– Поздравят. Еще успеют. Там же часовые пояса. Может, там ночь.
– Да, – выдохнул Зияди, – ДЕТИ – НАША САМАЯ БОЛЬШАЯ НАДЕЖДА и САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ.
– Не унывай! – прервала его Нона, желая отвлечь от досады. – А Батраза, утром отблагодаришь, когда он придет, – произнесла Нона. – Она
встала, опершись обеими руками о стол. – Пошли
домой! – Нона увидела на лице мужа странное вы-
17
ражение, как будто он смотрел сквозь нее куда-то
вдаль. Ее сердце екнуло.
– Нет, – устало произнес Зияди, – я домой
не хочу. – Голос ровный. – Нона, можно я здесь
останусь.
– Нет, – отрезала Нона, – по ночам холодно.
– Тогда принеси мне плед. – Он нежно смотрел
на жену. – Пожалуйста!
Нона скривилась и с минуту стояла, изучая его
черты, которые изменила мягкая ночная тень. И ей
показалось, что что-то толкает ее исполнить его
желание. Он просит.
– Тогда два пледа, милый: один – тебе, другой –
мне.
– Неплохая идея, – произнес Зияди. – Вспомним молодость, как мы грелись у ночного костра, –
сказал он.
Ночь, украшенная россыпью мелких звезд,
была нежной, ласковой. Тепло убаюкивало. Нона
уснула крепким сном, держа теплую, до боли знакомую руку любимого в своей руке, и она даже
не почувствовала, как через некоторое время она
охладела.
Друзья настояли, чтобы на надгробном камне
написали: «Красиво жил и красиво умер».
18
ИНОГДА ЛУЧШЕ РАБОТАТЬ
РУКАМИ, ЧЕМ ГОЛОВОЙ
(Табасаранская поговорка)
К десяти часам утра солнце поднялось высоко
над горизонтом, и в воздухе не было ни малейшего дуновения ветра. Несмотря на это, сельчане
все как один вышли на сенокос, кроме одного –
тридцатилетнего Мази, с темными, глубоко посаженными глазами, низким лбом и с никотиновым
налетом на зубах.
Он сидел на застекленном балконе дома, созерцая красоту родного края: два горных хребта дугой спускались вниз, как бы замыкая пространство
вокруг села, заполненного фруктовыми деревьями
и зелеными лугами, а внизу далеко, на линии горизонта, тонкой синей полоской красовался берег
Каспийского моря.
За плетеной оградой спереди его дома промелькнул сосед Экпер с косой, накинутой на плечо.
Вслед за ним прошла и его жена в широком цветном складчатом платье и белом платочке с веревкой в руке, свернутой в узелок. Мази, сделав смачный глоток горячего чая, еще дальше откинулся на
спинку стула, ощущая приятное давление на позвоночник, затем взмахом руки прогнал от себя кучку
назойливых мух, зевнул и сомкнул отяжелевшие от
скуки и лени веки.
Дверь открылась, и жена по имени Сельми, красавица с миндалевидными темно-зелеными глазами, появилась рядом с ним.
– Спишь? – спросила она с возмущением. –
Люди уже собрали сено и дома скирдуют, а ты?