Иметь и не потерять

За столом, как всегда, сидела Лена, и, Митька, узнав от Гуртова, случайно встреченного днем раньше в городе, о Володькином интересе, стал исподтишка приглядываться к ней.

«Поглядеть – разлюли-малина, а что у нее за душой? Надо бы разобраться, а то выйдет, как у меня с Галькой: то милуемся, то скандалим. – Упоминание о жене вновь потянуло Митьку к раздумью. Получалось, что, с какой бы стороны он ни подходил, все пустота и неопределенность. – В дурака заигрался или вовсе в очко? – жег себя Митька душевной горечью. – Как бы перебора не получилось: с Галькой завис на волоске, и к Маше хода нет. – Он вдруг ощутил в груди холодок какого-то испуга, боязни возможного одиночества (по крови Митька был завзятым семьянином), хотя годы у него были еще не бог весть какие. – Заводить новую семью? – сыграла мысль. – Это опять все сначала, а у меня сын растет, и Маша все же первая любовь, с детства, можно сказать, женихом и невестой дразнили…» – Его размышления спугнул резкий звонок телефона.

Лена подняла трубку и взглянула на печального Митьку.

– Можете войти, – кивнула она, – Алексей Гаврилович освободился.

– А, Дмитрий. – Бурукин поднял голову от каких-то бумаг. – Входи, входи. С выздоровлением. – Он, встав с кресла, пожал Митьке руку. – Ну рассказывай, что случилось.

– Запуржило нежданно, а я еще в озере был – мешки с рыбой тащил к берегу. Тут инспекция налетела – пришлось все бросить и драпать по камышам к машине, чтобы оторваться от них.

– Много было рыбы? – В глазах у Бурукина мелькнули отсветы интереса.

– Два мешка, не меньше центнера, и вся щука отборная – от килограмма и выше. Мелочь я не острожил.

– Жалко, жалко, – искренне произнес Бурукин. – Но что случилось – то случилось, переживем. Наше никуда от нас не уйдет. Я тут договорился с одним рыбхозяйством в соседней области, разрешают судака с сазаном половить, а это наваристее щуки. Так что готовься – со дня на день позвонят.

Митька заколебался – такой возможности у него не было никогда, но что-то предостерегающе токнуло у него в груди.

– Какой теперь с меня рыбак. Мало-мальски вспотел, остыл – и снова на уколы. Поберечься надо с годик, а там видно будет.

Бурукин помолчал, поняв, что Митька увиливает, прикрываясь болезнью, и съязвил:

– Целый год, Дмитрий, нас никто ждать не будет. Особенно рыба. Ты же с детства рыбачил и знаешь, что эта живность капризная: сегодня она есть, а завтра – пусто.

– Не клин же на мне сошелся, Алексей Гаврилович, – уже с неподдельной отрешенностью выговорил Митька. – В цехах есть рыбаки, и не хуже меня.

– Чудак ты, Дмитрий, хотя и не на букву «м» – мы же с тобой давно сработались, понимаем друг друга с полуслова. Все у нас налажено, надежно. А кому я могу сейчас довериться? С бухты – барахты и подзалететь можно по-крупному, если не под суд – так по партийной линии. А партия, брат, дело серьезное, там церемониться не будут – пихнут с работы по черному списку, и будешь до конца своих дней щи лаптем хлебать.

«Ишь, как забавно поет. – Митьку ничуть не задели малопонятные для него измышления, но перебивать Бурукина он не стал. – Небось про черный список давным-давно знает, а свое дело ведет. Начихать тебе, Алексей Гаврилович, и на партию и на черный список. Одного ты боишься – потерять кресло директора. Что точно – то точно».

Бурукин принял его молчание за раздумье и продолжал наседать:

– На носу, Дмитрий, лето, какая простуда. И захочешь – не заболеешь.

– Все одно, Алексей Гаврилович, на рыбалку, на любую, я пока не поеду. – Митька произнес это с твердостью в голосе, и Бурукин нахмурился, поняв, что уговаривать упертого столяра бесполезно.

– Смотри, Тулупов. – Он всегда в минуты недовольства называл своих подчиненных по фамилии. – Не пришлось бы пожалеть, да поздно будет.

– Пожалею – пожалеешь, – неожиданно скаламбурил Митька сам того не зная, и растянул губы в налетной улыбке.

– Как сказать, – не принял его шутливого тона Бурукин, – давай закончим разговор на эту тему: определились с ней – и точка. Когда на работу выйдешь?

Митька подумал:

– Как врачи решат, по самочувствию. Аванса дать не могу.

– Я вижу – ты совсем занедужил, – с ехидцей произнес Бурукин. – Может, тебе путевку в санаторий выбить? Вмиг восстановишь пошатнувшееся здоровье. Тут как раз по кооперативу важный заказ намечается.

Митька понял его иронию, но не подал вида.

– От путевки не откажусь, а с кооперативом придется повременить. По пятнадцать часов работать я теперь не смогу. Другого мастера ищите.

Бурукин был явно озадачен таким поворотом дела, но быстро согнал с лица налет растерянности.

– Ты, Дмитрий, лошадей-то не гони, слететь с обрыва не долго. Все не так просто, как ты думаешь. Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, не шибко разбежишься. – Он пытливо поглядел Митьке в глаза, ища в них хитринку или холодок робости, но ни того, ни другого не уловил и продолжил: – Кооператив, Дмитрий, мелочи. Я мыслю всю нашу фабрику взять в аренду, а в дальнейшем, возможно, и в собственность оформить ее удастся. В руководстве страны раскол пошел. Наверняка большие перемены будут во всем – московские друзья намекали. А мы этот момент и постараемся уловить. Представляешь, какие перпективы могут тогда открыться! Ты вот хотел бы заработать миллион?

Митька опешил от такого вопроса, с недоумением глядел на директора, не понимая, шутит он или всерьез пытается его прощупать. «Что это он погнал? – терялся Митька в догадках. – На новую блесну, что ли, поймать меня хочет?» В груди у него что-то задрожало, тоненько-тоненько. Эту непонятную дрожь растерянности Митька уловил еще в больнице, «обсосав свою жизнь, как сухую тарань», начиная от возврата с армейской службы до болезни. В противоречиях и утверждениях, поисках правильных, на его взгляд, вешек на будущее, и ощутил он этот эфемерный перепляс души.

– Чего молчишь? – Бурукин таил в глазах едва заметную улыбку.

– А зачем мне миллион? – заиграл простака Митька. – Машина у меня есть, квартира – тоже. И все остальное не хуже, чем у других.

– Не можешь ты, Дмитрий, вылезти из деревенских штанишек, – продолжил игру в словесные поддевки Бурукин. Ему или нравилось путать мысли простого, не обладающего высоким образованием человека, или хотелось поиздеваться над упрямым работником. – Есть вещи, Дмитрий, покруче машин и квартир. Разве тебе не хотелось бы побывать, например, на Гавайских островах или, скажем, в Бразилии?

Митька усмехнулся:

– Чего я там потерял? Чужая страна, чужие люди. Да и кто меня туда пустит?

– Голова ты садовая, Дмитрий, – гнал свое Бурукин. – При чем тут страна и люди? В райских местах побывать отрадно, человеком себя ощутить в полную силу – вот цена вопроса. И сдается мне, что скоро иные времена наступят – все эти заграничные препоны отменят.

– А я и здесь, в Сибири, райские места знаю.

– Ладно. Хватит воду толочь в ступе, – посерьезнел Бурукин. – Раз ты упрямишься и лукавишь с кооперативом – давай я тебя переведу пока в наше ремесленное училище мастером производственного обучения, а ты там, в стройцехе, вместе с выпускниками выполнишь мой заказ в счет их последней практики. Какие понадобится материалы, фурнитура и прочие комплектующие, я обеспечу. Мне этот заказ вот так нужен. – Бурукин провел ладонью себе по горлу. – И не только мне, а и там. – Он показал пальцем в потолок. – Так что ты уж постарайся, Дмитрий, а после решим, куда рулить дальше. Садись вон в приемной за столик и пиши заявление о переводе в училище с сохранением зарплаты.

Митька растерялся от такого внезапного предложения. Уж чего-чего, а перевода в более уютное местечко, свободное от всяких производственных планов и прочих обязательств, связанных с работой, да еще и с сохранением прежней зарплаты, он не ожидал. «Ловкач! – и удивился, и огорчился Митька. – Нашел все же лазейку, куда меня загнать и где засупонить – не выкрутишься». Идти на крайнее обострение отношений с директором он поостерегся и промолчал, обдумывая, во что выльется его возможный отказ.

Угадав Митькино замешательство, Бурукин добавил:

– Будешь готовить молодых столяров. Глядишь, и какой-нибудь из них выше тебя поднимется со временем.

– Выше меня вряд ли, – как-то отвлеченно, в неком недовольстве, ответил Митька. – Этому ремеслу надо учиться с малку, а скорее – родиться столяром.

Бурукин понял, что предложение его поплыло в нужную сторону, и подыграл:

– Тут я с тобой, Дмитрий, соглашусь почти полностью. – Он нажал какую-то кнопку на телефонном аппарате, и в дверях появилась Лена.

– Дай ему лист чистой бумаги, и пусть он там, у тебя, напишет заявление о переводе в наше училище старшим мастером производственного обучения.

Митька привстал с места и, притаивая голос, спросил:

– А как тут мой братец?

Бурукин кинул взгляд на Лену, еще стоявшую в распахе дверей, и помедлил с ответом, принимаясь за какие-то бумаги на столе.

– Ты знаешь… – Он притворно кашлянул. – Твой братец оказался гораздо шустрее, чем я предполагал. Освоился за какой-нибудь месяц. И не только по работе.

Лена хлопнула дверью, уходя в приемную, и Бурукин продолжил: