Отказавшись от метафизики, эмпирики вынуждены были заменить понятие познания, как встречу активного и пассивного полюсов интеллекта – понятием отражения, как восприятием одной физической вещи другой вещи, как искажение этой вещи, сущность которой остается недосягаемой (вещь в себе). Юм говорит о том, что наблюдение последовательности явлений в природе не позволяет нам говорить о том, что мы видим законы интеллекта, причинно-следственные связи, а не просто повторяемость некоторой последовательности, которой завтра или сейчас уже может не быть. Солнце вставало каждое утро все это время, но не факт, что оно встанет завтра. Только тот факт, что часто повторяется одно и то же не говорит о том, что мы видим закон. Мы только приписываем этот закон природе в нашем воображении.
«Итак, наша идея необходимости и причинности порождается исключительно единообразием, замечаемым в действиях природы, где сходные объекты всегда соединены друг с другом, а наш ум побуждается привычкой к тому, чтобы заключать об одном из них при появлении другого. Эти два условия исчерпывают собой ту необходимость, которую мы приписываем материи. Помимо постоянного соединения сходных объектов и следующего за этим заключения от одного из них к другому у нас нет иной идеи необходимости или связи»
Д. Юм «О познании»
Действительно, если отказаться от метафизики интеллекта, от того что в фундаменте природы лежат законы интеллекта, управляющие ее движением, что мы не можем трактовать регулярность событий, как закономерность причинных связей. Этот глубокомысленный вывод Юма получил название «проблемы индукции», ставшей ахиллесовой пятой всей западной науки. Знаменитая трансцендентальная философия Канта стала попыткой решить «проблему индукции» Юма, где Кант как известно возводит в правило непознаваемость «вещей в себе» и «феноменологию» человеческого познания, имеющего дело только с феноменами, с искаженными образами действительности или с ограниченными сведениями о ней, но не с самой действительностью. Объективная действительность еще раз была упразднена.
Позитивизм Огюста Конта стал продолжением решения, предложенного Имануилом Кантом.
«Основная доктрина истинной философии, по мнению Конта, равно как и характер его определения позитивной философии, могут быть кратко выражены таким образом: мы познаем одни только феномены, да и знание наше о феноменах – относительно, а не абсолютно. Мы не знаем ни сущности, ни даже действительного способа возникновения ни одного факта: мы знаем только отношения последовательности или сходства фактов друг к другу. Эти отношения постоянны, то есть всегда одни и те же при одних и тех же обстоятельствах. Постоянные сходства, связывающие явления между собой, и постоянная последовательность, объединяющая их в виде предшествующих и последующих, – называется законами этих явлений. Законы явлений – вот все что мы знаем относительно явлений. Сущность их природы и их первичные, деятельные или конечные причины остаются нам неизвестными и для нас недоступными. Но в первый раз истинная доктрина во всей ее общности была понята Юмом, который довел ее несколько дальше, чем то сделал Конт. Юм не только утверждал, что единственные причины явлений, доступные нашему познанию – суть лишь другие явления, им неизменно предшествующие, но что и нет причин иного рода. Причина в его толковании означает неизменно предшествующее. Это единственный пункт в учении Юма, вызвавший нападение Канта, его великого противника, который утверждая, так же как и Конт, что мы не знаем ничего о вещах самих по себе, о ноуменах, о действительной сущности и действительных причинах, принимал однако безусловно их существование. Конт также не имел ничего против этого, по крайней мере весь его образ выражения заставляет так думать»
Дж. Милль Огюст Конт и позитивизм
Огюст Конт стал источником многих проницательных и оригинальных идей, но в целом его философия позитивизма привела к разновидности спекулятивной мистики, о которой Дж. Милль, большой поклонник Конта, вынужден был написать, что ее «писал человек, никогда в жизни не смеявшийся». Так поражает вводимый Контом культ собственной личности «регламентируемый в таких мелочах, какими известны французы среди европейцев и Конт среди французов», заключает Милль. Другие исследователи сравнивают его философию с христианским кальвинизмом.
Карл Поппер сделал другую известную попытку решить «проблему индукции» Юма, о которой он так пишет в своей книге:
«В результате полученных Юмом выводов он – один из самых рационально мыслящих людей в истории – превратился в скептика. Его вывод, что повторяемость не имеет совершенно никакой доказательной силы, хотя и играет доминирующую роль в нашей когнитивной жизни, привел его к заключению, что наш разум играет лишь незначительную роль в процессе понимания. Обнаруживается, что наше «знание» носит характер не просто верования, а верования, не поддающегося рациональному обоснованию – иррациональной веры. Заключение Юма с еще большей силой и безнадежностью сформулировал Бертран Рассел в своей книге «История западной философии». Рассел говорит о юмовской трактовке индукции: «Юмовская философия отражает банкротство рационализма 18 века», и далее: «Поэтому важно выяснить, существует ли вообще ответ на проблему Юма в рамках философии, являющейся целиком или преимущественно эмпирической. Если нет, значит, с точки зрения интеллекта нет никакой разницы между здравым умом и безумием. Безумца, считающего себя яйцом-пашот, можно осудить исключительно на том основании, что он находится в меньшинстве…» Далее Рассел утверждает, что если отвергнуть индукцию, то «всякая попытка прийти к общим научным законам, исходя из отдельных наблюдений, оказывается ложной и эмпирик никуда не может уйти от юмовского скептицизма»
К. Поппер Объективное знание
Действительно, Рассел проявляет мало оптимизма в возможности решения проблемы индукции, по крайней мере в рамках философии эмпиризма:
«Я думаю, что, может быть, наиболее сильный аргумент в пользу Юма можно вывести из характера причинных законов физики. Выясняется, что простые правила формы „А является причиной В“ никогда не допускаются в науке, кроме как в качестве грубого предположения на ее ранних ступенях. Причинные законы, которые заменяют такие простые правила в высокоразвитых науках, настолько сложны, что никто не может предположить, что они даны в восприятии; все они, очевидно, являются тщательно сделанными выводами из наблюдаемого процесса развития природы. Я оставляю в стороне рассмотрения современной квантовой теории, которая усиливает вышеизложенное заключение. Насколько это касается физических наук, Юм целиком прав: такое суждение, как „А является причиной B“, никогда нельзя принять, и нашу склонность принять его можно объяснить законами привычки и ассоциации»
Б. Рассел История западной философии
4. ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ И МАТЕРИАЛИЗМ
Но если Кант, Конт, Мах, Поппер пытались решить проблему индукции в рамках философии эмпиризма, то марксисты ответили им с позиций своей философии «диалектического материализма». Эта философия представляет такой же крутой переход от метафизики интеллекта рационалистов к спекулятивной мистике в Новое время, какой в античность совершил Аристотель, упразднивший мир идей Платона и заменивший его «диалектикой» своего неподвижного двигателя и вечно текучих «гилеморфем». Так и гегельяно-марксизм переход от рациональной традиции картезианства к спекулятивной мистике немецкой классической философии.
Маркс, Энгельс и Ленин поставили себе целью спасать «объективную реальность» от посягательств эмпириков, но отождествление объективной реальности с субстанцией материи как источника самодвижения мало чем могло им помочь. Эмпирики обвиняли их в этой связи в «метафизике», но напрасно, метафизика рационалистов как раз успешно решает проблему индукции Юма (если переформулировать мир идей Платона в законы движения пространства интеллекта и контроль силы природных энергий). Причина их глубокого заблуждения в спекулятивной мистике, в разработке абстрактного понятия материи, имеющего самопроизвольное движение, вне детерминации интеллекта. «Диалектика» Разума-Абсолюта Гегеля, всецело перенятая Марксом для его «материи» – не имела ничего общего с неизменными законами природы и была как известно вечным «становлением духа», то есть постоянным изменением. Здесь уже неважно назвать ли эту абстракцию – духом, материей или квинтессенцией, важно что онтология интеллекта, как неизменных законов природы и врожденных способностей к постижению этих законов оказывается упраздненной. Остается только шабаш этого «становящегося» ничто, по меткому выражению Беркли.
«Все знания из опыта, из ощущений, из восприятий. Это так. Но спрашивается, „принадлежит ли к восприятию“., т. е. является ли источником восприятия объективная реальность? Если да, то вы – материалист. Если нет, то вы непоследовательны и неминуемо придете к субъективизму, к агностицизму, – все равно, будете ли вы отрицать познаваемость вещи в себе, объективность времени, пространства, причинности (по Канту) или не допускать и мысли о вещи в себе (по Юму). Непоследовательность вашего эмпиризма, вашей философии опыта будет состоять в таком случае в том, что вы отрицаете объективное содержание в опыте, объективную истину в опытном познании. Сторонники линии Канта и Юма (в числе последних Мах и Авенариус, поскольку они не являются чистыми берклианцами) называют нас, материалистов, „метафизиками“ за т?, что мы признаем объективную реальность, данную нам в опыте, признаем объективный, независимый от человека, источник наших ощущений. Мы, материалисты, вслед за Энгельсом, называем кантианцев и юмистов агностиками за т?, что они отрицают объективную реальность как источник наших ощущений. Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая, отображаемая нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это (см. выше слова Энгельса, излагавшего позицию агностика). Отсюда – отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, филистерская, трусливая терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подобных вещах. Они не признают объективной, независимой от человека реальности, как источника наших ощущений»
В. Ленин Материализм и эмпириокритицизм
Эмпирики правильно упрекают их в спекулятивной мистике и софистике: объективная реальность никак не может быть связана ни с чем напоминающим диалектический путь становления Разума-абсолюта. И обращение к практике у Маркса, которую игнорировал Гегель абсолютно ничего не изменит как можно видеть на примере того же Аристотеля, который как говорит Бэкон, произвольно пользовался фактами для подтверждения своих софизмов. Ленин подробно пишет об этом в «Материализме и эмпириокритицизме», цитируя соответствующие места из Энгельса и Маркса. Вопрос сводится к отказу решать проблему теоретически и поставить на ее место практическую проблему: обратное воздействие на действительность. Сейчас, спустя сто лет после успешного внедрения в марксизма-ленинизма в «практику» можно уверено говорить о том, что как не искусно толковали «практику», а в конечном итоге колоссальный отрыв теории марксизма от практики стал очевиден для всех.
Когда Ленин говорит, что «материя есть объективная реальность», он забывает, что не умеет дать определения термину «материя», если только он не принимает «махистского» комплекса ощущений. Но он не принимает. Тогда как он ответит Беркли на вопрос о том, что же такое материя как субстанция?
«Махисты презрительно пожимают плечами по поводу «устарелых» взглядов «догматиков» – материалистов, которые держатся за опровергнутое будто бы «новейшей наукой» и «новейшим позитивизмом» понятие материи. О новых теориях физики, касающихся строения материи, речь будет у нас особо. Но совершенно непозволительно смешивать, как это делают махисты, учение о том или ином строении материи с гносеологической категорией, – смешивать вопрос о новых свойствах новых видов материи (например, электронов) с старым вопросом теории познания, вопросом об источниках нашего знания, о существовании объективной истины и т. п. Мах «открыл элементы мира»: красное, зеленое, твердое, мягкое, громкое, длинное и т. п., говорят нам. Мы спрашиваем: дана ли человеку, когда он видит красное, ощущает твердое и т. п., объективная реальность или нет? Этот старый, престарый философский вопрос запутан Махом. Если не дана, то вы неизбежно скатываетесь вместе с Махом в субъективизм и агностицизм, в заслуженные вами объятия имманентов, т. е. философских Меньшиковых. Если дана, то нужно философское понятие для этой объективной реальности, и это понятие давно, очень давно выработано, это понятие и есть материя. Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них. Поэтому говорить о том, что такое понятие может «устареть», есть младенческий лепет, есть бессмысленное повторение доводов модной реакционной философии. Могла ли устареть за две тысячи лет развития философии борьба идеализма и материализма? Тенденций или линий Платона и Демокрита в философии? Борьба религии и науки? Отрицания объективной истины и признания ее? Борьба сторонников сверхчувственного знания с противниками его?
Но ведь он сам цитирует Фейербаха, где сказано, что одна природная вещь непременно искажает в своем восприятии другую природную вещь? В итоге, он ничего не может сказать о материи, кроме как противопоставить ее сознанию человека. То, что дано человеку в его ощущениях. Не то же ли говорят и «махисты»? А сознание – это в свою очередь высшая форма материи, или функция «мозга». Вот и получается тавтология и то самое «ничто», которое он пытается выдать за «объективную реальность». А вместо реальности те самые «Я и не-Я», которые он так горячо критикует в начале своего повествования. Сознание и материя, я и не-я, «противоположность которая исчезает за пределами гносеологической постановки вопроса»,
уверяет Ленин, но тогда как марксист определяет материю?
5. ЭМПИРИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ НАУКА
Какие же последствия имел эмпиризм для развития европейской науки? Я думаю их можно обобщить следующим образом:
1) Упразднение «субстанции Я», личности, «духа», психической энергии. Известно, что Огюст вообще отказался найти место психологии в своей иерархии наук, не признавая реальности «духа», который Юм упразднил как недоступный эмпирическому восприятию. В конечном итоге, и все его планы сделать изучение общества настоящей наукой потерпели сокрушительное фиаско. Вот как пишет об этом Дж. Милль:
«Конт вовсе отвергает, как совсем ненужный процесс, психологическое наблюдение, или говоря иначе, внутреннее сознание. Он не дает места психологии в своем ряду наук и отзывается о ней всегда с презрением. Какое же орудие предлагает Конт для изучения „моральных и интеллектуальных функций“ взамен психологии им отвергаемой? Нам стыдно сказать, что средством этим является френология! Правда, говорит он, наука эта еще не сложилась, но она развивается. Он принимает только общее деление мозга на три области: наклонностей, чувств и ума, с подразделением последней области на органы размышления и наблюдения. Однако, он смотрит на простую первую попытку распределить умственные отправления между различными органами, как на освобождение науки о человеке из метафизической стадии и возвышения в стадию позитивную. Положение науки о духе было бы истинно печальным, если бы именно в этом заключалось лучшая для нее возможность сделаться позитивной, ибо дальнейший прогресс наблюдений ведет не к подтверждению, а к отрицанию френологической гипотезы. Следовательно, не отвергая помощи, какую может оказать в психологии изучение мозга и нервов, мы можем утвердительно сказать, что Конт не сделал ничего для установления позитивного метода в науке о духе»
Дж. Ст. Милль Огюст Конт и позитивизм
Гордон Олпорт, выдающийся психолог 20 века, вынужден был констатировать, что психология стала дисциплиной без реального объекта исследования, из нее выпало сознание человека, его личность, его «Я»:
«Полный упадок понятия души и частичный упадок Я произошел, в частности, как я уже сказал, благодаря росту позитивизма в психологии. Позитивизм, как всем нам известно, является программой морального перевооружения, императивы которой включают абсолютный монизм, абсолютную объективность и абсолютный редукционизм, – короче говоря, абсолютную непорочность. С этой аскетической точки зрения субъективные убеждения подозрительны, Я выглядит несколько неприлично, а любой намек на метафизику (то есть непозитивистскую метафизику) отдает слабостью. Как пояснил Гарднер Мэрфи, из психологии Я престижа не извлечешь».
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: