Его повесили на площади Победы. Архивная драма

Думаю, читателю не надо объяснять, что Гитлер был темноволос, Геббельс был коротышкой, а Геринг – толстяком. Правда, у нацистских лидеров были другие таланты. Гиммлер, однако, ничем особо не выделялся – не был народным трибуном, как Геринг, не умел увлекать народ демагогией, как Геббельс. Зато аппаратчик в пенсне сумел создать службу безопасности – СД, внушавшую всеобщий страх.

В 1931 году всесильный министр пропаганды с удивлением обнаружил, что СС собирает компромат на него и на других лидеров рейха. Геббельс попытался пожаловаться Гитлеру – бесполезно. Так вот, создателем СД был не кто иной, как Гейдрих.

Альберт Шпеер (рейхсминистр вооружений, а до того личный архитектор фюрера) был приятно удивлен, познакомившись с Гейдрихом. Ему была прекрасно известна репутация жестокого и непредсказуемого начальника СД, а тот оказался вежливым, доброжелательным и образованным господином. Как пишет Лоран Бине, “Гейдрих, подобно Шерлоку Холмсу, играл на скрипке (только лучше британца). И, подобно Шерлоку Холмсу, занимался расследованиями уголовных преступлений. Разница между ним и знаменитым английским сыщиком состояла в том, что в отличие от Шерлока Холмса он не доискивался истины – он фабриковал “истину”.

Впрочем, фальсификаторов истины на Принцальбрехтштрассе было немало. Но Гейдрих, как докладывал на Лубянке Штреккенбах, был самым способным из окружения Гиммлера. Об этом окружении он был невысокого мнения: “Гиммлер – очень умный и начитанный человек, который стремился к хорошему, но благодаря своим личным методам работы и непригодному окружению достигал обратного”. Объясняет Штреккенбах это тем, что “окружающие ему никогда не противоречили и скрывали от него неприятные вещи”. Гейдрих – совсем другое дело, “его отличали колоссальная память и политический инстинкт”. И вот что еще важно – с ним в СД пришла группа молодых интеллектуалов с академическим багажом, которые, хотя и не имели специальных познаний, обладали куда большей деловитостью, чем старые работники с полицейским опытом.

Гейдрих, по Лорану Бине, “отбирает сотрудников в руководители каждого из семи управлений, руководствуясь их компетентностью, а не ориентируясь на политические критерии, – случай достаточно редкий в сумасшедшем доме, именуемом аппаратом нацистов… Возглавлять другие управления и отделы службы имперской безопасности он поручит блестящим интеллектуалам – молодым, как Шелленберг (контрразведка) и Олендорф (внутренняя СД), или опытным, заслуженным работникам с университетским образованием, таким как Зикс (исследование и анализ мировоззрений, архив), и эти люди будут очень резко выделяться на фоне когорты полуграмотных, умственно отсталых и фанатиков, которых не счесть в верхах нацистской партии”.

Нам часто кажется, что мотивы организаторов Холокоста темны и непостижимы. На самом же деле у тех, кто творил зло, была своя этика, это зло оправдывающая. Они прекрасно ведали, что творят, и оправдывали страшные преступления благом германского народа. Гейдрих, в отличие от Еккельна, много говорил о себе и был достаточно образован, чтобы сформулировать свое кредо. В своем эссе “Курс нашей борьбы” Гейдрих писал о будущем Германии, принадлежавшем элите по рождению – в силу расовой селекции и благодаря собственным достижениям, способностям и дисциплине.

Судя по всему, Гейдрих, в отличие от того же Еккельна, лично не имел ничего против евреев, но видел в них врагов рейха и думал, как эффективнее их уничтожить. Это ему принадлежит изобретение термина “окончательное решение” (чтобы скрыть, засекретить геноцид), ему же – дьявольская идея создания айнзатцгрупп, специальных подразделений убийц.

Отто Олендорф, чья айнзатцкоманда D уничтожила 90 тысяч человек, поначалу робко возражал против своей миссии, покуда не услышал от Гейдриха: “Все мы в одной лодке”. Эти молодые интеллектуалы из одной лодки были опаснее прочих. Большинство сотрудников РСХА принадлежали к одному поколению – родились в первом десятилетии века, две трети – с университетскими дипломами, одна треть – с докторской степенью. Отто Олендорф, Вальтер Шелленберг, Вернер Бест, Франц Зикс и другие, в отличие от поколения Еккельна, не успели на Первую мировую по молодости. Где же они впитали тот националистический дух, который сделал из них убийц? В тех самых университетах, где они учились. Как они пришли к этому?

Вступая в СС, были ли они готовы к убийствам? Вряд ли. Ими двигал национализм, ну и карьеризм, конечно. Преданность делу партии вознаграждалась, а их сердца бились в унисон с партией. Это потом верность партийной идеологии привела их в айнзатцгруппы и в администрации лагерей смерти.

“Они думают, что мы кровавые собаки, – говорил Гейдрих. – Это трудно для человека, но мы должны быть тверды, как гранит, иначе дело фюрера будет уничтожено. В будущем нас поблагодарят”. Он был убежденный национал-социалист, свято верил в необходимость политики массовых убийств.

Его вдова впоследствии говорила, что он полностью осознавал, что делает палаческую работу, и полностью ее оправдывал. Сам Гейдрих уверял близких, что не чувствует за собой никакой вины. В этом смысле он был схож с Гиммлером. Тот, выступая в 1935 году перед соратниками (за 10 лет до того, как Нюрнбергский международный трибунал признал СС преступной организацией), сказал: “Я знаю, многие немцы плохо себя чувствуют при виде черной эсэсовской формы, и не жду, что нас полюбят многие”. Он испытывал гордость, а не стыд по этому поводу. Еще бы, это он сам тщательно продумывал все детали той черной формы (впоследствии замененной на серую), добавив к черепу руническое начертание букв “SS” в виде двойной молнии.

Гиммлер на его похоронах (Гейдрих умер в результате покушения в мае 1942 года, совершенного в пражском пригороде бойцами Сопротивления) сказал: “Я знаю, как этот человек страдал, и как разрывалось его сердце, и чего это ему стоило – вновь и вновь готовить решения по закону СС, по которому мы обязаны проливать кровь, свою и чужую, когда жизнь нации этого требует”.

“Дело прочно, когда под ним струится кровь”

Как революционеры в “Бесах” Достоевского сплачивали боевую группу коллективным убийством, так и нацисты пытались сплотить нацию, связав ее жертвенной кровью. Немецкий историк Гюнтер Дешнер в очерке с симптоматичным названием “Рейнхард Гейдрих: технократ от безопасности” пишет: “Он не признавал неприкосновенности человеческой жизни, включая его собственную, что свойственно революционерам и технократам”. И далее сравнивает его с Сен-Жюстом, ведь “тот тоже держал голову высоко, требуя одну смертную казнь за другой”.

Можно было бы сравнить этот персонаж с другим пламенным революционером – обладателем горячего сердца, холодной головы и чистых рук Феликсом Дзержинским. “Октябрьская революция поставила его на тяжелый пост – на пост руководителя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, – говорил Сталин у гроба Дзержинского. – Буржуазия не знала более ненавистного имени, чем имя Дзержинского, отражавшего стальной рукой удары врагов пролетарской революции”.

Между прочим, Гиммлер тоже имел чистые руки – в том смысле, что не был связан с коррупцией. Примером для подражания этого бессеребреника служили рыцари Тевтонского ордена. Деньги его не интересовали. Иногда он занимал у кого-то из сослуживцев мелкую сумму денег и всегда отдавал с получки. На следующий же день отказывал себе в вине или пиве, компенсируя убытки.

Возможно, Сталин чувствовал что-то общее с ним. Хорошо известно, что 23 августа 1939 года во время визита в Москву Риббентропа Сталин произнес тост в честь Гитлера. Но, оказывается, он поднял бокал не только за него. Вот что я прочитал (и чуть не упал со стула) в опубликованном дневнике Альфреда Розенберга, где тот приводит рассказ Риббентропа о своих московских впечатлениях.

“Сталин произнес здравицу не только за фюрера, но и за Гиммлера как гаранта порядка в Германии. Гиммлер истребил коммунизм, то есть тех, кто верил в Сталина, а он произносит – без всякой необходимости – здравицу за уничтожителя своих сторонников”.

Глава 5

В конце начала

Новому назначению не помешало и то, в чем Еккельн признался Гиммлеру, – у него проблемы с алкоголем. Впрочем, личные недостатки рассматривались рейхсфюрером как продолжение нацистских достоинств.

Инцидент на “Съезде труда”

На службе с Еккельном нередко случались “холерические приступы” – этим эвфемизмом подчиненные прикрывали его алкоголические срывы. Сын Харальд, родившийся в 1939 году, однажды поинтересовался у матери, кто был тот мужчина, который избил его в двухлетнем возрасте, – отца он помнил с более позднего времени.

На допросах Еккельн несколько раз рассказывал о пьянстве товарищей по партии, но никогда – о своем. Вспомнил, как в 1944 году на банкете в честь дня рождения Гитлера генерал Бремер подрался с главой рейхскомиссариата Лозе, из-за чего Бремера отозвали из Остланда, а его место занял генерал Кемпф.

Себя Еккельн изображал едва ли не как борца с пьянством: “В 1937 году в Нюрнберге на съезде партии Гитлер пригласил высшее руководство СС и партии на ужин. Кох опьянел, стал задирать областных фюреров. Дошло до прямых оскорблений. Я не мог этого стерпеть и вышвырнул его из зала”. Вряд ли сам Еккельн был в этот момент трезв.

…Оказавшись в Нюрнберге, я, конечно, захотел побывать на “землях партии” и увидеть нацистский Дворец съездов. Он оказался похож на римский Колизей. Конгрессхалле – самое большое сохранившееся здание, построенное при нацистах. Точнее, недостроенное – согласно проекту Альберта Шпеера, зал заседаний должен был иметь высоту 70 метров, но строители дошли только до отметки 39 метров. Рядом – “Поле Цеппелина”, где снято немало сцен из “Триумфа воли”, поле никто не застраивает, даже трибуны сохранились. Постоял немного на балконе, откуда выступал Гитлер. Полюбовался панельным домом окнами в поле, с огромной рекламой Grundig. В этом доме селят беженцев, в прошлые десятилетия – из России, ныне – из Сирии.

…Партийные съезды проходили ежегодно по одному и тому же сценарию. Каждый продолжался восемь дней и включал помимо заседаний факельное шествие, парады и спортивные состязания. Возможно, инцидент случился в первый день съезда – “День приветствия”, когда в Нюрнберг прибывал фюрер и в городской ратуше устраивался прием, а вечером избранная публика отправлялась слушать оперу Рихарда Вагнера “Нюрнбергские мейстерзингеры”. А может быть, в последний, когда Гитлер произнес в Зале конгрессов с нетерпением ожидавшуюся речь. На этот раз он обращался к западным демократиям, предостерегая их от “генерального наступления жидовского большевизма на нынешний общественный строй и против всех наших духовных и культурных ценностей”, ведь “в нынешней Советской России евреи занимают 80 % всех руководящих постов”.

Каждый съезд имел название, этот назывался “Съезд труда”, последний – “Съезд мира” – должен был открыться 2 сентября 1939 года, но был отменен из-за нападения на Польшу. Что ж, мир – это война. Как и будет сказано.

Пьяный водитель

За несколько недель до съезда – 26 июля 1939 года – рейхсфюрер СС потребовал от обергруппенфюрера Фридриха Еккельна объяснение по поступившей на него жалобе. Там говорилось, что Еккельн, проезжая через деревни, мчался на машине со скоростью до 100 километров в час, “грубо вел себя по отношению к водителям и пешеходам”, а также находился “в состоянии алкогольного опьянения”.

Гиммлер попросил ответить Еккельна на три вопроса: “1. Вы вообще ехали этой дорогой? 2. Сколько алкоголя Вы выпили в тот день? 3. Вы ехали, соблюдая правила?” Еккельн объяснение представил.

“Брауншвейг, 28 июля 1939. Рейхсфюреру СС и шефу немецкой полиции Г. Гиммлеру. Пункт 1. Вечером 23.06.1939 г. я выехал на двухместном автомобиле полиции (номер – В 19 399) из Брауншвейга в Гифхорн, в мой охотничий домик. Пункт 2… В 13:30 господин Шмитт, советник имперского Министерства экономики… пригласил меня на ужин в узком кругу в отель “Лоренц” в Брауншвейге. Эта встреча должна была послужить укреплению товарищеского духа между партией и правительством”.

Далее идет перечисление фамилий и чинов участников ужина. Еккельн всячески пытался отвести от себя подозрение в чрезмерном употреблении спиртного. За весь вечер им лично было выпито “от четырех до пяти бокалов мозельского вина”, “не более четырех стопок шнапса” и после этого, возможно, “еще три, самое большее четыре бокала пива”. Сам этот подсчет дорогого стоит. Это сколько же надо было на самом деле выпить, чтобы минимизация дала такой результат! Впрочем, за точность подсчета выпитого он не ручается, “так как, естественно, не делал никаких записей… Если мое объяснение об употреблении алкоголя является недостаточным, я прошу опросить участников ужина”.

Зато он не курил, что специально подчеркнул в своем рапорте, поскольку курение считалось грехом едва ли не большим, нежели пьянство. “С 1 апреля мне было установлено правило, чтобы я не употреблял табака в течение одного года”. НСДАП ввела запрет на курение во всех партучреждениях, а Гиммлер запретил офицерам СС и полиции курить в рабочее время. На Еккельна, по-видимому, было наложено более строгое ограничение.

Гитлер сам бросил курить и призывал к тому же всех в своем окружении. В стране развернулась антитабачная кампания. Нацисты утверждали, что в распространении табака виновны евреи, табак был впервые завезен в Германию евреями, и евреи контролируют табачную промышленность.

С приходом Гитлера в статистике отмечается рост потребления алкоголя, в первую очередь пива. В 1938 году в Германии, по официальным данным, насчитывалось 300 тысяч алкоголиков. Вряд ли в их числе был учтен начальник земельной полиции Фридрих Еккельн.

Правда, сам фюрер в рот не брал спиртного, Гиммлер не мог выпить больше двух кружек пива. Но ими всячески поощрялись пивные вечеринки “в целях укрепления товарищества и дружбы”. Товарищество – очень важная категория в нацистской Германии. “Говорят, будто немцы порабощены нацизмом, – писал в 1939 году уже упоминавшийся юрист Себастиан Хафнер. – Это только половина правды. С немцами произошло нечто худшее, для этого еще не придумано слова. Они – отоварищены. Они живут в волшебном мире мечты и опьянения. Оно и впрямь демонично, безмерно опасно, это многохвалимое, безобидное, прекрасное мужское товарищество. Нацисты знали, что делали, когда навязали его в качестве нормальной формы жизни целому народу”.

…Совместное возлияние решено было продолжить в его охотничьем домике. В объяснениях по пункту три Еккельн подчеркивал, что если по дороге туда и нарушил правила, то совсем немного. Если и допускалась скорость 100 километров в час, то на свободной дороге, а во время проезда через населенные пункты он сбрасывал скорость.

Гонки на дороге – не что иное, как проявление скрытой агрессии. И, скорее всего, алкоголизма, обвинения в котором Еккельн всячески избегал. Правда, его алкоголизм за годы пьянства, вероятно, изменил свою природу, он больше не имел никакого отношения к психологической самозащите, к тому, чтобы спрятаться от плохих мыслей. Теперь Еккельн пил от полноты жизни – “могу себе позволить, жизнь удалась”.

“На выезде из города с восточной стороны, где шло пересечение дорог Гифхорн – Эльцен, был закрыт шлагбаум. В то время, как я остановил машину, не знаю откуда, появился некий господин и сделал, подойдя к моему автомобилю, мне упрек в вождении с нарушением правил. Он был водителем автомобиля, который напрасно пытался меня обогнать на трассе. Этот господин сказал мне, что поскольку он член НСКК[1 - Национал-социалистический механизированный корпус – полувоенная организация в составе НСДАП – оказывал помощь полиции в патрулировании автобанов.], то должен на меня заявить. Я сказал ему, что мне безразлично, что он там напишет. Как я установил, речь шла о господине Хусманне из Гамбурга. Хусманн тогда утверждал, что я был в состоянии опьянения… Я заявляю, что разговор с Хусманном проходил в совершенно спокойной и вежливой форме. 24.06.1939 г. я был, как обычно, на службе около семи часов утра”.

Можно легко вообразить, насколько спокойно и вежливо велся этот разговор. Проведенная проверка показала, что Еккельн устроил настоящие гонки на провинциальной дороге и, остановившись на железнодорожном переезде, “вел себя крайне вызывающе”. Гиммлер закрыл глаза на этот проступок, никаких последствий для Еккельна он не имел, о нем даже не было сделано отметок в его личном деле.

Алкоголики

Могло быть хуже. Еккельн был не единственным алкоголиком среди высокопоставленных эсэсовцев. В том же Ганновере одно время, еще до назначения Еккельна, начальником полиции был Виктор Лютце, в прошлом – начальник штаба СА, донесший Гитлеру о неподобающих высказываниях Рёма и выдвинувшийся после “ночи длинных ножей”. Известный пьяница, 1 мая 1943 года он вместе со всей семьей попал в аварию недалеко от Потсдама из-за слишком высокой скорости на повороте – погиб вместе с дочерью.

Карьеру в нацистской партии сделал и другой алкоголик – Оскар Дирлевангер. Ровесник Еккельна, участник Первой мировой, в 1935 году он в пьяном виде разъезжал по Хайльбронну на служебном автомобиле и, совершив две аварии, попытался скрыться. За это ничего ему не было. Но когда выяснилось, что он растлил 13-летнюю девочку, да еще состоявшую в Союзе немецких девушек, это не сошло ему с рук. Дирлевангер был исключен из партии и получил два года тюремного заключения. Только в 1940 году обвинения были с него сняты, приговор отменен, а сам он назначен командиром эсэсовского карательного батальона, сформированного из бывших уголовников и сразу оставившего кровавый след в Польше (грабежи и убийства евреев Люблина). У него к евреям были давние счеты, еще в 1919 году его, участника Первой мировой войны, отчислили из Высшей технической школы в Мангейме за антисемитскую агитацию.

“Организм человека не в состоянии вместить одновременно и алкоголь, и антисемитизм, – говорил Станислав Ежи Лец, – стоит ввести в него немного алкоголя, и антисемитизм тут же вылезает наружу”.

Если же говорить всерьез, то насилие, конечно же, связано с алкоголем, под влиянием которого совершались и совершаются многие злодеяния. Свидетели геноцида в Руанде в 1994 году рассказывали, как пьяные хуту с песнями на устах убивали своих соседей, тутси по национальности.

Дивизия “Мертвая голова”

Весной 1940 года Еккельн отправился на войну с Францией. Сразу после того, как она перестала быть “странной войной”, немецкие войска начали наступление. Свою роль в блицкриге сыграла дивизия СС “Мертвая голова” (Totenkopf), которую возглавил Теодор Эйке. Еккельн, к тому моменту уставший от мирных трудов, напросился к старому знакомцу. Несмотря на высокий чин, Еккельну доверили лишь должность командира батальона, но новоиспеченный генерал готов был пойти в бой кем угодно – кому война, а кому мать родна.

В этом смысле он был не одинок. Гейдрих прошел перед войной курс обучения летному делу, переоделся в мундир гауптмана (капитана) и принял участие в боевых вылетах немецкой авиации во Франции (вначале как стрелок-радист на бомбардировщике, затем как пилот штурмовика). “Это отвечало представлениям Гейдриха об идеальном офицере СС, который не только сидит за рабочим столом, но и сражается на фронте, – пишет Лоран Бине. – После того как в 1941 году самолет Гейдриха был сбит восточнее реки Березины и Гейдриха спасли лишь вовремя подоспевшие немецкие солдаты, Гиммлер личным приказом запретил ему участвовать в боевых действиях”.

Формировалась дивизия “Мертвая голова” в Дахау в основном за счет частей по охране концлагерей. Она считалась элитным соединением. Их высший офицерский состав был сильно моложе армейского, зато идеологически куда более выдержанным. Войска СС в принципе задумывались Гиммлером как особое подразделение, беззаветно преданное фюреру.