Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

– Сейчас, Лукаша, сейчас, – отвечала старуха. – Бабы-то наши гуляют. Я чай, и наша немая ушла.

И захватив ключи, она торопливо пошла в избушку.

Назарка, убрав своего коня и сняв ружье, вошел к Лукашке.

XXXVII.

– Будь здоров, – говорил Лукашка, принимая от матери полную чашку чихиря и осторожно поднося ее к нагнутой голове.

– Вишь, дело-то, – сказал Назарка: – дедука Бурлак чт? сказал: «много ли коней украл?» Видно, знает.

– Колдун! – коротко отвечал Лукашка. – Да это чт?? – прибавил он, встряхнув головой. – Уж они за рекой. Ищи.

– Все неладно.

– А что неладно! Снеси чихирю ему завтра. Так-то делать надо, и ничего будет. Теперь гулять. Пей!—крикнул Лукашка тем самым голосом, каким старик Ерошка произносил это слово. – На улицу гулять пойдем, к девкам. Ты сходи, меду возьми, или я немую пошлю. До утра гулять будем.

Назарка улыбался.

– Что ж, долго побудем? – сказал он.

– Дай погуляем! Беги за водкой! На деньги!

Назарка послушно побежал к Ямке.

Дядя Ерошка и Ергушов, как хищные птицы, пронюхав, где гулянье, оба пьяные, один за другим ввалились в хату.

– Давай еще полведра! – крикнул Лукашка матери в ответ на их здоровканье.

– Ну, сказывай, чорт, где украл? – прокричал дядя Ерошка. – Молодец! Люблю!

– То-то люблю! – отвечал смеясь Лукашка. – Девкам закуски от юнкирей носишь. Эх, старый!

– Неправда, вот и неправда! Эх, Марка! – Старик расхохотался.– Уж как просил меня чорт энтот! Поди, говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог с ним! Я бы обделал, да тебя жалею. Ну, сказывай, где был. – И старик заговорил по-татарски.

Лукашка бойко отвечал ему.

Ергушов, плохо знавший по-татарски, лишь изредка вставлял русские слова.

– Я говорю, коней угнал. Я твердо знаю, – поддакивал он.

– Поехали мы с Гирейкой, – рассказывал Лукашка. (Что он Гирей-хана называл Гирейкой, в том было заметное для казаков молодечество.) – За рекой всё храбрился, что он всю степь знает, прямо приведет, а выехали, ночь темная, спутался мой Гирейка, стал елозить, а всё толку нет. Не найдет аула, да и шабаш. Правей мы, видно, взяли. Почитай до полуночи искали. Уж, спасибо, собаки завыли.

– Дураки, – сказал дядя Ерошка. – Так-то мы, бывало, спутаемся ночью в степи. Чорт их разберет! Выеду, бывало, на бугор, завою по бирючиному, вот так-то! (Он сложил руки у рта и завыл, будто стадо волков, в одну ноту.) Как раз собаки откликнутся. Ну, доказывай. Ну чт? ж, нашли?

– Живо обротали. Назарку было поймали ногайки-бабы, пра!

– Да, поймали, – обиженно сказал вернувшийся Назарка.

– Выехали, опять Гирейка спутался, вовсе было завел в буруны. Так вот всё кажет, что к Тереку, а вовсе прочь едем.

– А ты по звездам бы смотрел, – сказал дядя Ерошка.

– И я говорю, – подхватил Ергушов.

– Да, смотри тут, как темно всё. Уж я бился, бился! Поймал кобылу одну, обротал, а своего коня пустил; думаю, выведет. Так что же ты думаешь? Как фыркнет, фыркнет, да носом по земи… Выскакал вперед, так прямо в станицу и вывел. И то спасибо уж светло вовсе стало; только успели в лесу коней схоронить. Нагим из-зa реки приехал, взял.

Ергушов покачал головой. – Я и говорю: ловко! А много ль?

– Все тут, – сказал Лукашка, хлопая по карману.

Старуха в это время вошла в избу. Лукашка не договорил.

– Пей! – прокричал он.

– Так-то мы с Гирчиком paз поздно поехали… – начал Ерошка.

– Ну, тебя не переслушаешь, – сказал Лукашка. – А я пойду. – И, допив вино из чапурки и затянув туже ремень пояса, Лукашка вышел на улицу…

XXXVIII.

Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади. Из труб избушек шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и папахи кучками виднелись в темноте около заборов и домов.

На площади, против отворенной и освещенной двери лавки, чернеется и белеется толпа казаков и девок и слышатся громкие песни, смех и говор. Схватившись рука с рукой, девки кружатся, плавно выступая на пыльной площади. Худощавая и самая некрасивая из девок запевает:

Из-зa лесику, лесу темного,
Ай-да-люли!
Из-за садику, саду зеленого
Вот и шли-прошли два молодца,
Два молодца, да оба холосты.
Они шли-прошли, да становилися,
Они становилися, разбранилися
Выходила к ним красна девица,
Выходила к ним, говорила им:
Вот кому-нибудь из вас достануся.
Доставалася да парню белому,
Парню белому, белокурому.
Он бере, берет за праву руку,
Он веде, ведет да вдоль по кругу.
Всем товарищам порасхвастался:
Какова, братцы, хозяюшка!

Старухи стоят около, прислушиваясь к песням. Мальчишки и девчонки бегают кругом в темноте, догоняя друг друга. Казаки стоят кругом, затрогивая проходящих девок, изредка разрывая хоровод и входя в него. По темную сторону двери стоят Белецкий и Оленин в черкесках и папахах и не казачьим говором, не громко, но слышно, разговаривают между собой, чувствуя, что обращают на себя внимание. Рядом в хороводе ходят толстенькая Устенька в красном бешмете и величавая фигура Марьяны в новой рубахе и бешмете. Оленин с Белецким разговаривали о том, как бы им отбить от хоровода Марьянку с Устенькой. Белецкий думал, что Оленин хотел только повеселиться, а Оленин ждал решения своей участи. Он во чт? бы то ни стало хотел нынче же видеть Марьяну одну, сказать ей всё и спросить ее, может ли и хочет ли она быть его женою. Несмотря на то, что вопрос этот давно был решен для него отрицательно, он надеялся, что будет в силах рассказать ей всё, чт? чувствует, и что она поймет его.

– Чт? вы мне раньше не сказали, – говорил Белецкий: – я бы вам устроил через Устеньку. Вы такой странный!

– Что делать? Когда-нибудь, очень скоро, я вам всё скажу. Теперь только, ради Бога, устройте, чтоб она пришла к Устеньке.

– Хорошо. Это легко… Что же, ты парню белому достанешься, Марьянка, а? а не Лукашке? – сказал Белецкий, для приличия обращаясь сначала к Марьянке; и, не дождавшись ответа, он подошел к Устеньке и начал просить ее привести с собою Марьянку. Не успел он договорить, как запевало заиграла другую песню, и девки потянули друг дружку.