Уйти и не вернуться

Рабочие с интересом оглядывали каждого из нас и ухмылялись так же, как и в тот день, когда мы вчетвером впервые появились на причале, как и в первый раз, когда нас просили рассказать о жизни в Северной Корее. Тучхан хоть и улыбался приветливо, но вид у него был расстроенный. При этом он качал головой, что означало, он плохой рассказчик.

После работы мы возвращались назад в темный вагон. Я ложился посередине между Хавоном и Тучханом. Как-то я сказал Хавону, чтобы он лег между нами, но он незаметно для Тучхана ущипнул меня так больно, что я чуть не закричал.

Наступила весна. По утрам и вечерам к вершине горы поднималась легкая дымка.

Было уже очень поздно, но Тучхан еще не вернулся. Было видно, что Хавон этому рад. Он был такой энергичный, что было на него совсем не похоже.

– Ой, наверное, Тучхан совсем ушел.

Я молчал.

– Ура!

…

– Почему ты ничего не говоришь?

– …

– Тут уже весна, а на севере, наверное, еще очень холодно.

– …

–..?

В это время послышался голос пьяного Тучхана, он пел. Хавон испугался и снова стукнул меня по ноге.

– Эй, открывайте!

Когда мы открыли дверь, холодный синеватый свет причала заполнил вагон. В руке Тучхана была бутылка рисовой браги. Пошатываясь, он стоял в дверном проеме и смеялся.

– Нате, пейте. Хороша бражка! Закуска? Конечно, есть, какая брага без закуски! Все есть, паршивцы вы эдакие. Чего лежите, скрючившись, как лягушки.

Я, не колеблясь, взял у него бутылку и стал пить взахлеб.

– Эй, Хавон, а ты, ты не пьешь?

– Я не умею пить.

– Как не умеешь? До сих пор не умеешь пить? А ну-ка, давай быстрей.

Тучхан отнял у меня бутылку и подошел к Хавону.

– Я не умею пить, – заскулил Хавон. – Не надо хватать меня за руку, я не пью, отпусти!

Я испугался и громко крикнул:

– Сказали тебе пить, пей.

– Ладно, ладно, выпью… – всхлипывая, произнес Хавон.

Долго стояла тишина. Вдруг Тучхан расплакался. В ту же минуту Хавон перестал всхлипывать.

Тучхан резко привстал. Дверь была открыта, дул порывистый ветер. Тучхан подошел ко мне, его волосы растрепались и упали ему на лицо. Хавон снова забился в угол.

– Я тебя сегодня убью, мерзавец. Почему ты тогда пошел один? Почему не остановил меня? И даже не позвал? И после этого презираешь меня! Ах ты, негодяй! Тогда не сказал, а теперь презираешь. Думаешь, хорошо поступил? Правильно поступил? Небо все видит. Мерзавец.

Хавон перестал плакать. А Тучхан схватил меня за колени, но не удержался и опять повалился на спину.

– Ты сволочь, тебя надо убить. Думаешь, я пьян? И совсем я не пьян. Подонок, я абсолютно трезв. Почему ты тогда ничего не сказал? Надо было меня остановить или прирезать! Как я могу теперь вернуться домой! – рыдал Тучхан.

– Квансооооок!.. Квансоооооооок!.. – Тучхан лежал на спине, заливаясь слезами, и звал Квансока.

На следующее утро Тучхана в вагоне уже не было. На работе он тоже не появился. Однажды, спустя три дня, когда мы сидели в темном вагоне, Хавон сказал:

– Давай будем работать и днем, и ночью, заработаем много денег и построим домик на вершине в районе Емчжу. Там нас никто не тронет. Я очень боялся, что ты тоже исчезнешь, как Тучхан. А этот Квансок – он тоже был не очень хорошим. Давай обязательно вернемся домой вместе! А когда заработаем денег, давай сначала скинемся и купим часы. Давай работать и днем, и ночью. Когда вернемся, скажем, что мы в глаза не видели ни Квансока, ни Тучхана. Если мы с тобой ничего не скажем, никто не узнает, будем знать только ты и я. Просто скажем, что мы никого не видели. С завтрашнего дня я правда буду работать круглые сутки. Ой, что-то не спится. Давай не будем спать сегодня! Может, выпьем?

Я тихонько напевал:

– Пусть нет ветра, снежинки все равно летят и летят.

Меня охватила невыносимая тоска. Кто мог знать, какая буря бушевала в моей груди… Боже мой! В душе я уже бросил Хавона. Я сжал губы и порывисто обнял его. Слезы потекли по щекам. Хавон рассмеялся и сказал:

– Не пил еще, а уже пьяный. Да, в Пусане даже снега нет. А там, у нас, так хорошо, когда падает снег. На рассвете трещат сороки, дуб стоит, помнишь? И ту соседку, которая любит смеяться? Она всегда громко хохочет. А еще она трудолюбивая: на рассвете всегда первой приходила за водой. Ах как хочется увидеть, как идет снег!

(1955)

Прилив

??

Обычно днем по деревне, с винтовками через плечо, шли солдаты Национальной армии. Первые несколько дней люди только приоткрывали в домах окна, выглядывали и негромко переговаривались:

– Они довольно крупные.

– Солдаты и должны быть такие.

Однако через несколько дней вся деревня уже шумела. Старики, не носившие до сих пор головные повязки, предназначавшиеся для сохранения прически, теперь ходили, надев их. Они собирались в одном из домов и вели разговоры о своих предках. Обычно эти долгие скучные рассказы начинались так: во времена такого-то государя династии Ли мой предок пришел сюда, спасаясь от смуты… А молодые парни, прятавшиеся до сих пор в горах, ходили, как победители, с гордо поднятой головой. Вид у них был такой, словно они готовы убрать с дороги любого, кто стоит у них на пути. Вывеску с надписью: «Агитационный пункт» разрубили топором и сожгли в топке какого-то дома, а на ее месте сразу повесили новую: «Деревенская управа».

Хозяин «Торгового дома тканей» стал новым главой управы, начал носить европейский костюм, и даже когда он просто чистил зубы, на его лице появлялось выражение собственной значимости. Теперь с самого утра он часто ходил по домам и велел всем явиться в контору.

Однажды, когда он чистил зубы, кто-то позвал его.

– В чем дело?

– Говорят, в деревню прибыли какие-то люди.

– Откуда?