Клуб достопочтенных шлюх

– Милый, кто там пришел? – донесся из дома довольно – таки приятный женский голос. – Это ко мне?

– Нет, дорогая, это… это по работе! – прокричал он, одной рукой прикрывая дверь. – Что стоишь? А ну пошла!

– Нет. – немного неуверенно произнесла Сьюзи. Она боялась его – ему не хватало лишь команды, чтобы наброситься на нее; цепной пес, ни дать ни взять. Потом продолжила, чуть собравшись. – Нет, Дэни. Я… по делу. Мне нужна твоя дочь.

– Черта с два я тебя к ней подпущу! – зашипел он, обнажив зубы. – Ты не посмеешь, сука! Ни за что. Не хватает еще, чтобы…

– Да я не об этом, послушай, – перебила его Сьюзи. С каждой секундой она волновалась все больше. Этот человек пугал ее – пугал, как никогда прежде. Не из – за того ли, что впервые он был необходим ей, словно воздух? Он был никем; но его дочь была целым миром. Но путь этот был тернист и опасен – словно бы морское чудовище, преграждающее путь Одиссею, на пороге стоял Дэниэл Шоу. Не было у него шести голов и пасти, всасывающей море – однако, было у него кое – что похуже. То, что называлось отцовской любовью и недоверием. Он попросту не представлял, что именно его дочь была нужна человеку, чуть не ставшим причиной его развода. – мне правда нужна твоя дочь! Я даже не знала, кто она – мне просто сказали, где она живет, вот я и…

– Врешь, сука! Как всегда! Ты хочешь разрушить все то, что я так долго строил! – шипел Дэниэл. Глаза его были красными и безумными.

– Нет, не вру, честно! – почти кричала шепотом Сьюзи. – Подумай, идиот, я же могла просто отправить письмо или найти телефон твоей жены, но не стала этого делать! Ты мне не нужен, я клянусь! Мне просто нужно кое – что спросить…

– Я не верю тебе. – уже тише сказа Дэниэл. По – видимому, рациональное зерно в ее суждениях все же было; на секунду он смягчился. Он был добряком по своей сути – но таким, что за свое собственное счастье мог и убить. Простой человек, среди наших знакомых таких куча – однако никогда мы не задумаемся, как тяжела их жизнь. – Даже если ты говоришь правду – не верю. Даже если от этого будет зависеть твоя дрянная жизнь – я не дам тебе с ней поговорить.

– Пять минут… в твоем присутствии! – чуть ли не умоляла Сьюзи. Интересно, когда она в последний раз умоляла? Что происходило с колоссом Аннеты Боунс? С каких пор он стал таким… приниженным? – Хоть она и не скажет правды, но ты увидишь, что…

– Нет.

– Пожалуйста, Дэни! Я прошу тебя! – со слезами в голосе просила она. Отчего – то исчезло все притворство, исчезла надменность и полуулыбка. Отчего – то попросту исчезло в ней все то, чему имя было – Аннета. Сьюзи не замечала, как, умоляя, она разрушала все то, что создавалось годами – в первую очередь барьеры, воздвигнутые в собственной душе. – Я запуталась, я не знаю… ничего не знаю! Я кажется нашла место, где бы мне могли, ну, то есть я думаю, что могли бы помочь – и только твоя дочь могла бы отвести меня в то место! Я понимаю, как тебе сложно, как ты переживал тогда, но я, я, Дэни? Мне хуже, чем тебе! И вот я умоляю тебя…

Она была слишком юна; слишком много слов для такой маленькой и глупой красотки. Она не подозревала, как изменчива человеческая суть – хотя об этом вообще мало кто подозревает; с каждой новой минутой и секундой она не понимала, что она делает. Целых два года она жила жизнью, сравнивая себя если и не с леди Макбет, то с Саломеей точно; жаль, что этих имен она, правда, так и не знала. Она играла с человеческими жизнями, опьяняя и калеча их; верила, что только в этом и проявляется ее сила. Была ли она сильной? А если нет, то что тогда она принимала за силу? Увы и ах, мои дорогие читатели, – этот вопрос и для меня остается загадкой. Но кое – что я могу сказать точно: перемены, происходящие с ней, являлись ни фарсом, ни нелепой случайностью, даже не внезапным изгибом реки. Умоляя, она еще не понимала, что ее жизнь вступила в новую фазу – фазу Клуба достопочтенных шлюх.

– Я не подпущу ее к тебе, и тебя к ней тоже. Никогда, шлюха.

– Но, Дэниэл, – прошептала Сьюзи с глазами, полными слез. Надо ли вам говорить, что такой он ее никогда не видел? После третьего раза он научился распознавать ее фальшь. И он видел, как сейчас она страдала, получив отказ; если бы он умел подражать ее знаменитой полуулыбке, то не преминул бы этим воспользоваться. – Как же я тогда смогу…

– Мне все равно. – сухо отрезал он. Немудрено, что он успокоился за несколько секунд; ее слезы решили исход. Он понял, что она сохранит их маленькую тайну. Неизвестно зачем, но сохранит. – А теперь убирайся. – Дубовая дверь захлопнулась прямо перед ее носом.

Она знала, что теперь ей попросту некуда будет идти, неоткуда будет брать информацию. Ее вел ее добрый Список – и куда он завел ее, жестокий? Она забыла, что умеет плакать, что умеет умолять – и, стоя возле двери Дэниэла, она всхлипывала, не зная, что же делать дальше. Внезапно все навалилось на нее – в душе творилось невообразимое. Она хотела найти этот фантасмагорический Клуб – и находила с сотню причин этого не делать. Хотела продолжить вести свою счастливую и беззаботную жизнь – и отчего – то больше не смогла. Кто же был тому виной? Что же было тому виной?

Она была шлюхой. Наивной, по – детски глупой, самонадеянной. Целых два года меняла партнеров как перчатки, перебивалась случайным сексом вкупе со случайным заработком; не мечтала – и работы тоже никакой не имела. Она увязла в этой самой жизни – в своих суждениях, мотивах и следствиях; над всем этим возвышался непоколебимый Список, который отчего – то уменьшался с каждым днем. Называйте это, мои дорогие читатели, как угодно – смятением, вышедшим за берега, кризисом, причиной или озарением – но ее уставшей душе захотелось перемен. Будто бы сквозь нее разом прошла вся та боль, что она причиняла другим; словно бы слова человека, которого она не любила, возымели свой эффект.

Она осознала две вещи: очевидную и …странную. Очевидная состояла в том, что искать Клуб так, как это делала она – идея плохая и рискованная. С той же легкостью, с какой она принимала любое свое решение, она в душе выругалась и послала к черту Клуб достопочтенных шлюх. Вторая же вещь вытекала из первой: отчего – то Сьюзи Доус захотелось домой, в Митчфилд, где ее с нетерпением ждали уже третий год.

Но перед тем, как уйти, она заявила о себе. О да, заявила! И пусть она всего лишь надписала на конверте из почтового ящика несколько слов. Пусть она писала карандашом для глаз, так удачно оказавшимся в ее маленькой сумочке. Пусть слова были простые – «я приходила сегодня к нему. Он изменял со мной вам леди» – однако, какой они возымеют эффект, Сьюзи даже и не догадывалась. На короткое мгновение она вновь стала Аннетой – расчетливо бросая конверт поверх остальных писем; кто возьмет его и кто увидит – уже мало ее интересовало. Это была месть, сладкая даже тогда, когда ее почти не видно – рассуждала она, покупая билет до деревушки, где и родилась когда – то. Кто покупал в тот миг билет, а кто рассуждал о сладкой мести? Кто стоял главнее – Аннета или Сьюзи? Неясно; ей даже в голову не пришло спросить саму себя, удовлетворившись или разъярившись ответом.

Дело в том, что шлюхи мало когда занимаются самокопанием.

Митчфилд

1

Зима пришла в Митчфилд спонтанно, даже слишком: сначала был сильный ветер, уносящий зажухлые листья. После – дожди и быстро тающий снег. Всего несколько дней прошло – и городок утонул в одном большом и белоснежном сугробе, похоронившим не только прошедшее, но и настоящее – и никто даже не посмел сказать слово против.

Сьюзан Доус шла по улице, а снег падал на ее темные волосы, приминая и лаская их вьющиеся пряди; ветер же шептал ей такие непристойности, которых отродясь не слышала и Аннета Боунс. Мимо пробежал Марио, повзрослевший сын ее итальянца – соседа, а лицо его являло ту беззаботную детскую радость, которую уже не встретишь на лице его сверстников из городков побольше. Он блестел, нет, сиял – и сияние его улыбки распространялось на все кругом, даруя краски ужасающе серому миру, вдохновляя его на новые свершения и уж точно отдаляющие его конец.

Митчфилд был мал, невелик, знаком в каждом сантиметре своего пространства; оттого – то Сьюзи и вздыхала, словно старуха – слишком со многим ей пришлось попрощаться, уехав оттуда в свои семнадцать лет.

Митчфилд был раем, богом и двенадцатью апостолами, перемешанными в одном флаконе – и оттого так щемил ее сердце каждый раз, стоило ей только о нем подумать. О площади виконта Беррского, например – той, на которой она стояла и дышала выхлопными газами малолитражек, или же о католическом соборе, который чета Доусов посещала каждое воскресение. Проповедник Кристенсен говорил о Боге и о смирении в делах, о величии Господа нашего и о войнах, неугодных ему – а Сьюзи, находясь там, отчего – то скучала, отчего – то ее сердце томилось и искало приключений, сокрытых во тьме больших городов – и, не даст мне соврать никто из моих читателей, оно нашло их в большей мере, чем способно было принять.

Сьюзан Доус чуть не заплакала, выйдя из автобуса. В душе защемило что – то, что – то подсказало ей: «Ты там, где должна быть, дорогая. Это твой дом. Твой Митчфилд». Впервые за долгое время ей не хотелось ничего искать. Ничего и никого. Впервые ей захотелось сжечь свой чертов Список.

Аннета Боунс осталась в Спрингтауне, там, где осталась на распутье между Списком и Клубом. Сьюзи Доус, отсутствующая два года, пропадавшая и дремлющая внутри, наконец – то вернулась домой.

Ее узнали сразу же. Стоило ей только выйти, как женщина на вокзале воскликнула:

– Сьюзи? Сьюзан Доус?! Это правда ты? Глазам своим не верю!

И она действительно не верила. Потому что из Митчфилда уезжал совсем другой человек. Сьюзи родилась здесь, прожила до семнадцати лет. После был Майк – Мик – Митч. Потом была черная коробка, ссора, и спешное собирание сумки с вещами, сдобренного лошадиной дозой мольбы и слез. Потом с ней случилась Аннета Боунс. И вот, спустя долгое время – она возвращается домой, инкогнито – не оповещая никого, не делая из этого шумихи; отчего – то люди всегда словно бы ищут застарелых встреч: так вот случилось и с ней.

– Боже, как переживали твои родители, дорогая! – верещала грузная женщина, размахивая толстенькими ручками. – Сначала переживали, а потом как будто бы забыли – но учти, я этого никогда тебе не говорила, хоу!

Сьюзен нравилось слово «хоу», служившем в Митчфилде чем – то вроде общеупотребительного «да» – она даже использовала его какое – то время. Аннете, правда, оно не нравилось – но и черт с ней, верно? Ведь рассказ не о ней. Так что «хоухоухоуХОУ», Аннета Боунс, раздражайся сколько захочешь! Раздражайся – ведь тебя здесь больше нет. Ты осталась там, за въездом в город, и тревоги наряду с проблемами твоими не интересуют нас до поры до времени.

– Мисс Дорм, это вы? Ох, как я рада! – пересилив себя, закричала Сьюзи, бросаясь навстречу необъятной женщине с рыжими волосами. Раньше она даже дружила с ее дочерью, поэтому раз она начинала ломать комедию, то ей приходилось идти до самого конца. – Как у вас дела? Что у вас нового? Я так скучала, так скучала! – наперебой говорила она, пока лицо ее освещала детская улыбка. Фальшивая, неискренняя – но детская, знаете ли.

– Сьюзи, ох, Сьюзи, – приговаривала Кэсси Дорм, приглаживая ее волосы на своих плечах. Ее сумки стояли рядом – и любой воришка мог бы запросто убежать с ними, но, к счастью, в Митчфилде такое было редкостью. – Ты… ты так изменилась, кроха! Ты уже не та простушка из окраины вроде нашей, хоу, уверяю! Уже настоящей женщиной стала, кроха Сьюзи Доус! Ты… поверить не могу, что ты вернулась! Нагулялась, верно? Меня не проведешь, хоу, по глазам вижу…

Про себя Сьюзи подумала мрачно, что толика истины была в словах Кэсси Дорм. «Нагулялась». Как мало и как много в этом слове, что вырвалось из ее необъятного рта. Она бы готова была произвести необходимый расчет и анализ того, как сильно это слово отображало ее суть; почти уже начала, как Кэсси прервала наклевывающуюся меж ними паузу. Она молча улыбалась и кивала головой, ожидая ответа от Сьюзи – но та, без особого сожаления, прослушала заданный ей вопрос. Но Кэсси не отчаялась.

– Н… нда, хорошо. Ты… так похорошела! Наверняка твои родители удивились, когда…

– Нет, мисс Дорм, я только с автобуса и они пока…

– Как? – изменилась в лице Кэсси. Толстая рябь ее кожи даже содрогнулось, когда она удивленно распахнула глаза. – Еще нет?! Тогда беги домой, хоу, беги домой, дурочка! – отстранила ее Кэсси, грозно заглянув ей в лицо. – И расцелуй своих родителей тут же, как увидишь – могу поклясться, что они ждут этого уже который год!

К своему великому удивлению, Сьюз улыбнулась. Она стояла и улыбалась этой женщине, престарелой и толстой, в некоторых местах даже отвратительно толстой – но улыбка ее была честна даже перед самой собой. Она ни за что бы не поверила в это раньше – но именно в тот миг она поняла, что любила ее – любила так, как и всех соседей, родных и знакомых, тех, с кем она вместе росла и тех, на кого так старалась стать похожей во времена ее беззаботной юности! И пусть ей было всего девятнадцать – но мир уже был разделен на этапы и секции, где Митчфилд был не только точкой отсчета – но и чем – то с отливом счастья и щемящей ее сердце грусти, тем, о чем многие предпочитают забыть. Митчфилд был ее домом – всего лишь домом.

Она удивлялась своему противоречию. Встретив эту женщину, старую, безобразную, она хотела поскорее от нее избавиться. Но то ли особая митчфилдская атмосфера, то ли солнце, показавшее всего на мгновение свой ослепительный луч, сыграли роль – ей отчего – то захотелось никуда не уходить с этого места. После двух лет случайности и порока, после грязных мотелей и ослепляющих в ночи фар ей наконец – то улыбнулась удачи. Теплота была повсюду – в объятиях, взглядах, оханьях и аханьях этой женщины; а ведь прошло всего только с полчаса после ее приезда. Это было схоже с мнимой сентиментальностью, на поверку оказавшимся настоящим чувством; пусть и сокрыто оно было тем глубже, чем считала она, забывая привычные для взора снежные поля.

– Рада была повидать тебя, Сьюзи! – улыбалась мисс Дорм, пока Сьюзан стояла и почти даже смущалась. – Твои родители будут так рады тебя увидеть, так рады! Твоя мать только и говорит, что о тебе, хоу, говорит… и вот ты здесь! И я говорила и думала, и твои друзья – Мела вообще часами тебя вспоминает, хоу! Вы ведь были такими подругами, что…

– Самыми лучшими! – улыбнулась Сьюзи, немного покривив душой. Мела Дорм была жадной и завистливой девочкой – еще более одинокая в то время, чем сама Сьюз, однако хорошая. Открытая. Честная во всем, кроме самоанализа. Но нельзя же об этом говорить ее матери? Впрочем, от этой маленькой лжи никому не стало хуже. Просиявшие глаза Кэсси говорили то же самое. – Я обязательно зайду к вам, принесу свои…

– Глупышка, зайди – ка сначала домой, хоу, – весело произнесла Кэсси Дорм. – а не то я не пущу тебя за порог! – и, раскинув руки, чуть ли не набросилась на нее, расцеловывая ее в щеки.

А, попрощавшись, Сьюзан Доус отправилась домой.

Зима подкралась в Митчфилд незаметно. Хлопья снега падали с неба, шелестящий пепел и скорбь былой синевы, пока девушка из большого города шаркала ногами навстречу нарастающему под вечер ветру. В ее мыслях больше не было лета и лугов, Клуба и Списка, 38 ее бывших и еще с десяток возможных новых, Аннеты Боунс и торжества бесклубной шлюхи в поисках сокровенного, того, за что можно было зацепиться. Вспоминала ли она о доме за те годы, что провела в Спрингтауне? Нет. Лишь суматоха и пыль, пороки и сон, перетекающий в разноцветную явь. В ее мыслях не было ничего – ни планов, ни расчета, ни хитроумно запланированной пьесы, которую бы она разыгрывала перед людьми. Ничего. Лишь умиротворение – да белые хлопья, падающие на ее улыбающееся лицо.

Вот ей на щеку упала снежинка. Холодная, обжигающая – та, что знаменовала собой начало целой бури, той, которую встречаешь с улыбкой, обернувшись по направлению к ветру и распахнув в разные стороны руки. Снежинка таяла, а Сьюзан жмурилась – жмурилась и улыбалась, ведь в душе ее этот загадочный снегопад не прекращался с того момента, как взор остановился на первом знакомом здании городка. Сьюзан приехала домой – и не было в тот момент никого счастливей! Потому что на белом свете была лишь она – Сьюзи, Аннета, человек, да как угодно. Ее волосы развевались на ветру – а душе хотелось запеть.

Родители сначала не поверили – а после тоже засыпали ее бурей; правда, уже поцелуев.

2

– Почему я такая идиотка, Эрик? – пьяно плакала спустя вечер Сьюзан, обнимая своего лучшего друга и не испытывая ни малейшего наслаждения от столь близкого присутствия его почти сильных плеч. – Как мне жить… жить теперь со всем этим?