Иметь и не потерять

– Не заговаривайся, мужик, – покосился на него незнакомец, – как бы не пришлось отвечать.

– Грозить еще тут будет! – Паша был настроен агрессивно. – Отпинаем вот сейчас как следует и скажем, что ты первым задрался – свидетелей-то нету.

Тот усмехнулся, кивнул в сторону машины, остановившейся у леса:

– А вон они, свидетели.

Чтобы осадить разошедшегося Пашу, готового и впрямь полезть в драку, Иван заметил спокойно:

– Не торопятся твои приятели на выручку, ждут чего-то.

– Сыро здесь – вот и осторожничают. Надо к ним идти.

Иван понял его хитринку: «На поддержку надеется, ловкач, но я не дам тебе такого шанса».

– Идите, – кивнул он в сторону леса, – нам торопиться некуда, подождем.

– Ружье верните. – Браконьер потянул руку к Ивану.

– Принесете нужные документы – вернем, а если их не будет, сдам все в контору – там разберутся.

– Какую еще контору?! – В глазах чужака полыхнуло зло.

– В нашу, Камышинскую, а там – куда и повыше.

– Ладно. – Незнакомец сплюнул. – Вы еще пожалеете об этом.

– А мы, елкин кот, нежалостливые, – ввернул свое Паша.

На том они и расстались.

2

Глубокой ночью стала жеребиться молодая кобыла: Ивану сообщил об этом сторож, подняв его с постели. Роды шли тяжело, и озабоченный Иван бился возле нее, помогая выходу жеребенка. Он вспотел, мокрые его волосы темными прядями спадали на лоб, мешая глядеть, и ему приходилось откидывать их назад движением головы. Рядом хлопотала и молодая ветеренарша, недавняя студентка, ставила утомленной лошади уколы, и видно было, как она волнуется. Юра Рогов помогал ей.

Кобыла изредка ржала, нарушая ночную тишину конюшни, но лошади в стойлах не отзывались, словно понимали, что вершится великое таинство природы.

Кончилось все только на рассвете.

Иван, очищая ноздри жеребенка от слизи, поглядывал на растерянного Юру.

– Видишь, какая грудь! А ноги! Масть! – радовался он. – Скакун будет!

– Налитой! – только и ответил Юра, еще не придя в себя от нервного напряжения.

Иван давно мечтал вырастить на ферме пару выездных лошадей людям на радость. Для свадеб, веселых праздников, а там, глядишь, и для верховых соревнований. Купленная пять лет назад племенная лошадь погибла при родах, а жеребенка удалось спасти и вырастить. Покрывать молодую кобылу Иван водил на конезавод, в соседний район, за сорок километров. Поэтому и радость его была понятна.

– Надо Дровенюка обрадовать. – Иван поднялся с корточек. – Вы тут караульте, глядите, чтобы кобыла не полезла к этому головастику. Она может и через прясла шарахнуть. Под вымя подпустить преждевременно… – К управляющему с радостной вестью мог бы пошустрее сбегать и Юра, но Иван, улавливая интерес своего робкого помощника к молодой ветеринарше, решил, пользуясь случаем, оставить их наедине – вдруг да и загорится у них амурная звездочка. Новая семья может образоваться в деревне…

Коневодство далось Ивану по наследству: и дед его, и отец были конюхами, да и прадед служил у какого-то барина при лошадях. Дед коноводил у партизан в Гражданскую войну, а отец поднимал поголовье коней в трудные годы становления сельского хозяйства после освоения целины. С ранних лет Иван помогал отцу на конюшне, да так и привык к лошадям, прирос душевно.

«Теперь дело за нами – доглядеть и вырастить, – размышлял Иван, обходя долгий разлив. – Тут уж я сам разобьюсь и Юре спуску не дам… – Он хотя и любил своих разномастных лошадей, а мечтал ухаживать за конями породными, чистых кровей, и однажды едва не уехал из родной деревни в коневодческий совхоз на жительство. Но одумался, решив, что там и без него обойдутся – тут на своей ферме доброе дело можно вести. Понятно, заработок у конюха не тот, что у механизатора или там у кузнеца, кем мог бы работать Иван, но он считал, что его семья живет без особой нужды: одеты, обуты и сыты, обстановка в доме – тоже не хуже, чем у других. – Было время, когда одни штаны и на работу, и на выход носились. Обувь имели – одну пару на пять лет. Теперь вон у моих пацанов чего только нет: тут тебе и свитера, и куртки разные, пальто, ботинки и сапоги… И оказывается, всего этого мало. А где предел? Где граница между надобностью и лишкой? Или ее нет, и конец один, как в «Сказке о рыбаке и рыбке»?..»

По чистому небу текли теплые разводья. Новое утро несло новые думы, новые дела…

Дровенюк был один. Раньше него никто не приходил в контору. Ивану порой казалось, что управляющий фермой ночует там. Он быстро взглянул на вошедшего Ивана, отрываясь от каких-то бумаг, и понял по его лицу, что тот пришел не спорить или просить.

– С чем пришел, Иван Степаныч?

– Гнедая ожеребилась! – кинул Иван весело.

– Да ну! Когда?

– Только что.

– Нормально?

– Нормально. Помучились, правда, помогать пришлось, но жеребенок – классный!

Дровенюк схватил свою шапку, брошенную на подоконник.

– Посмотрю сейчас, посмотрю!

На глаза Ивану попался зеленый шкаф, куда управляющий прятал свои деловые бумаги и куда они неделю назад закрыли ружье браконьера.

– Что с ружьем, Петр Иванович? – спросил он, все еще в добром душевном настрое.

Дровенюк согнал с губ улыбку и нахлобучил ондатровую шапку на затылок. Он обычно носил ее до лета, хотя и имел густые волосы.

– Отмочил ты, Иван, номер! Такого человека обидел!

– Какого это такого? – Иван насторожился.

– Это же председатель райпотребсоюза, нужный человек.

– Ну и что? Браконьер он, да еще и злостный.

Дровенюк отмахнулся.

– Брось ты это! Ну какой он там злостный? Добыл десяток уток, подумаешь, урон. Их, этих селезней, и надо весной отстреливать, лишние только вредят.

– Да нет, Петр Иванович, не в одних селезнях тут дело. Я его в лесу с компанией встречал, косуль давили.

Дровенюк сгреб бумаги в кучу и понес к шкафу.

– Скажи вот – зачем ты в эти дела лезешь? Пусть его ловят те, кому положено, а мы с тобой выездных лошадей разводить будем.

– Ну нет, так дело не пойдет! О природе сам знаешь, где говорили и записывали.