прячут…

Задумался я, но если приказано…

– Есть, – говорю, – товарищ начальник.

Пошел домой думать. А думать в те времена я еще не умел. Думаю и тревожусь: а ну как, пока я тут думаю, бумаги в это время из города вывозят? Внутреннее спокойствие – самое важное, я считаю, во всяком деле. Мы должны действовать как математики: решить задачу надо, и чем скорее, тем лучше, но – не спешить, не нервничать, не метаться… Пока я себя к этому приучил, сколько ошибок, сколько промахов сделал – вспомнить страшно!

Сижу дома, думаю и ничего придумать не могу. Не развито у меня еще тогда было воображение, чтобы самому дома сидеть, а мысленно весь город обойти.

Отправился я тогда обратно на службу, пересмотрел дела контрреволюционных организаций, которые были нами раскрыты, отметил на карте города все дома и помещения, где эти заговорщики обитали. Сунул этот адрес-календарь в карман и зашагал по городу.

Трудно еще жилось Питеру в то время. Топлива не хватало, продовольствие подвозили плохо. Но настроение у жителей было приподнятое. Приближение победы чувствовалось всеми так же явственно, как ощущается наступление весны.

Хожу, присматриваюсь к отмеченным мною домам, в иные заглядываю, беседую с жильцами, и все это – будто мимо меня, ничто не останавливает моего внимания. Чувствую, что без толку хожу, а с чего начать – не знаю. Так, в своих скитаниях по городу, прошел я раза два или три мимо особняка Борецкой. Памятный дом, но никаких хороших воспоминаний у меня с ним не связано, а иду мимо – и щемит почему-то сердце. Не знаю почему, но решил я начать поиски с этого дома. Во-первых, умные люди в нем действовали, а во-вторых, не остыла во мне еще досада против этих умников, которые меня в дураках оставили…

Пошел к Коврову.

– Скажите-ка, – спрашиваю, – что нашли тогда в особняке, когда офицеров арестовали?

– Оружие, валюты сколько-то, патроны, – говорит Ковров. – Ничего особенного.

– Не может этого быть, – говорю я ему. – Не может быть, чтобы в таком удобном доме и такие хитрые люди ничего не спрятали. Дай мне разрешение произвести в этом доме обыск.

– Не поднимай паники, – говорит Ковров. – Дом осмотреть можно. Допустим, жилищный отдел собирается ремонтировать дом, и в нем необходимо произвести тщательный технический осмотр…

Дали мне людей, и пошли мы на мою прежнюю квартиру. Борецкой там, понятно, и духу не осталось, все ценные вещи из особняка розданы были различным музеям, а в доме обитали самые обыкновенные жильцы, вселенные по ордерам жилищного отдела. Для осмотра дома это обстоятельство создавало дополнительные трудности: что ни комната, то новая семья, – однако жильцы встретили нас приветливо и всячески старались облегчить нашу работу.

В течение двух суток обстукали мы все стены, облазили и чердак, и подвалы, отдирали обои, поднимали паркет, каждую ступеньку на лестницах ощупали, проверили дымоходы и отдушники, – короче говоря, произвели такой технический осмотр, какого ни один строитель в жизни не производит, и… ничего не нашли.

Попутно, во время осмотра, я от жильцов узнавал, кто бывает в доме. Примечательного ничего не обнаружил. В доме ночевал иногда мужик-молочник, но его дальше кухни не пускали, да и сам он от своих бидонов отойти боялся.

Явились мы после обыска к Коврову.

– Ну что? – спрашивает он.

– Да ничего, – говорю я.

– Вот то-то и плохо, что “ничего”, – говорит он. – Плохие вы следопыты. Опасаюсь, как бы этот самый архив мимо нашего носа не провезли…

Тут ясно я увидел, как мало он на меня надеется, и обидно мне стало, но сам понимаю, опыта у меня никакого и работник я действительно посредственный.

– У меня тут на примете старьевщик с молочником, – говорю и сам понимаю – пустяки говорю, но ведь надо же что-нибудь сказать.

– Старьевщики и молочники, конечно, народ интересный, – говорит Ковров, – но их больше писатели в юмористических рассказах расписывают, а ты менее колоритными личностями займись, умный враг всегда самым незаметным обывателем выглядит.

Поблагодарил я его за совет и решил все-таки познакомиться с молочником, и вообще со всеми, кто бывает в этом близком моему сердцу доме.

Рассказывать, конечно, о всех своих поисках и знакомствах и долго, и скучно. Жильцы и гости ихние оказались самыми обыкновенными людьми, молочник был тоже обыкновенным мужиком, и в отношении его смутило меня только одно, что приезжал он откуда-то из-под Пскова. Далеко от Петрограда, но не это меня смутило, – тогда в Петроград многие крестьяне из самых отдаленных деревень приезжали и отличные вещи задешево на продукты выменивали. Другое смутило. Вспомнил я, что этот самый “племянник” Борецкой, который так ловко обвел меня вокруг пальца, по рассказам, тоже учительствовал где-то под Псковом. И вот втемяшилась мне мысль, что молочник и есть этот самый племянник.

Попросил я одного из жильцов известить меня, когда приедет крестьянин, – мол, тоже хочу у него масла купить. Надо сказать, что крестьянин этот из такой дали не молоко, конечно, возил, а масло и сметану, и молочником его просто так, по привычке, называли. Да это и понятно: выгодно ли было бы молоко из-под Пскова в Петроград везти!

Разумеется, за особняком я не перестал наблюдать, но жилец тоже оказался человеком аккуратным и вскоре позвонил ко мне утром на квартиру по телефону.

– Приехал молочник… – говорит. – Я его предупредил, чтобы он для вас масла оставил. Приходите после службы.

Эх, думаю, перестарался жилец! Тебя просили меня предупредить, а ты и молочника предупредил… Впрочем, тогда это было естественно такие услуги добрым знакомым оказывать, и ничего необычного в подобной просьбе молочник не мог усмотреть. Однако пуганая ворона куста боится!

Дождался я времени, когда в учреждениях занятия кончаются, и пошел за маслом, готовый к встрече со старым знакомым.

Захожу с парадного крыльца, вызываю жильца.

– Здесь? – спрашиваю.

– Как же, как же, – сообщает жилец. – Дожидается вас.

Идем мы в кухню – и что же? Сидит там обыкновенный псковской мужик без малейшей подделки. Поздоровались мы.