Правление волков

– Полагают, что она могла оказаться в крепости, когда прогремел взрыв. Монастырь брал в стирку одежду солдат.

На самом деле это было не более чем прикрытием их настоящей работы – присмотра за беременными гришами, которых пичкали юрда-паремом по приказу Брума.

– Но с чего бы матери-хранительнице отправляться туда лично? – настаивала Нина. – Почему бы просто не послать одну из послушниц или монахинь?

Брум стряхнул воображаемую пылинку со своей шинели.

– Справедливый вопрос. Возможно, у нее было какое-то другое дело или она просто решила проверить работу сестер.

А возможно, ее утащили в ад мои потусторонние помощницы. Кто теперь может сказать?

– Какая вы любознательная девушка, – заметила новая мать-хранительница.

Ее серо-голубые глаза блеснули под нахмуренными бровями, а губы сурово сжались. Неужели все хранительницы прямо из утробы матери появляются с таким кислым лицом? Или это раздраженное выражение приклеивается к лицу только после того, как они занимают этот пост?

– Простите меня, – потупилась Нина, присев в сдержанном реверансе. – Я не воспитывалась в монастыре, и, боюсь, по моим манерам это видно сразу.

– Ты не сделала ничего плохого, Мила, – сказала Ильва. – Нам всем любопытно.

– Что бы там ни произошло с прежней хранительницей, – быстро вставил Брум, – теперь энке Бергстрин заняла ее место и пытается навести порядок в монастыре после трагических событий в Гефвалле.

– Но зачем она здесь, пап? – спросила Ханна.

– Я не знаю, – резко ответил Брум. – Хранительница отказалась обсуждать цель своего визита в ваше отсутствие.

Хранительница отставила свою чашку в сторону.

– Вследствие разрушения крепости и усиления еретических настроений в Гефвалле монастырю пришлось ужесточить правила для своих послушниц и сильнее ограничить их свободу.

Еретических настроений. Нина просмаковала эти слова. Гефвалле стал первым шагом, первым устроенным ей чудом, когда Леони и Адрик спасли деревню от яда, хлынувшего в реку с завода. Вся затея была крайне безответственной, абсолютно необдуманной – но все сработало как часы. Она изучала науку обмана под руководством самого Каза Бреккера, и не существовало лучшего учителя. Двое гришей – фабрикатор и эфиреал – спасли жителей деревни. Чудо? Нет, просто хорошие люди, умеющие использовать свои способности, готовые подвергнуть себя гонениям, если не хуже, но все же спасти людей. Двое людей, которым теперь поклонялись как святым и ставили свечи в темных уголках, тайком, по всему Гефвалле. Санкт-Адрик Калека и Санкта-Леони Водная.

– Но какое отношение все это имеет к нашей дочери? – потребовал ответа Брум.

– В ходе осмотра монастыря мы нашли множество запрещенных вещей, включая рисованные иконы и языческие молитвенники.

– Они просто молоды, – вставила Ильва. – Я тоже бунтовала, когда была в их возрасте. Но именно благодаря этому я и стала женой дрюскеля.

Нина ощутила резкий болезненный укол, заметив, какими теплыми взглядами обменялись Брум и его жена. Ильва была из хедьютов, которых на севере считали богоподобными, живущих на затерянных берегах неподалеку от Кенст Хьерте, Разбитого Сердца. Неужели в юности она была похожа на Ханну – такая же неукротимая? Полная любви к земным просторам и вольному небу? Казался ли ей Ярл Брум, юный солдат из самой столицы, загадочным и чужим? Нина полагала, что Брум всегда был чудовищем, но, возможно, он превратился в монстра со временем.

– Мы не можем так рассуждать, – возразил Брум. – Эти веяния должны быть искоренены до того, как укрепятся, или вся Фьерда может сойти с пути истинного.

Хранительница кивнула.

– Не могу не согласиться, коммандер Брум. Потому-то я и здесь.

Ильва села прямее, и лицо ее застыло.

– Вы хотите сказать, что все эти вещи были найдены в комнате Ханны?

– Мы нашли мужской мундир, спрятанный в щели под крышей часовни. А еще четки и икону Санкты-Васильки.

Санкта-Василька. Покровительница незамужних женщин. Она была равкианской святой, которая, говорят, стала первой жар-птицей.

– Этого не может быть, – заявил Брум, встав перед Ханной, словно в попытке защитить ее. – У Ханны бывали трудности с послушанием. Но она бы никогда не стала поклоняться этой языческой мерзости.

– Никогда, – горячо шепнула Ханна, и никто бы не усомнился в искренности ее слов в этот момент.

Нина старалась не улыбаться. Ханна никогда бы не стала поклоняться гришам, потому что, черт возьми, сама была одной из них, целительницей, вынужденной скрывать свои силы, но по-прежнему находящей способы использовать их для помощи людям.

Хранительница поджала губы.

– Значит, вероятно, вы полагаете, что я проделала весь этот путь, чтобы попотчевать вас сказками.

В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь треском огня в очаге. Нина ощущала страх, волнами расходящийся от Ильвы, злость, идущую со стороны Брума, – и неуверенность, захлестывающую их обоих. Они знали, что в прошлом Ханна не отличалась послушанием. Но насколько далеко она зашла? Нина и сама не знала.

Ханна сделала глубокий вдох.

– Костюм для верховой езды был моим.

Проклятье, Ханна. Что тебе Нина говорила? Отрицай все.

– О, Ханна, – воскликнула Ильва, прижимая пальцы к вискам.

Лицо Брума залило краской.

Но Ханна шагнула вперед, подняв подбородок, излучая гордость и непреклонность, унаследованную ею от отца.

– Я не стыжусь этого. – Голос ее звучал уверенно и чисто. Ее взгляд встретился с Нининым и тут же метнулся прочь. – Тогда я не знала, кто я, чего я хочу. Теперь я знаю, где мое место. Здесь, рядом с вами.

Ильва поднялась и взяла Ханну за руку.

– А иконы? Четки?

– О них мне ничего не известно, – без заминки ответила Ханна.

– Их нашли вместе с костюмом Ханны? – спросила Нина, воспользовавшись моментом.

– Нет, – признала хранительница. – Не вместе.

Ильва притянула Ханну поближе к себе.

– Я горжусь твоей честностью.

– Матушка, – заговорил Брум, и в его голосе отчетливо звякнули льдинки, – вы, конечно же, слышите слова Джеля, но ведь и дрюскели тоже. Подумайте хорошенько, прежде чем еще раз прийти в мой дом, чтобы обвинять мою дочь.

Хранительница поднялась. На лице ее застыла решимость, которую ничуть не поколебали слова Брума.

– Я стою на страже духовного благополучия страны, – сказала она. – Апрат, языческий священник, находится под этой крышей. До меня доходят слухи о языческих обрядах, проводящихся в этом городе. Я не позволю сдвинуть себя с праведного пути. И все же, – добавила она, расправляя складки своей шерстяной мантии, – я рада, что Ханна наконец нашла свой путь. Я исповедую ее, прежде чем отправлюсь обратно.