Дети Света

– Ну а чего ты ожидал от подростка? – увещевала Гера мужа. – Это так естественно для его возраста, все эти внезапные порывы и экстраординарные поступки!

Хам недоверчиво хмыкнул. Мальчишка всегда казался ему слишком скрытным – очевидно, пошел в отца. С другой стороны, он все же являлся и сыном своей матери, а значит, вполне мог перенять ту часть ее характера, которая была склонна к драматизму и широким жестам.

– В конце концов, это меньше, чем на неделю, потом он вернется только к экзаменам, – снова заговорила Гера, не удовольствовавшись реакцией мужа.

– Пять дней, пять дней. – Хам вздохнул и заворочался на постели.

Щелкнул выключатель. Полоска света из-под двери погасла. Герд, оскалившись, на цыпочках прошмыгнул к себе.

Главная государственная библиотека не поражала размерами. После всемирной катастрофы почти все печатные издания были утеряны, да и современность диктовала свои условия: древесина ценилась столь высоко, что бумагу из нее уже никто не делал, а производство синтетической бумаги для покрытия всех книжных нужд не оправдывало себя по затратам, поэтому в обычной жизни все старались пользоваться электронными носителями информации. Но что в библиотеке было действительно примечательным, так это то, что большая ее часть размещалась под землей и была закрыта для населения. Эта часть представляла собой бункер-архив, который находился под особой защитой государства, а хранились в нем различного рода секретные материалы в их бумажном эквиваленте. По какой прихоти эти самые «секреты» нужно было обязательно распечатывать, будто специально подвергая их дополнительной опасности рассекречивания, Герд не понимал, но так оно было, и было это ему сейчас выгодно.

Как и во всех остальных государственных учреждениях, в бункере на каждом шагу охранники не стояли. Все было автоматизированным, работала целая система электронных пропусков и видеонаблюдения. Двери в хранилище открывались только для госслужащих, которые в зависимости от своего ранга имели доступ к разным уровням информации – чем выше ранг служащего, тем выше уровень секретности информации, который ему доступен. Архив по большей части пустовал, ибо вся документация имелась и в электронном виде, пользоваться которым было намного удобнее. К бумажному ее варианту прибегали только в случаях редких сбоев системы.

В этом же здании в левом крыле располагался и другой архив, открытый для граждан. В нем-то Герд и пытался узнать свою родословную. Большой сложности само по себе это не составляло, переписи населения проводились регулярно и скрупулезно, данные по ним были доступны любому гражданину Бабила. Другое дело, что процесс этот отнимал у Герда слишком много времени, и к экзаменам он почти не готовился. Просиживая перед компьютером по полдня, пролистывая бесконечные списки, выписки и ссылки, прокручивая мегабайты информации в поисках следов своих предков, Герд периодически даже впадал в ступор, забывая, где он вообще находится и зачем проделывает весь этот рутинный труд.

Способности передались Герду по материнской линии, соответственно именно ею он и занялся, хотя при иных обстоятельствах ему бы и в голову такого не пришло. И вот что по итогу ему удалось раскопать. Выяснилась весьма загадочная подробность: у него в роду по матери в принципе были одни женщины. Мужчины привносили в него только свои фамилии и семя, а рождались от них одни девочки. Исключение составили сам Герд и те самые братья-близнецы, о которых упоминала Олва. Выходило, что несмотря на то, что способности передавались по женской линии, проявлялись они именно у мужчин. Герд с грустью подумал о том, что по его линии гены уже не передадутся, ибо он – это было решено, едва ему исполнилось двенадцать – жениться и заводить детей категорически не намеревался. А значит, единственной надеждой удивительных генов их семьи оставалась только его еще не рожденная сестра.

Герд сосредоточился на братьях. Звали их Мика и Габор, и представляли они собой тупиковую ветвь – ни жен, ни детей. Известно о них было непростительно мало. Они упоминались уже в первой переписи Бабила наряду с их матерью, а вот отец был неизвестен. Родились они еще до коллапса, и на момент катастрофы им стукнуло по пятнадцать лет. Герда бросило в жар от такого совпадения, в начале июня ему самому исполнялось пятнадцать. А на момент образования государства и проведения переписи им уже было по тридцать три, и тут они неожиданно исчезали со сцены. Совершенно. Как корова языком слизала, сказала бы Олва. Их мать, вышедшая в Бабиле во второй, а, может, и в первый раз замуж, родила после них еще только одного ребенка – дочь, которая впоследствии стала прабабкой бабки Олвы и Геры и прожила до глубокой старости. Эта линия дальше отслеживалась без проблем, но вот близнецы… О них сразу после поступления на учет больше не было никаких данных. И никаких намеков на их способности, в личных делах упоминалось только, что до коллапса, еще в школе, один из братьев, который Мика, увлекался единоборствами, а другой, Габор соответственно, тяготел к истории и литературе. Все.

Но куда же они могли подеваться? Герд точно знал, никто просто так из Бабила пропасть не мог. Если только в самом начале, пока диктатура не успела разгуляться? Или все-таки они каким-то образом обнаружили себя и свои способности, их поймали и что-то с ними сделали? Об этом история умалчивала.

Ах да, Герд не сразу заметил, но в их личных делах еще упоминалось, что имена, Мика и Габор, не были их настоящими именами, полученными при рождении. Братья сменили свои имена при получении гражданства Бабила. Но это была частая практика того времени: новый мир, новое государство, новый ты; так что сам по себе этот факт еще ни о чем не говорил. Прежние имена в анналах не сохранились. Герд нервно жевал губы и барабанил пальцами по клавиатуре, размышляя обо всем этом и терзаясь плохими предчувствиями, или как это назвать по отношению к тому, что уже давным-давно произошло.

В остальном же, генеалогия его матери ничем не привлекала внимания. Все чин чином. Герд на всякий случай перерисовал дерево, подписал кто кем был, чем занимался и где жил, пересмотрел все портреты. Кстати, фотографий близнецов тоже не было, в переписи они числились, как прикрепленные к делам, но там их не оказалось. Герд даже обратился за пояснением к библиотекарше – вдруг он чего-то не понял или пропустил – но та лишь пожала плечами и предположила, что фотографии могли для чего-то изъять в свое время, а потом забыть вернуть. Но это объяснение показалось Герду притянутым за уши. Зачем изымать информацию, если ее можно просто скопировать? Все выглядело подозрительным. Герда мучило любопытство: похож ли он на братьев? Может, между ними были и другие сходства помимо общего дара? Вообще-то, внешне он был похож на отца, но его бабка Лакура – мать Геры и Олвы – любила говаривать, что глаза у него ее. Премерзкая, надо отметить, была старушенция, Герд ее терпеть не мог. Гера пошла в нее.

Вот собственно и все, что удалось добыть. Не густо, подвел итоги Герд, загадочно и ничего не объясняло, только новых вопросов добавляло. А главное, все эти поиски и часы, проведенные в архиве, ни на шаг не приближали его к главной цели – Даяне. Предстояние неумолимо надвигалось, праздники заканчивались, а он ничего толком еще не нашел. Герд нервничал – у него был только один шанс успеть провернуть свое очередное безумство.

То, что помещение бункера пустовало, было благоприятным фактором, как и то обстоятельство, что новый муж его матери был довольно высокого ранга госслужащим. Уже во второй раз Герд приходил к выводу, что все в жизни к лучшему. Теперь он был готов благословить Геру за ее выбор – Хам служил старшим помощником прокурора Цивилы.

Еще на ферме у Герда родился нехитрый план: он собирался выкрасть пропуск Хама так, чтобы тот его не хватился, тайком проникнуть в бункер и перелопатить тонну информации. Имелось, правда, несколько проблем. Во-первых, Хам с пропуском не расставался. Универсальная пропускная система работала во всех госучреждениях, а значит, Хам своим пропуском пользовался ежедневно, если не ежечасно. Во-вторых, в библиотеке везде круглосуточно работали камеры, по которым Герда могли опознать. Не мог же он туда заявиться в маске среди бела дня? В-третьих, ему нужно было много часов на поиски информации, учитывая, что внутри бункера он не ориентировался и что конкретно искать, не знал. Но все эти проблемы можно было решить одним махом – проникнуть в библиотеку ночью.

Идеальный план, если не считать того, что в городах был введен комендантский час, а уличные камеры прекрасно снимали в темноте и без задержки передавали сигналы о несанкционированном движении в инстанцию, регулирующую уличный правопорядок. Расправились бы с Гердом быстро и сурово.

Комендантский час отменялся только раз в году – в ночь на Предстояние, главный праздник страны, когда абсолютно все граждане обязаны были покинуть свои дома, явиться на площадь в ближайший населенный пункт с ратушей для участия во всенощном бдении и причаститься, то есть принести ежегодную публичную клятву верности своему Диктатору и государству. По сути своей, это напоминало религиозное богослужение с той лишь разницей, что религий больше не существовало. Герд, как и все остальные дети от пяти лет, был также обязан участвовать в процедуре. И, тем не менее, он решил действовать именно в праздничную ночь, ибо другого выхода просто не видел.

Накануне Герд планировал сказаться больным и не пойти на причастие, как и в предыдущие годы, когда у него случались приступы. А Гера бы потом раздобыла ему справку задним числом у какого-нибудь знакомого врача. Болезнь пока еще являлась уважительной причиной для пропуска процедуры.

Итак, утром перед праздником Герд не вышел к завтраку. Экономка ехидно доложила, что господа изволят болеть и подозревают у себя вирусное, поэтому просят маменьку не подниматься к ним и не подвергать себя опасности заразиться. Хам и сам не разбежался его навещать. А Герд, и в самом деле, чувствовал себя больным, весь день его знобило от возбуждения. Проснулся он рано и уже к полудню успел нафантазировать таких концовок своей затеи, что дергался от каждого шороха. Сценарии в его голове мелькали разные, но вот развязка всегда была одна и та же: он попадал в руки агемы – службы, занимавшейся борьбой с внешними и внутренними врагами государства. Будучи не в силах на чем-то сосредоточиться, Герд метался по комнате, как животное по клетке, хватался то за спинку стула, то за голову, а потом бросался лицом на кровать. Переживал он буквально за все: что не сможет раздобыть пропуск или попадется на его краже; даже с пропуском в руках не сможет проникнуть в бункер или потеряется там; не сможет сориентироваться в огромном количестве информации, не найдет нужную, или найдет, но у него не хватит времени с ней ознакомиться, и прочая, прочая, прочая. Герд поднимался с кровати, подходил к окну, окидывал невидящим взором улицу и стонал. Нервы не выдерживали.

К вечеру ему стало совсем худо. Когда на ужин принесли грибы – Гера решила его порадовать, она, оказывается, знала, что он их любит – Герда вырвало. Уже через полчаса у него в комнате был врач, а за дверью дежурил Хам, его шаги по коридору туда и обратно нервировали Герда. Врач, с выражением совершеннейшей скуки на лице и не издав ни единого звука, измерил Герду пульс, температуру, давление, послушал его сбивчивое дыхание, заглянул в рот и глаза, потом черканул что-то у себя в бумагах, удовлетворенно кивнул сам себе и вышел из комнаты. Дверь за собой он прикрыл неплотно, поэтому какое-то время Герд мог слышать его удаляющиеся шаги и их с Хамом голоса. Ему вменялось общее переутомление.

– Оно нередко встречается у подростков при сильных умственных нагрузках, – монотонно бубнил доктор. – Перед экзаменами это обычное дело.

Через несколько минут Хам вернулся. Он заглянул в комнату, положил какую-то бумажку на письменный стол, постучал костяшками по столешнице и, не глядя на Герда, произнес:

– С этого года пропускать Предстояние без осмотра и заключения специальной инспекционной комиссии нельзя. – Потом развернулся и вышел.

Герд потянулся за бумажкой. Это была справка, освобождавшая его от бдения в этом году за подписью штатного врача-инспектора, фамилии он не разобрал. На лбу выступили капли холодного липкого пота, Герд не сдержал вздоха. Он еще даже не приступил к выполнению самой опасной части своего плана, а уже чуть не попался. Все, конечно, обошлось, но то ли еще будет впереди – так много всего, что могло пойти прахом. Например, он мог грохнуться в обморок где-нибудь по пути в библиотеку.

В десять вечера, когда в любой другой день уже никто не посмел бы выйти из дома, все, включая прислугу, покинули квартиру. Герд остался один. Действуя, как во сне, он натянул на себя старую серую тренировочную школьную форму, которая была ему уже мала: щиколотки и запястья торчали наружу, ветровка на молнии трещала по швам, не давая продохнуть. В руках Герд сжимал импровизированную маску, загодя сшитую им из куска старой мешковины, позаимствованной у Олвы в кладовой. Герд осторожно выскользнул из комнаты и, прекрасно сознавая, что услышать его некому, на цыпочках прокрался в гостиную. Было темно и тихо. На ощупь он добрался до прихожей. Перевел дыхание. Теперь ему предстояло найти пропуск.

Хам всегда носил его во внутреннем кармане делового пиджака. На Предстояние же он отправился в парадном, следовательно, деловой пиджак должен был остаться висеть на вешалке. Вместе с пропуском. Пропуск на причастии Хаму был ни к чему. Теоретически. Герд облизал губы, сжал и разжал кулак, заставляя кровь прилить к непослушной холодной конечности, и протянул руку к тому, что по очертаниям напоминало пиджак. Пальцы, подрагивая, медленно ощупали ткань. Потом замерли. Герд извлек из внутреннего кармана тонкую легкую пластиковую карточку и переложил ее себе. Это и был пропуск. Герд сглотнул и покинул дом.

Город обрушился на него гулом многотысячной толпы и почти сбил с ног. Герд стоял на крыльце, вцепившись в перила так, что побелели костяшки, и смотрел на реку людей, проплывавшую мимо него. Улицы были наводнены населением, стекавшимся на главную площадь для того, чтобы ровно в полночь предстать перед своим Диктатором. Герд не мог ступить ни шагу. У него была агорафобия. Именно от страха перед толпою на ночных бдениях у него случались приступы, которые позволяли ему избегать процедур до этого самого момента. Но сейчас все было иначе, сейчас ему нужно было преодолеть себя и присоединиться к общему движению. Герд отчаянно призывал все свое самообладание, всю волю, чтобы просто разжать руки, отпустить перила и спуститься со ступенек. Но он не мог. Глаза его бешено вращались, рот был разинут.

И тогда он стал думать о Даяне. О ее чудесных волосах. Улыбке. Веснушках. В ушах зазвенел ее смех. Она снова, как и во сне, стояла под пологом шатра и манила его рукой. Герд потянулся ей навстречу, сделал несколько неуверенных шагов с крыльца и влился в человеческий поток, не замечая, что так и продолжает сжимать в руке маску.

Глава 6. Бункер

Двигаться ему нужно было в одном направлении с толпой – библиотека находилась как раз на площади имени Диктатора. Настоящего имени которого никто не знал, оно хранилось в строжайшей тайне и считалось священным, а произнесение его вслух – святотатством. Употреблялись только его титулы: чаще всего Великий Диктатор или просто Диктатор.

По пути следования Герда повсюду встречались растяжки с лозунгами и транспаранты в честь праздника, но не было ни одного изображения Диктатора. Как он выглядел, тоже никто не знал. Во всяком случае, Герд таких людей не встречал. Может, Хам их знал, но тогда, он никогда не распространялся об этом даже Гере, иначе она бы уже давно проболталась о таком знакомстве. И вообще, любые изображения Великого Диктатора, будь то фотографии или сделанные каким-то иным способом портреты, а также догадки на эту тему, были категорически воспрещены. Также на всем протяжении обоих столетий никто не знал и того, как, когда и по какому принципу один Диктатор сменял другого на столь высоком посту. Уж не по итогам всенародного референдума точно.

И ни на каких общественных мероприятиях Диктатор самолично никогда не появлялся. Даже на Предстоянии, посвященном всецело ему одному. Во-первых, считалось, что будет несправедливым, если только жители столицы смогут наслаждаться его благостным присутствием на процедуре, а остальные граждане государства по причине удаленности – нет. Порождать таким образом зависть и взаимную неприязнь среди населения было бы слишком жестоко. На это Диктатор пойти не мог. Во-вторых, банально ради его безопасности. Иногда на бдениях толпа так неистовствовала, что власти благоразумно опасались, как бы она его в экстазе не растерзала. Было бы глупо допустить подобное. Ну и, в-третьих и самых главных, этим достигался эффект того, что Диктатором мог оказаться кто угодно, когда угодно и где угодно, только он при этом остался бы неузнанным, а, значит, «всегда нужно бодрствовать», гласили в эту ночь вывески, и «ты никогда не можешь быть в безопасности», добавлял про себя Герд.

Конечно, при таких условиях можно было бы вообще усомниться в существовании этого самого Диктатора, но почему-то Герд был уверен, что он существовал. Он был реален. И от одной мысли об этой личности его начинало знобить.

Помимо воли Герда общий поток подхватил и понес за собой не только его тело, но и сознание. Сопротивляться этому оказалось крайне сложно. Людьми вокруг владело такое возбуждение, почти восторг, что оно безотчетно передавалось и ему. Герд вспомнил с детства позабытые им ощущения, когда, будучи еще совсем ребенком и до смерти отца, он несколько раз ходил на причастие. Ничего конкретного Герд не запомнил, только радостное чувство, которым заряжался, заражался от окружающих его людей без видимой на то причины. Оно завладевало, захватывало и возносило на вершины блаженства, и вот, ты уже не ты, но единый живой организм с другими совершенно незнакомыми людьми. И все у вас общее на эти несколько часов: и мысли, и воля. Правда, по прошествии времени от чувства полноты и сопричастности не оставалось и следа – лишь ужасающая пустота и усталость, будто кто-то выпотрошил тебя до основания и выбросил, как мешок. Но этого тогда Герд по малости лет не понимал, а сейчас уже и не помнил.

Разумеется, население заранее готовили к Предстоянию. Уже за месяц по визору начинали крутить различные патриотические ролики, воспевающие славу и силу Диктатора, а по выходным проводились митинги и раздавались агитационные листовки. К самому празднику вся эта подготовка достигала апогея. Тем не менее, Герду всегда казалось, что одной пропагандой такого эффекта добиться нельзя, он предполагал, что населению давали наркотики, распыляли что-то в воздухе или делали нечто другое, но в этом же роде для того, чтобы к нужному времени довести его до исступления. Не могли же, в самом деле, физически здоровые люди, находясь в трезвом рассудке, все, как один, падать на колени, воздевать руки и биться в истерике?!

Оказывается, могли. Теперь, находясь внутри всего этого, став его частью, Герд понял. В воздух ничего специально не распыляли. Наркотики людям для того, чтобы так себя вести, были не нужны. Они, уже подготовленные, запрограммированные визором, скандируя титулы Диктатора, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону и распевая в его честь, сами гипнотизировали себя, доводя до кондиции. И тогда в полночь, когда из репродукторов раздастся голос их предводителя, они испытают оргазм и со стонами повалятся на землю, выкрикивая самые невероятные клятвы и давая обеты. Будут готовы сию же секунду и умереть, и убить ради него.

Это было каким-то чудовищным наваждением. И теперь это наваждение имело силу и власть над Гердом. Пока он вместе со всеми шествовал к площади, он не скандировал и не пел, но незаметно для себя успокоился, расслабился и позабыл, куда на самом деле держит путь. Гул и настроение толпы резонансом отзывались у него внутри. В какой-то момент он опустил глаза вниз и удивился тому, что держит в руке маску. Зачем бы она ему была нужна? Герд решил тотчас же выбросить ее в урну, но, не имея возможности добраться до тротуара в такой толчее, просто засунул маску в карман. А к тому моменту, когда Герд ступил на площадь, он уже раскачивался из стороны в сторону с остальными в такт и бессвязно шептал слова хвалы.

Та часть процессии, в которой он двигался, пришла на площадь одной из последних, поэтому Герду пришлось расположиться на самом краю обширного плаца. Он практически упирался спиной в здание библиотеки, но категорически не был способен его сейчас узнать. Мысли сосредоточились лишь на том, что вскоре должно было произойти.

Без четверти двенадцать атмосфера на площади стала накаляться. Выкрики стали резче, яростнее, страстнее. Кто-то даже рвал на себе волосы и одежду. Рядом с Гердом завязалась драка. Сам он тоже сердился и что-то кричал, потрясая в воздухе кулаками, а после, как ни старался, не мог вспомнить ни что кричал, ни почему злился. Когда часы на ратуше стали отбивать двенадцать, напряжение достигло наивысшей точки, толпа пришла в исступление. Герду стало невыносимо тяжело, желание, нетерпение сдавили грудь, ища разрешения, выхода, удовлетворения. Но с последним ударом курантов все вдруг стихло, люди перестали дышать.

И они услышали его. Глубокий, грудной, во сто крат усиленный голос разнесся над площадью, неся облегчение, даря блаженство. Толпа взревела и повалилась на плац в изнеможении. Вместе со всеми упал на колени и Герд. Он уперся лбом в асфальт, закрыл руками лицо и разрыдался от счастья, что слышит голос своего Диктатора. Что этот голос ему говорил, он не слишком понимал, да разве это было и важно? Главное, что он был прекрасен, сладок, упоителен. Герд больше ничего не желал, жизнь его была преисполнена.

Неожиданно перед его внутренним взором возникло лицо Даяны. Герд ее даже не сразу узнал, настолько ее исказила гримаса ужаса и страдания. Он еще не вышел из охватившего его оцепенения, когда в следующее мгновение в ушах раздался ее пронзительный, душераздирающий крик. Крик отчаяния и невыносимой боли. И тут же наваждение прошло. Герд задохнулся, похолодел и пришел в себя. С минуту он еще оставался на коленях, собираясь с мыслями, успокаивая сердцебиение и попутно озираясь вокруг, а потом медленно на карачках стал отползать из света прожекторов в тень, отбрасываемую библиотекой.

Не без труда огибая тела распластанных по асфальту сограждан, ему удалось выбраться на обочину, слиться с черной стеной и выпрямиться. Герд огляделся: никто на него не обращал ни малейшего внимания, каждый человек на площади был поглощен собственным катарсисом. Герд посмотрел на часы – половина первого, и еле сдержал стон, он нелепо потерял столько драгоценного времени. Потом, прижавшись спиной к стене, приставными шагами он начал двигаться вдоль нее в поисках первого попавшегося служебного входа. Нащупав дверь рукой и не оборачиваясь, Герд достал пропуск и приложил его к терминалу. Никакой уверенности, что он сработает, у него не было – в конце концов, служебный вход мог быть предназначен только для технического персонала. Раздался негромкий щелчок и дверь приоткрылась. Герд скользнул внутрь.

Немедленно зажегся свет – сработали датчики движения. Стоя спиной к камерам, Герд осторожно затворил дверь и прислонился к ней. Сердце билось у него в горле, свет резал глаза, а наступившая мертвенная тишина била по ушам. Он простоял так несколько минут, собираясь с духом, а потом достал из кармана маску и надел ее. С усилием сжав губы и расправив плечи, Герд заставил себя отвернуться от двери и начать движение. Каким бы непростительным ни было его поведение, убеждал он себя, у него в запасе все же имелось несколько часов. Ночное бдение продлится до самого утра, может быть, он еще успеет вовремя закончить, вернуться домой вместе с последними запоздалыми прохожими, и проникнуть в дом незамеченным. Если только, конечно, его не схватят прямо здесь.

Герд двигался медленно и очень тихо. Его пугал свет, который загорался впереди него и гас позади, его пугало гулкое эхо собственных шагов и непрестанный шум в ушах – кровь бушевала в голове. Ему было жарко и крайне неудобно в мешковине. Как и в начале тренировок, пока он совсем не умел контролировать терморегуляцию, пот заливал ему глаза, лицо пылало. Герд почти ослеп и был вынужден придерживаться за стены рукой, чтобы не упасть, оставляя на них влажные следы от ладоней. Он понял, что дальше так идти не сможет, когда начал задыхаться. Пришлось выбирать: либо оставить маску, но свалиться на пол, не ступив больше ни шагу, либо снять ее, самоубийственно подставив лицо видеокамерам, но зато продвинуться вперед. Герд стянул маску. Сразу стало легче, в голове прояснилось. Оставалось только надеяться, что наблюдать сейчас за ним некому, так как все без исключения должны быть на церемонии.

Теперь он смог быстро сориентироваться и найти вход в бункер. Лестница уходила круто вниз и упиралась в глухую дверь, не похожую на все предыдущие, встретившиеся ему на пути. Герд приложил к терминалу пропуск, тот его не подвел и на этот раз, но дверь не открылась перед ним ни наружу, ни вовнутрь, а с шорохом отъехала в углубление в стене. Герд переступил порог и услышал, как она за ним с тем же шуршанием вернулась на прежнее место. Ему вдруг почудилось, что гробницы в древности должны были затворяться именно так. По спине побежали мурашки.

Бункер представлял собой длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. На каждой двери висела табличка, гласившая, какого рода информация хранилась за ней. Герд прошелся до конца коридора, попутно читая подряд все таблички и вернувшись в начало, остановился напротив секции с научными разработками. На самом деле, подземный архив оказался не таким уж и великим, слухи о нем были явно преувеличены, что, в общем-то, обнадеживало Герда. И снова терминал при соприкосновении с пропуском загорелся зеленым, а дверь поддалась. Герд вошел в просторное помещение, только половина которого была заставлена стеллажами с папками. Видимо, строили бункер на долгие годы вперед.

«Научные разработки» – Герд толком не мог себе объяснить, почему решил начать именно с этого отсека. Наверное, потому что его способности даже близко больше не подходили ни под один из заголовков. Может быть, его дарования – это всего лишь результат чьего-то старого эксперимента? Герд покачал головой и приступил к поискам.

Уйму времени он потратил только на то, чтобы понять, как искать информацию: документооборот был организован безобразно. Папки группировались не по тематикам и даже не по годам, а просто ставились на полки как попало, во всяком случае, Герд никакой системы так и не увидел. Весь этот бардак, на его взгляд, вообще имел отношение к науке очень опосредованное, скорее, это можно было назвать свалкой самых различных отчетов и рапортов, причем, далеко не всегда научных сотрудников. То и дело Герду попадались вырезки из донесений гвардейцев агемы, в которых речь напрямую шла о шпионаже, и касались исследований они лишь очень косвенно.

Например, благодаря одному такому рапорту Герд узнал, что за пределами Искусственной Атмосферы можно было дышать. Значит, это была все-таки правда, а ведь их старательно учили обратному. Каждый гражданин Бабила, хоть ночью его разбуди, мог повторить непреложную истину: только наличие купола помогало сохранить жизнь на Земле, за его пределами человека ждала неминуемая смерть. Теперь же выяснялось, что это было не так. Ну, или, как минимум, не совсем так. Оказавшись на задании по ту сторону ИА, гвардеец, подавший рапорт, следующим образом описывал свои ощущения: «Воздух был горяч и сух, дышать было очень тяжело, но все-таки возможно».