Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Женщина молодая, рябоватая и не красивая, но очень прiятная, въ простомъ шерстяномъ плать? безъ воротничковъ и рукавчиковъ, открывавшихъ пухлую шею и локти, вышла за перегородку и увидала Левина.

– Какой то баринъ, Николай Дмитричъ, – сказала она.

– Кто еще тамъ? – сердито закричалъ голосъ.

– Это я, – сказалъ Константинъ Левинъ, выходя на св?тъ.

– Кто я?

– Можно тебя вид?ть?

– А! – проговорилъ Николай Левинъ, вставая и хмуря свое и такъ мрачное и сердитое лицо. – Константинъ! Что это теб? вздумалось. Ну, входи же. Это мой братъ Константинъ меньшiй, – сказалъ онъ, обращаясь къ господину старому, но крашеному и молодящемуся съ стразовой булавкой въ голубомъ шарф?.

Константинъ Левинъ съ перваго взгляда получилъ отвращенiе къ этому господину, да и кром? самыхъ дрянныхъ людей онъ не ожидалъ никого встр?тить у брата, и ему, какъ оскорбленiемъ, кольнуло въ сердце, что этому господину братъ, в?рно, разсказывалъ про ихъ отношенiя.

– Это мой адвокатъ, – онъ назвалъ его, – д?лецъ. Ну, садись, – сказалъ Николай Левинъ, зам?тивъ непрiятное впечатл?нiе, произведенное на брата его знакомымъ.

И годъ тому назадъ, когда посл?днiй разъ Константинъ вид?лъ брата, Николай былъ не хорошъ и даже страшенъ, но теперь и некрасивость и мрачность, особенно когда онъ былъ золъ, еще увеличились. Маленькiй, нескладный ростъ, растрепанная, грязная одежда, не вьющiеся[692 - Зачеркнуто: прямо торчащiе, взлохмаченные, р?дкiе] густые висящiе на морщинистый лобъ взлохмаченные волосы, короткая борода, не растущая на щекахъ, усы и брови длинные и висящiе внизъ на глаза и губы, худое, желтое лицо и блестящiе, непрiятные по своей проницательности глаза.

– Я нынче прi?халъ, узналъ, что ты тутъ, и хот?лъ…

– Да,[693 - Зач.: по часамъ узналъ] отъ лакея Серг?я Дмитрiевича. Ну, да чтобъ ты такъ не б?галъ глазами, я теб? въ двухъ словахъ объясню, зач?мъ я зд?сь и кто это. Изъ Кiева я уб?жалъ отъ долговъ, сюда прi?халъ получить долгъ съ Васильевскаго, онъ мн? долженъ 40 тысячъ по картамъ. Это д?лецъ, – сказалъ онъ, указывая на господина, – адвокатъ, по мн?, понимаешь. Порядочные адвокаты ходятъ къ порядочнымъ, а къ нашему брату такiе же, какъ мы. А это, – сказалъ онъ по французски, указывая на женщину, – моя жена, т. е. не бойся, знаменитое имя Левиныхъ не осрамлено, мы не крутились, а вокругъ ракитаго куста. Я ее взялъ изъ дому, но желаю вс?мъ такихъ женъ. Ну, ступай, Маша. Водки, водки, главное. Ну, теперь видишь, съ к?мъ им?ешь д?ло. И если ты считаешь, что компрометировался, то вотъ Богъ, а вотъ порогъ.

Константинъ Левинъ слушалъ его, но понималъ не то, что ему говорилъ братъ, а все то, что заставляло его говорить такъ, и внимательно смотр?лъ ему прямо въ глаза. Николай Левинъ понималъ это; онъ зналъ, какъ братъ одной съ нимъ породы, однаго характера, ума, понималъ насквозь значенiе его словъ, и, видимо,[694 - Зач.: разсердился на это.] сознанiе того, что онъ слишкомъ понятъ, стало непрiятно ему. Онъ повернулся къ адвокату.

– Ну, батюшка, видите, какiе у меня братья, у него 3 тысячи да земель не заложенныхъ, и, видите, мною не брезгаютъ.

– А что же, есть надежда получить эти деньги? – спросилъ Константинъ Левинъ, чтобы вести разговоръ общiй, пока не уйдетъ этотъ господинъ.

– Когда я пьянъ, то чувствую надежду, – отв?чалъ Николай Левинъ, – и потому стараюсь быть всегда пьянъ.

– Полная, Константинъ Дмитричъ, – отв?чалъ адвокатъ улыбаясь. – Я принялъ м?ры и полагаю…

Константинъ Левинъ не слушалъ адвоката, а оглядывалъ комнату. За перегородкой въ грязной конурк?, в?роятно, спалъ онъ – брать. На диванчик? лежала ситцевая подушка, и, в?роятно, спала она. На ломберномъ стол? въ угл? былъ его мiръ умственный. Тутъ Константинъ Левинъ вид?лъ тетради, исписанныя его почеркомъ, и книги, изъ которыхъ онъ, къ удивлен(i)ю, узналъ Библiю.[695 - Зачеркнуто: и Гомера.]

– Ну, ему не интересно, – перебилъ его Николай Левинъ, – а вотъ водки – это лучше, – прибавилъ онъ, увид?въ входившую Машу съ графинчикомъ и холоднымъ жаркимъ. – Ну что жь ты д?лаешь, разскажи, – сказалъ онъ, сдвигая карты и патроны со стола, чтобы опростать м?сто для ужина, и повесел?въ уже при одномъ вид? водки.

– Я все въ деревн? живу.

– Ну a Амалiя наша (онъ такъ называлъ мачиху) – чтоже, бросила шалить или все еще соблазняется? Какая гадина!

– За что ты ее ругаешь? Она, право, добрая и жалкая старуха.

– Ну, a Серг?й Дмитричъ все философiей занимается? Вотъ пустомеля то. Я при всей б?дности издержалъ 3 рубля, взялъ его посл?днюю книгу. Удивительно мн?, какъ эти люди могутъ спокойно говорить о философiи. В?дь тутъ вопросы жизни и смерти. Какъ за нихъ возьмешься, такъ вся внутренность переворачивается, и видишь, что есть минуты, особенно съ помощью вотъ этаго, – онъ взялъ графинчикъ и сталъ наливать водку, – что есть минуты, когда не то что понимаешь, а вотъ, вотъ поймешь, откроется зав?са и опять закроется, а они, эти пустомели, о томъ, что ели ели на мгновенье постигнуть можно, они объ этомъ пишутъ, это то толкуютъ, то есть толкуютъ, чего не понимаютъ, и спокойно безъ[696 - Зач.: ст?снения, безъ сердца] любви, безъ уваженiя даже къ тому, ч?мъ занимаются, а такъ, изъ удовольствiя кощунствовать.

– Не говори этого. Ты знаешь, что это неправда, – сказалъ Константинъ Левинъ и, видя въ немъ все то же раздраженье и зная, что онъ ни отъ чего такъ не смягчается, какъ отъ похвалы, чтобы смягчить его, захот?лъ употребить это средство. – Ты знаешь, что это не правда. Разум?ется, есть люди, какъ ты, которыхъ глубже затрагиваютъ эти вопросы и они глубже ихъ понимаютъ.

Но только что онъ сказалъ это, глаза, смотр?вшiе другъ на друга, запрыгали, замелькали, и Николай Левинъ понялъ, что онъ съ умысломъ сказалъ это. И Константинъ Левинъ замолчалъ.

– Ну и ладно. Хочешь водки? – сказалъ Николай Левинъ и вылилъ жадно одну рюмку водки въ свой огромный ротъ и, облизывая усы, съ такою же жадностью, нагнувшись вс?мъ т?ломъ, взялся за жаркое, глотая огромными кусками, какъ будто у него отнимутъ сейчасъ или что оттого, что онъ съ?стъ или не съ?стъ, зависитъ вся судьба его. Константинъ Левинъ смотр?лъ на него и ужасался. «Да, вотъ онъ весь тутъ, – думалъ онъ. – Вотъ эта жадность ко всему – вотъ его погибель. Какъ онъ ?стъ теперь эту спинку сухаго тетерева, такъ онъ все бралъ отъ жизни».

– Ну, да что говорить о другихъ. Ты что же д?лаешь въ деревн?? – сказалъ Николай Левинъ. Онъ выпилъ еще водки, и лицо его стало мен?е мрачно. – Ну съ, Михаилъ Вакулычъ, прощайте. Приходите завтра, а я съ нимъ поболтаю, – сказалъ онъ адвокату и, вставъ, еще выпилъ водки и вышелъ съ нимъ за дверь.

Сл?дующая по порядку XIII.

– Что, вы давно съ братомъ? – спросилъ Константинъ Левинъ Марью, сид?вшую у окна и курившую папиросу.

– Второй годъ, – сказала она вспыхнувъ и поторопилась сказать, откуда онъ взялъ ее. – Здоровье ихъ не хорошо, а вонъ все, – она показала глазами на водку.

И Константинъ Левинъ, не смотря на то, что онъ только нынче утромъ говорилъ, что для него н?тъ падшихъ созданiй, а с...., онъ почувствовалъ удовольствiе отъ того, что эта с..... чутьемъ поняла, что онъ любитъ брата, и какъ бы приняла его въ свои сообщники. Въ ней было такъ много простоты[697 - Зачеркнуто: смиренiя] и любви къ этому челов?ку, что ему прiятно было съ нею понимать другъ друга.

– Что, съ моей женой знакомишься? Славная д?вка, – сказалъ Николай Левинъ, ударивъ ее по плечу. – Ну, теперь мы одни. Разсказывай про себя. Не велятъ намъ наши умники признавать родство по роду, а я вотъ[698 - Зач.: часы нынче послалъ Серг?ю, жалко, сов?стно какъ то, и вотъ] тебя увидалъ, что то iокнуло. Выпей же. Въ этомъ не одна veritas,[699 - [истина,]] а мудрость вся. Ну, разсказывай про себя, что ты д?лаешь.

Константинъ Левинъ разсказалъ свои занятiя хозяйствомъ, потомъ земствомъ и свои разочарованiя. Николай Левинъ расхохотался д?тскимъ см?хомъ.

– Это хорошо. Это значитъ, что ты лгать не можешь. В?дь все это вранье, игрушки и перетасовка все того же самаго, самаго стараго и глупаго. Одинъ законъ руководитъ вс?мъ мiромъ и вс?ми людьми, пока будутъ люди. Сильн?е ты другаго – убей его, ограбь, спрячь концы въ воду, и ты правъ, а тебя поймаютъ, тотъ правъ. Ограбить однаго нельзя, a ц?лый народъ, какъ н?мцы французовъ, можно. И тотъ, кто видитъ это, чтобы пользоваться этимъ, тотъ негодяй, а тотъ, кто видитъ это и не пользуется, a см?ется, тотъ мудрецъ, и я мудрецъ.

Но странное д?ло, Константинъ Левинъ, слушая его, слушая то самое, что онъ самъ иногда думалъ, не только не утверждался въ этихъ мысляхъ, но, напротивъ, уб?ждался, что смотр?ть на мiръ такъ нельзя, что это бол?знь. Въ глазахъ его брата весь мiръ было такое безобразiе, что страшно было жить въ немъ, и понятно, что спастись отъ него можно было только въ забвенiи. Онъ сталъ возражать ему, но Николай Левинъ не далъ говорить ему.

– Н?тъ, братъ, не порть себя, в?дь не ув?ришь себя въ томъ, чему не в?ришь. Не знаю, что изъ тебя выйдетъ, – продолжалъ онъ съ улыбкой (онъ р?дко улыбался, но улыбка его была чрезвычайно прiятна), – не настолько у тебя запаса есть, что пустомелей ты не будешь, а это хуже всего. Спиться, какъ я, тоже не хорошо, противно, какъ я самъ себ? бываю, и р?шительно не знаю, куда тебя вынесетъ. Нечто вотъ эта, – сказалъ, онъ указывая на Машу. – Эти ум?ютъ жить во всемъ этомъ сумбур?, у нихъ все глупо и ясно. Выпей, Маша. Или н?тъ, не пей.

– Ты думаешь? – сказалъ Константинъ Левинъ красн?я, – что женитьба…

– Да, на мiру смерть красна. Выводить людей, чтобы вм?ст? горе д?лить на этомъ дурацкомъ св?т?.

– Но ты мн? про себя разскажи, – сказалъ Константинъ Левинъ. Константину тяжело было это воззр?нiе на мiръ, а онъ не могъ не разд?лять его. – Про себя скажи, что ты д?лалъ и д?лаешь? Не могу ли я?

Онъ не договорилъ, потому что бл?дное лицо Николая покрасн?ло.

– Ты ужъ не любезничай, пожалуйста, дружокъ. Я васъ ограбилъ, ужъ это я знаю, и сказалъ и скажу, что больше я гроша отъ васъ не возьму, да я и по природ? бездонная кадка. Это я сказалъ и скажу, – заговорилъ онъ съ злостью, – что если бы мн? дали тогда мою часть, когда мн? нужна была, вся бы жизнь моя была другая.

Эта мысль и упрекъ, который онъ д?лалъ Серг?ю Левину за то, что ему не дали его части, когда онъ ее требовалъ, было его больное м?сто. Константинъ Левинъ зналъ, что это было несправедливо и что онъ всегда, раздражаясь, говорилъ про это. И теперь все выраженiе лица его изм?нилось, и онъ не зам?чалъ, что то, что онъ говорилъ, было непосл?довательно и не логично, потому что какая же могла быть его жизнь, когда онъ вообще считалъ всякую жизнь безсмыслицей и себя по природ? бездонной кадкой. Но, напавъ разъ на эту тему, онъ много и долго и желчно говорилъ, особенно упрекая брата Серг?я въ его безсердечности.[700 - Рядом на полях написано: про брата, авторское самолюбiе]

– Ты знаешь, за что онъ ненавидитъ меня.

– Вопервыхъ, не только не ненавидитъ, но любитъ.

– Ужъ позволь мн? знать, ненавидитъ за то, что я нахожу, что вс? его сочиненiя написаны прекраснымъ языкомъ, но вода, и за то, что говорилъ ему это. – Но Константинъ Левинъ съ трудомъ могъ сбить его съ этой темы. – Ну, хорошо, оставимъ. Чтоже теб? про меня знать? Таже исторiя. Въ Кiев? лроигралъ все, занялъ, не отдалъ.

– Но сколько?

– Ахъ, все равно, и если заплачу и если не заплачу. Я давно сказалъ, что вы за меня не отв?тчики. Ну, имя ваше я въ грязи таскаю. Ну, это не б?да. Пожалуй, я назовусь Левинскимъ. Одно ут?шительно – это то, что когда мы оба умремъ и на томъ св?т? вспомнимъ съ Серг?емъ Дмитрiевичемъ, какъ онъ обижался на меня за то, что я имя его въ грязи таскаю. Ну вотъ увидишь, что мы тамъ никакъ не будемъ въ состоянiи понять, что такое это должно означать, – сказалъ онъ, какъ и всегда отвлекая разговоръ отъ себя.

– Да этакъ, пожалуй, мы тамъ и не поймемъ, что такое значитъ, что мы братья.

– Н?тъ, – визгливо и широко раскрывая ротъ, прокричалъ Николай Левинъ, – Н?тъ, это мы поймемъ, и многое еще поймемъ. Мы поймемъ все настоящее, коренное, – заговорилъ онъ восторженно, блестя глазами изъ лица, которое теперь было совершенно другое, ч?мъ то, которое увидалъ Константинъ Левинъ, войдя въ комнату. Теперь это было вдохновенно-прелестное лицо, каждое движенiе этаго лица приковывало къ себ? вниманiе. Вообще въ эту минуту, посл? 5-ти рюмокъ водки, Николай Левинъ находился въ самомъ выгодномъ момент? своего пьянства. Мысли еще своимъ обилiемъ не затемняли слова, и языкъ д?йствовалъ еще послушно. Н?тъ, все das Echte[701 - [настоящее]] мы и тамъ поймемъ, оно везд? одно. Мы поймемъ то, что насъ съ тобою связываетъ, то, зач?мъ ты прi?халъ сюда ко мн?, да, вотъ этотъ твой взглядъ, old boy,[702 - [дружище,]] – сказалъ онъ, зам?тивъ, какъ слезы выступали на глаза брата, – вотъ это, – сказалъ онъ, указывая на Машу, – то, что насъ связываетъ, связало съ ней. Вотъ съ этой б....., да.

– Вы бы поменьше пили, Николай Дмитричъ, – сказала Маша, вызванная этимъ обращенiемъ.