Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

3. Загадка болгарской демократии

Л. Троцкий. В ЗАПОЗДАЛОЙ СТРАНЕ

В Болгарию стоит приехать уже для того одного, чтоб убедиться в относительности наших политических понятий. Формально здесь царит демократия. Суверенитет принадлежит народу, народ избирает парламент на основе всеобщего избирательного права, министерство ответственно перед парламентом за все свои действия. Но если мы вглядимся в государственную механику болгарской демократии, то без труда откроем в ней очень выразительные черты абсолютизма. Когда, три года тому назад

(#c_19), мне пришлось быть в Софии, у власти стояла демократическая партия, которая в 1908 году пришла на смену стамбулистам.[47 - Стамбулов – виднейший политический деятель Болгарии, родился в 1854 г. в гор. Тырнове. Принимал участие в восстании 1876 г. и в войне с Турцией 1877 – 1878 г.г. В 1884 году Стамбулов избирается председателем болгарского Собрания (парламент), а после отречения князя Александра Баттенбергского (8 сентября 1886 г.) назначается, вместе с Каравеловым и Муткуровым, регентом. Фактически с этого времени вплоть до 1894 г. Стамбулов является диктатором Болгарии. Всеобщие выборы в Собрание, проведенные в 1886 г. под сильным давлением Стамбулова, дали последнему твердое большинство в парламенте: из 552 депутатов 470 были стамбулистами. Опираясь на парламент, Стамбулов повел политику резкого противодействия России и решительно отклонил выдвинутую русским правительством кандидатуру на болгарский престол в лице князя Мингрельского. По инициативе Стамбулова князем Болгарии был избран Фердинанд Кобургский, бывший тогда офицером австрийской армии (см. прим. 18). Однако, вскоре после вступления на престол Фердинанд, желая восстановить связь с Россией, начинает сложную интригу против русофоба Стамбулова и даже организует ряд покушений на него. К 1894 г. взаимоотношения обострились настолько, что когда Стамбулов, в виде протеста против действий военного министра Петрова, отказавшегося подчиниться его распоряжениям, подал в отставку, Фердинанд отставку принял (30/V 1894 г.). Стамбулов пытался продолжать борьбу в печати, но 15 июля того же 1894 г. был убит на улице наемными убийцами.Стамбулисты, как партия (национально-либеральная), вернулись к власти в 1902 г. и руководили тремя кабинетами (Петрова, Петкова и Гудева). Основной тенденцией стамбулистов этого периода было стремление добиться при посредстве «великих держав» реформ в Македонии. Перевыборы Собрания в июне 1908 года оказались для стамбулистов неудачными: они не получили в парламенте ни одного места, и к власти пришли демократы во главе с Малиновым (см. прим. 50).] Смена эта произошла таким образом. В народном собрании на 175 депутатов было полтораста стамбулистов и полдюжины демократов. На ближайших выборах, организованных демократическим правительством, стамбулисты были совершенно раздавлены, в парламент не попали даже их шефы. Демократическая партия получает 166 мандатов. Весною 1911 года царь Фердинанд призывает к власти коалиционное министерство из представителей народной и прогрессивно-либеральной (цанковистской) партий.[48 - Народная, или национальная, партия выделилась из так называемой «стоиловистской»* партии, созданной известным болгарским политическим деятелем Стоиловым (пришедшим к власти после падения Стамбулова в 1894 г.; см. примечание 47). Вождем националистов стал И. Гешов, неуклонно следовавший в области внешней политики указаниям правительства царской России. Что касается внутренней политики, националисты почти ничем от остальных болгарских буржуазных партий не отличались. /* Необходимо отметить, что многие болгарские партии, почти ничем, в сущности, друг от друга не отличаясь, носят разные наименования, обычно – по фамилиям своих вождей.Прогрессивно-либеральная партия была создана Драганом Цанковым, по имени которого она и называется обычно «цанковистской». «Цанковисты» были непримиримыми врагами «стамбулистов» (см. прим. 47) и сторонниками полного подчинения Болгарии русскому влиянию. При этом «цанковисты» целиком солидаризировались со всей, внутренней и внешней, политикой царской России, вызывая тем самым против себя сильное возмущение в болгарском обществе.Перед Балканской войной «цанковистской» партией руководил Данев (см. прим. 83).] В демократическом народном собрании народняки занимали до этого три места, цанковисты ровным счетом одно. Коалиционное министерство с Гешовым[49 - Гешов, Иван – болгарский политический деятель, вождь националистов. В бытность свою премьером (1911 – 1912 г.г.) содействовал подчинению Болгарии русскому влиянию. Главным образом ему обязан своим созданием Балканский союз 1912 г. После Лондонского мира (см. прим. 57) Гешов, в предвидении второй Балканской войны, уходит в отставку и вскоре уезжает в Россию.] во главе распускает собрание и организует новые выборы, в результате которых в парламент торжественно вступают 80 народняков, 79 цанковистов. От демократического большинства остаются четыре души, почти исключительно бывшие министры. Демократы подверглись той самой участи, какую они, три года перед тем, уготовили стамбулистам, а эти, в свою очередь, повергли в 1903 году в прах вчерашних господ положения – цанковистов. И так далее… Эти парламентские катастрофы представляют собою единственный устойчивый элемент болгарской партийной жизни.

Формально дело обстоит, следовательно, так. Народ выбирает своих депутатов, которые выражают его суверенную волю. Министерство превращает эту волю в действие. Князь, по известной английской формуле, царствует, но не управляет. Однако, если вглядеться сквозь эпидерму демократических форм в живую ткань политической жизни, дело представится в прямо противоположном виде. Князь призывает к власти известную группу, которая, по его мнению, наиболее отвечает потребностям момента. Эта группа неизменно призывает к большинству – путем «демократических» выборов – свою партию. Новое парламентское большинство поддерживает создавшее его министерство, которое, в свою очередь, как мы уже знаем, есть политическая группа, призванная князем к власти. Нетрудно усмотреть в этой государственной механике огромную роль личной воли князя, по отношению к которой конституционно-демократические формы являются не столько ограничением или препоной, сколько гибким и послушным аппаратом. Министерство, ответственное перед парламентом, на самом деле является творцом парламентского большинства. Князь, который царствует, но не управляет, является на деле творцом министерства.

Монархисты чистой воды скажут, что царь только предвосхищает народную волю, т.-е. определяет ее линию путем политического предчувствия и по ней заранее направляет свою политику.

Противники режима скажут наоборот: князь не предвосхищает, а предопределяет народную волю, т.-е. формирует ее по личному своему произволу – при помощи аппарата власти, т.-е. армии чиновников.

Первое объяснение мы, разумеется, совершенно оставляем в стороне. Если бы так легко было предвосхищать народную волю и притом с такой безошибочностью, то к чему тогда вообще сложная механика парламентаризма? Гораздо проще вернуться к тому мистическому «предвосхищению», каким является чистый абсолютизм. Но и второе объяснение совершенно недостаточно. Оно сводит политическую жизнь страны, борьбу и смену партий в течение трех десятилетий или, по крайней мере, двадцатипятилетия царствования Фердинанда к личным причудам и полицейским махинациям. Это, по меньшей мере, невероятно.

На самом деле, борьба и смена политических партий, если попытаться овладеть внутренней закономерностью этого процесса, предстанет пред нами с совершенно другой стороны.

В Болгарии не менее десятка политических партий. Если оставить в стороне социал-демократию, которая здесь расколота на две фракции, то в политической практике всех остальных партий мы тщетно стали бы искать, особенно в последнее десятилетие, принципиальных различий. Причин тому две, и они тесно связаны друг с другом: запоздалость исторического развития Болгарии и слабость дифференциации общества.

Как и все отсталые страны, Болгария не имеет возможности творить новые политические и культурные формы в свободной борьбе внутренних своих сил; она вынуждена ассимилировать те готовые культурные продукты, которые выработала в своем развитии европейская цивилизация. Хотят или не хотят этого те или другие правящие группы, Болгария вынуждена, и притом спешно, строить железные дороги и мосты, перевооружать армию, а значит – делать займы; заводить правильную отчетность, а значит и парламентарные формы; копировать европейские политические программы, содействовать пролетаризации населения, а значит – и вводить социальное законодательство, и проч., и проч.

То же самое во всех других областях. Литература болгарская не имеет традиций и не успела выработать своей внутренней преемственности. Она вынуждена подчинять свое неперебродившее содержание новым и новейшим формам, созданным под совсем другим культурным меридианом.

Разумеется, и развитие старых стран в существе своем, как и в своих формах, объективно обусловлено. Но там историческая обусловленность – внутренняя. Она раскрывается в «свободной» игре национальных сил – классов, партий, групп, лиц, которые из наследственного культурного материала созидают новые и новые формы.

Для стран отсталых чередование политических и культурных форм обусловлено не этой свободной логикой внутреннего развития, а непосредственным внешним давлением, которое применяет самые разнообразные методы: от невесомого идейного воздействия, вырастающего из разницы культурных уровней – до принуждения вооруженной рукой.

Запоздалая страна в своем историческом движении похожа не на корабль, который сам прокладывает себе путь по волнам, а на баржу, которую тащит на буксире пароход. Капитан парохода вынужден проявить свою инициативу в выборе пути, начальник баржи связан по рукам и по ногам.

Министерства Болгарии (а значит и стоящие за ними партии), как бы они не отличались друг от друга по своим программам, традициям и личным качествам, весьма похожи на команду баржи, которую европейский пароход на крепком канате влечет по заранее намеченному пути.

В своих статьях о балканском вопросе, написанных 60 лет тому назад, Маркс предсказывает, что политически расовые влияния России на балканских славян будут чем дальше, тем больше парализоваться неотразимым действием европейской культуры. «Можно утверждать, – говорит он, – что чем больше Сербия и сербская национальность упрочивались, тем больше прямое русское влияние на турецких славян отступало на задний план. Ибо Сербия, чтобы удержать свое самостоятельное положение в качестве „христианского“ государства, вынуждена была заимствовать свои политические учреждения, свои школы, свои научные познания, свои промышленные формы из Западной Европы. Этим объясняется и та аномалия, что Сербия, несмотря на покровительственное господство России, является со времени своей эмансипации конституционной монархией». В еще большей мере сказанное здесь относится к Болгарии.

К несамостоятельности культурной, проистекающей из отсталости, присоединяется несамостоятельность во внешней политике, не как следствие расового родства, а как результат слабости. В борьбе за свое место на Балканах, Болгария, как малая «державица», вынуждена была пристраивать свою политику к политике той или другой из великих держав. В постоянном лавировании между их враждебными интересами и аппетитами и состояла, в сущности, самостоятельность внешней болгарской политики. Выдвинуть ли русофильскую или австрофильскую политику, протянуть ли Турции руку дружбы или руку, вооруженную кинжалом, заказывать ли оружие в Германии или во Франции, занимать ли деньги у Ротшильда парижского или у Ротшильда венского, – вот вопросы, которые играли решающую роль при выборе князем той или другой политической группы в качестве болгарского правительства в данный момент. По линии внешней политики совершалось гораздо более действительное размежевание болгарских политических партий, чем по вопросам внутренним. Во внутренней политике все оставалось смутно и неустойчиво. А в иностранной политике у партий создались свои, тоже, впрочем, не очень крепкие традиции: русофильская – у цанковистов, русофобская – у стамбулистов, миролюбиво-оппортунистическая («туркофильская») – у народняков, активно вызывающая – у демократов и т. д.

Когда уклон в одну сторону становился слишком большим и опасным для государственной самостоятельности Болгарии, возникала необходимость призыва к власти другой группы, которая, по традициям и связям своим, могла бы явиться носительницей нового курса, часто противоположного предшествовавшему. Князь Фердинанд с своей стороны заботился о том, чтобы не сжигать мостов ни в ту, ни в другую сторону. Он поддерживает контакт с Россией, когда у власти стоят русофобы, и пускает в ход связи с Веной, когда министерство принадлежит к русофильской партии.

«Киевская Мысль» N 320, 18 ноября 1912 г.

Л. Троцкий. БОЛГАРСКИЙ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ

Итак, во внутренней политике Болгарии все правящие партии, со второстепенными уклонениями в ту или другую сторону, повторяют друг друга. Они все делают заимствования из одного и того же европейского источника, покровительствуют всеми средствами протекционизма туземной индустрии, все культивируют милитаризм и как можно туже подвинчивают податной пресс. Для широких масс населения, особенно сельского, в конце концов, довольно безразлично, какая из партий стоит в данный момент у руля.

Когда князь в 1908 году призвал к власти демократов (бывших каравеловцев), газеты спрашивали лидера их Малинова,[50 - Малинов, Александр – родился в 1867 г. в Бессарабии; образование получил в Киеве, где окончил юридический факультет и затем был помощником присяжного поверенного. В 1899 г. Малинов принял болгарское подданство. Выбранный депутатом в Собрание, он вскоре выдвинулся и после смерти Каравелова (см. прим. 51) сделался вождем каравелистской («демократической») партии. В 1908 г. Малинов заменил на посту премьер-министра стамбулиста Гудева (см. прим. 47); парламентские выборы, происходившие летом того же года, доставили ему подавляющее большинство в палате. В бытность Малинова премьером и при его ближайшем содействии произошло (5/X 1908 г.) объявление Болгарии независимым государством. В марте 1911 г. Малинов ушел в отставку, уступив место премьера Гешову. Во время мировой войны Малинов – в оппозиции; после падения кабинета Радославова (июнь 1918 г.) опять назначается премьером, но уже в октябре того же 1918 г. уходит в отставку.] какими-такими демократическими средствами он собирается обеспечить себе парламентское большинство, раз у его партии в предшествующем парламенте было всего-на-всего шесть депутатских мест? «Я надеюсь на неорганизованную массу населения», – ответил Малинов и не ошибся в расчете. Выборы дали ему 166 мест из 203.

«Партия» политически безразличных и безличных здесь, по вполне понятным причинам, очень многочисленна и своими голосами определяет исход выборов. А незачем пояснять, что эта «партия» всегда склонна поддерживать власть. Для захолустного обывателя, для крестьянина, для маленького человека в Софии, которые успели быть разочарованы, – чтобы не сказать: обмануты, – всеми партиями, для них должно представляться более выгодным и удобным поддержать уже призванную к власти партию, чем кого-либо из пестрой оппозиционной братии, ибо власть, как власть, всегда имеет возможность хоть кое-что выполнить из своих обещаний, тогда как партии временной оппозиции одинаково бессильны что-либо сделать для своих избирателей.

Сказанного не нужно понимать так, будто здесь за три с половиною десятилетия свободной жизни совсем не выработалось политических связей и традиций. Политически бесформенная масса никоим образом не составляет 80 % голосующего населения, – между тем как каждое новое правительство получает свои 80 и более процентов общего числа мандатов.

Причина этой кричащей диспропорции коренится в избирательной технике. Болгарский избирательный закон не знает перебаллотировок. Правительство может получить меньшинство всех поданных в стране голосов, но достаточно ему получить в большинстве округов относительный перевес над каждой оппозиционной партией в отдельности, – и оно получает подавляющее большинство мандатов. Беспартийная масса избирателей недостаточно сильна, чтобы обеспечить каждому новому правительству абсолютное большинство голосов, но она достаточно многочисленна, чтобы обеспечить новой правящей партии перевес над каждой из оппозиционных партий в отдельности. Это приводит к следующему парадоксальному результату: в большинстве своем население голосует оппозиционно, а в парламенте безраздельно господствует партия, собравшая вокруг себя далеко менее половины избирателей; абсолютное большинство голосов бесплодно разбивается между несколькими партиями, которые мало разнятся друг от друга, а от правительственной отличаются только тем, что в данный момент лишены преимуществ и выгод власти.

Эта последняя, чисто техническая, причина правительственных побед легко устранима. Принятая уже парламентом пропорциональная система, первый опыт применения которой был сделан на последних выборах в двух округах, внесет, несомненно, новые черты в физиономию болгарского парламентаризма, уничтожив вопиющее несоответствие между голосами и мандатами. Но основной фактор политической борьбы – беспартийная масса населения, идущая за колесницей власти – долго еще будет определять ход и исход выборов.

«Киевская Мысль» N 322, 29 ноября 1912 г.

Л. Троцкий. ДЕМОКРАТИЯ И АБСОЛЮТИЗМ

Политический строй Болгарии, каким мы его видели выше, можно определить как комбинацию из демократии и просвещенного абсолютизма. И это, повторяем, не случайное, а закономерное сочетание, обусловленное всей предшествующей историей Болгарии и ее нынешней социальной структурой.

Политическая демократия явилась здесь естественным отправным пунктом самостоятельного политического развития последних трех с половиною десятилетий. До освобождения здесь все противоречия растворялись в одном основном: все болгарское противопоставлялось всему турецкому. Турецкое господство было воплощением социальных невзгод, политических бедствий, национальной приниженности. Все болгарское казалось и считалось однородным, ибо равно бесправным. Низвержение турецкого ига не могло означать в этих условиях ничего другого, кроме освобождения и политического уравнения всех болгар. Равнобесправные должны были стать равноправными. Болгарская интеллигенция, руководимая Петко Каравеловым,[51 - Каравелов, Петко (род. в 1843 г.) – образование получил на философском факультете московского университета, который он окончил в 1871 г. До русско-турецкой войны он оставался в Москве, где учительствовал в одной из гимназий и завязал тесные отношения со славянофильским кружком И. С. Аксакова. В 1878 г. Каравелов вернулся в Болгарию и, по рекомендации Аксакова, был назначен виддинским вице-губернатором. Первое Собрание в Тырнове (1879 г.) избирает Каравелова, примкнувшего к либеральной (цанковистской) партии, пом. председателя. В следующем (1880) году Каравелов получает портфель министра финансов в кабинете Цанкова, а затем, разойдясь с последним и образовав собственную партию (демократическую), становится премьером. После государственного переворота князя Александра Баттенберга, отменившего Тырновскую конституцию (1881 г.), Каравелов уезжает в Восточную Румелию, где работает в качестве городского головы Филиппополя и в своей газете «Независимость» ведет агитацию против болгарского правительства. С восстановлением конституции (1883 г.) он возвращается на пост премьера. Крупнейшую роль Петко Каравелов сыграл в деле воссоединения Восточной Румелии с Болгарией (1885 г.). Когда Александр Баттенбергский отрекся от престола (1886 г.), Каравелов был назначен одним из регентов (вместе со Стамбуловым и Муткуровым), но вскоре разошелся со Стамбуловым из-за своего русофильства и должен был уйти с этого поста. После избрания князем Болгарии Фердинанда Кобургского (см. прим. 18) Петко Каравелов перешел в оппозицию. В 1892 г. Стамбулов инсценирует против него процесс по обвинению в убийстве министра финансов Бельчева. Каравелов был присужден к 5 годам тюрьмы, но после падения Стамбулова (1894 г.) амнистирован. В последний раз Каравелов образовал кабинет в 1901 г., но в январе 1902 г., не справившись с дефицитом государственного бюджета, подал в отставку. В 1903 г. Петко Каравелов умер.] нашла для этого нового состояния готовое выражение в формулах западно-европейской парламентарной демократии. Великое народное собрание в Тырнове провозгласило суверенитет народа, одну палату, всеобщее голосование, ответственность министров. Те учреждения, которые были выработаны на Западе путем долгой внутренней борьбы, как ответ на потребности новых классов, оказались пересаженными сюда в готовом виде одним ударом, чтоб оформить те отношения, которые оказались налицо после механического свержения тяжелой всеуравнивающей крышки турецкого господства.

Освобожденная Болгария была с первого же дня поставлена в условия необходимости усваивать основные элементы европейской культуры и на основе новой техники, прежде всего, военной, отстаивать свое государственное существование. Между тем, масса народа, вчера только вышедшая из турецкого ига, не имела никаких навыков самостоятельного государственного управления. Буржуазия была лишь в зародыше и не успела еще сбросить с себя свои азиатские формы (чорбаджии!)

(#c_20); политическое руководство страной было ей не по силам. Вот эти-то условия – необходимость реформ, с одной стороны, культурная отсталость населения и слабость буржуазии, с другой – и создавали в своей совокупности предпосылки просвещенного абсолютизма. Инициатива монарха и его международные связи получали огромное значение. А так как великий перелом 78 года в истории крестьянской Болгарии,[52 - Великий перелом 1878 г. – Речь идет о новой для Болгарии эпохе, созданной Берлинским трактатом 1878 г. (см. прим. 20), по которому Болгария превращалась в автономное княжество, под номинальным суверенитетом турецкого султана.] как мы знаем уже, естественно облек ее молодую государственность в доспехи народного суверенитета и всеобщего голосования, то вся дальнейшая политическая жизнь страны должна была свестись к борьбе и сожительству этих двух взаимно отрицающих друг друга категорий: абсолютизма и демократии. А в общественном развитии Болгарии не было, разумеется, недостатка в тенденциях, которые растравляли основное политическое противоречие, то усиливая монархию, то вливая живое демократическое содержание в отвлеченные демократические формы.

Социальная основа болгарской демократии очень примитивна. Ее природа – стихийно-бытовая, подобная природе нашей деревенской общины. Болгарская интеллигенция катастрофически призванная, после свержения турецкого ига, к управлению судьбами страны, получила возможность увенчать примитивно-бытовую основу политической надстройки демократии. Но это увенчание только ставило вопрос о дальнейших судьбах страны, а не разрешало его.

Как из русской общины не дано было развиться непосредственно социализму, на что надеялись утописты-народники, так и первобытная крестьянская демократия Болгарии может прийти к строю, основанному на сознательном политическом самоуправлении народа, не прямиком, а сложными путями внутренней борьбы.

«Киевская Мысль» N 322, 29 ноября 1912 г.

II. Война

1. Сербия в войне

Л. Троцкий. В ДОРОГЕ

Виктор Адлер,[53 - Адлер, Виктор (1852 – 1918) – руководитель австрийской с.-д. партии. Окончил медицинский факультет в Вене. Занявшись изучением рабочего движения, Адлер становится на ортодоксально-марксистскую точку зрения и вступает в социалистическую рабочую партию Австрии. В 1886 г. он основывает газету «Gleichheit», боровшуюся за объединение существовавших в то время левого и правого течений в партии. Это объединение и было достигнуто на конгрессе в Гайнфельде в 1889 г. С этого времени Адлер становится руководителем объединенной партии. В 1889 г. за редактирование газеты «Gleichheit» Адлер был арестован и приговорен к 4-месячному аресту. По отбытии наказания он становится во главе кампании, проводимой партией за введение всеобщего избирательного права. С 1903 г. Адлер состоял депутатом австрийского рейхсрата. Занявши в начале своей политической деятельности ортодоксально-марксистскую позицию, Адлер постепенно сходит с нее и становится одним из наиболее ярких представителей реформизма во II Интернационале. Адлер в сильной степени переоценивал значение парламентской деятельности и во время выборов зачастую поддерживал либералов. Правительственные реформы, по мнению Адлера, смогли бы значительно улучшить положение рабочего класса. С наступлением мировой войны Адлер, как и вся руководимая им партия, становится на оборонческий социал-патриотический путь. После революции 1918 г. в Австрии Адлер был первым министром иностранных дел первого республиканского буржуазного правительства.] один из остроумнейших людей в Европе, определил лет десять тому назад австрийский государственный строй, как абсолютизм, смягченный халатностью, – Absolutismus gemildert durch die Schlamperei. За это десятилетие в Австрии многое изменилось, место куриальной Думы занял парламент всеобщего голосования, высоко поднял украшенную петушиными уланскими перьями голову австро-венгерский империализм, выросла и украсилась Вена. Но Schlamperei – когда хотят быть вежливыми, ее называют Gemutlichkeit (добродушием), – все еще остается национальнейшим элементом австрийской общественности, идет ли дело о политике, городском самоуправлении или торговле.

Я потому заговорил об этом, что из-за милой австрийской беспорядочности мне пришлось на два дня позже, чем я предполагал, выехать на Балканы. Два дня пролежали без движения в Creditanstalt высланные для меня по телеграфному переводу деньги, и, когда я, узнав об этом, бурно объяснился с чрезвычайно, до последней степени, благообразным банковским чиновником, он, в оправдание свое, привел мне около десятка доводов, которые в основе своей все сводились к одному: к Schlamperei.

Из Вены я выехал 25-го и, уже сидя на извозчике, узнал из вечерних телеграмм, что черногорский король объявил войну. Не могло быть никакого сомнения в том, что Сербия и Болгария последуют вскоре за Черногорией, – иначе пришлось бы допустить, что король Николай решил по собственному усмотрению перекраивать Балканы. Тем курьезнее выступали сообщавшиеся одновременно оптимистические заверения австро-венгерской и русской дипломатии по поводу имеющихся воспоследовать магических результатов вербальной ноты.

Хотя от Будапешта до Белграда железнодорожная лента тянется преимущественно в южном направлении, но культурно вы передвигаетесь на восток. В вагонах первого и второго класса, где публика хорошо выбрита и молчаливо предается чарам пищеварения, смена культурных и даже этнографических поясов не так приметна. Но на станциях и в вагонах третьего класса многоязычный, пестрый, культурно и политически запутанный Восток калейдоскопически развертывается перед вами. Два студента-болгарина, студент-серб и венгерский учитель разговаривают между собою в углу вагона третьего класса на невероятном языке из болгарских, немецких, сербских и французских слов. Мелкопоместный венгерский помещик на мадьяро-немецком языке объясняет румынскому священнику архитектурные преимущества Будапешта перед Веной. Рабочий-болгарин, возвращающийся из Америки после четырехлетнего отсутствия, делится с рабочим-словаком своими заокеанскими наблюдениями: полузнакомые слова, пояснительные жесты, недоразумения и снисходительные улыбки людей, привыкших только наполовину понимать друг друга. Австро-венгро-балканский интернационал!

Женщины Востока, вьючные животные с младенцами на руках, с грязными грудями, висящими из сорочек, с кулями за спиной и под локтем, пробиваются в дверь вагона, проталкивая коленями какую-то поклажу впереди себя. За ними – крестьяне, навсегда почерневшие от земли и от солнца, корявые, кривоногие, низко придавленные к земле тяжкой властью ее. Молодухи, снимающие тут же на людях сарафан и остающиеся в короткой исподнице и в сорочке, засиженной блохами. Скрюченные старухи с зобами, в черных платках, опершись на посох, сидят на скамье 3, 4, 5 часов, без слов и без движения. Какое страшное всевыносящее терпение!

Старый цыган с зеленым узлом, занимающим чуть не треть вагона, бормочет про себя что-то невнятное гортанным речитативом, курит короткую трубку и в течение десяти минут проплевывает весь вагон. Цыганка со строжайшим античным профилем лба и носа баюкает ребенка. Молодой рябой цыган, – «православный сербский цыган», – рекомендует он себя, – в жилете, вышитом красным и зеленым шелками, и в бархатных штанах, о которые он лихо зажигает вонючий серник…

Восток, Восток! Выглянуть в окно на более значительной станции – какая смесь лиц, нарядов, этнографических типов и культурных уровней! Невероятные жилеты, чуть не до верхней губы, лоснящиеся цилиндры, фески, еврейские профили, лапти, натянутые рейтузы, босые ноги, последний парижский «крик», бронзовые тела и среди всего – черные, ни в какой толпе не теряющиеся фигуры католических священников, одни и те же в Париже, Вене и на никому неведомой станции между Будапештом и Белградом.

В центре разговоров той публики, которая почище, – надвигающаяся война. И хотя все чувствуют, что на этот раз дело обстоит серьезнее, однако, воспоминания об аннексионном кризисе почти всех настраивают полускептически: «Великие державы не допустят».

– Какая тут война? – объясняет молодой венгерец баварскому священнику, направляющемуся в какую-то миссию. – Монтеккукули[54 - Монтекукули (1609 – 1681) – известный австрийский полководец. Участвовал в 30-летней войне; командовал войсками в Баварии, Саксонии и Франконии, принимал участие в боях с турками и французами. Монтекукули написал несколько работ по военным вопросам.] еще 300 лет тому назад сказал, что для войны нужны деньги. Сербии каждый день мобилизации стоит миллион франков. Надолго ли ее хватит?

– А сколько это свиней – миллион франков? – ядовито спрашивает румынский священник.

– Вот то-то и есть. Видали в Бруке? Там сорок вагонов амуниции задержано, – из Крезо шла, из Франции, для Сербии. Наше правительство задержало, – вся станция полна. Нет, войны не будет. Державы не допустят…