Восемнадцать Безбожных лет

* * *

Из-под тяжёлых копыт летел щебень, поднималась туча пыли. Две лошади, идя бок о бок, вылетели из чащи и теперь, словно вихрь, мчались по склону к кромке воды. Ноздри их раздувались, с шумом втягивая воздух, изогнутые шеи дыбились длинной гривой. Лианна ударила Бурана хлыстом.

– Давай! Давай! – кричала она, с силой опуская хлыст на конские бока, с которых катилась пена. От ударов лошадь начинала храпеть и рваться, уходя влево. Буран вырвался вперёд, и Лия с усмешкой оглянулась на отставшего Кая. Его серая в яблоках лошадёнка, подаренная бароном Горвеем, стелилась по земле, словно вода. Она не скакала, а будто плыла, как быстрый горный ручей, холодный и стремительный. А Кай, слившись с лошадью, став одним целым с её крупом, прижался к гриве. Его взгляд, устремленный вперёд, вдруг обратился к Лианне. На губах его играла улыбка.

Беспощадно работая кнутом, Лия погоняла Бурана. От бешеной скачки в её висках стучала кровь, но это был стук восторга. Победа была близка. У старой, брошенной на берегу лодки был их финиш, был её триумф! Конь под ней тяжело дышал, но продолжал отбивать яростный галоп по гальке, и когда серебристая грива лошади Кая поравнялась с ними, в первую секунду Лия не поверила своим глазам. Но, вновь увидев улыбку на губах юноши, она вдруг похолодела.

«Нет, я не позволю победить какому-то грязному простолюдину!» пронеслось у неё в голове, но, прежде чем она вновь опустила хлыст на круп Бурана, лошадь Кая вдруг скользнула вперёд, словно льдинка, обогнала Лию на целый корпус и пересекла воображаемую финишную линию. Не в силах поверить, что это конец, девушка ещё не скоро остановила коня, хотя, когда она обернулась, Кай уже осадил Снежку и спешился. Буран остановился, тяжело дыша и фыркая. Лианна чувствовала, как мелкой дрожью вздрагивают его ноги, но ей было далеко до сострадания лошади или до благодарности. Её руки сжались в кулаки на удилах. Развернув коня, она заставила его вернуться галопом и спрыгнула на землю. Кай легко поглаживал лошадь.

– Ты! – крикнула Лианна, подбегая. – Проклятый паж! Как?! – и она, замахнувшись, с силой ударила Кая по лицу хлыстом, который был всё ещё зажат в её руке. Юноша пошатнулся и упал на землю. – Как?! – яростно повторила она, с ненавистью ударив его ещё дважды. По щеке, лбу и руке Кая, которой он закрылся от последнего удара, пролегли кровавые отметины. Лия, тяжело дыша, отступила, стараясь сдержать себя. Взгляд Кая, устремившийся на неё, был полон ледяной бесстрастности.

– Как ты заставляешь эту клячу так скакать?! Мой Буран породистый конь, он лучших кровей! А твоя кобыла только соху тащить годится! Как ты это делаешь?!

– Просто, я никогда не бил её. – Его сухой голос обрушился на Лию больнее, чем удар её собственного хлыста. Застыв, она продолжала глядеть на Кая, тяжело дыша. Его взгляд не походил ни на что. В нём не было ни злобы, ни ненависти, ни страха. Вдруг выпрямившись, девушка развернулась и двинулась прочь. Буран опасливо попятился от хозяйки, но она поймала повод, вскочила в седло и с новой озлобленностью хлестнула коня по окровавленному боку. Лошадь вся пошатнулась, сгрудилась, взяла с места прерывистым, нестройным галопом и поскакала прочь, мимо Кая, мимо старой рыбацкой лодки. Вскоре пыль за ней улеглась.

Юноша тяжело поднялся с земли. Ушибы саднили, а рубцы от ударов хлыста просто горели огнём.

– Ну и силы же в ней, – пробормотал он, стирая кровь с лица. Напуганная Лией, Снежка осторожно подошла к хозяину и прикоснулась к нему головой.

– Что ж, думаешь победа того стоила? – сказал он, ласково поглаживая лошадь. Кобыла преданно и непонимающе на него взглянула.

До замка Кай добрался пешком, дав лошади хорошенько отдохнуть. Стража с подозрением покосилась на него, бессовестно разглядывая сияющие свежей кровью рубцы.

– Чем ты провинился перед госпожой, паж? – со смехом окликнул его Роп – славный малый, если не считать совершенной его бестактности и глупости. По его нелепому из-за отсутствия подбородка и слишком уж огромного носа лицу пролегла кривая улыбка. Но Кай привык к нему и не обижался.

– Смотри, только у неё не спрашивай! А то больше моего получишь.

Сзади донёсся дружный, глуповатый смех. Юноша расседлал и почистил Снежку. Кобыла благодарно фыркнула, когда Кай задал ей корм и, помахивая длинным белым хвостом, стала жевать овёс. Кай ещё немного побыл с ней и вышел во внутренний двор замка. Повсюду сновал народ. Стражники на стенах неторопливо расхаживали туда-сюда, зевая, от скуки позвякивая наконечниками копий о стены башен. С псарни доносилась дружная и нестройная грызня, крики Красавчика Тодда, старавшегося унять собак, разносились по всему замку. Главный псарь получил своё издевательское прозвище за разорванное псами ухо и прокушенную челюсть. Когда он только был служкой у бывшего псаря, он имел неосторожность сунуться к гончим, когда они только настигли зайца. Чудом оставшись в живых, столько лет спустя он сам стал напоминать собаку, подранную во многих драках. Даже двигался он теперь не шагом, а какой-то смесью рыси и собачей трусцы, пересекая двор быстро и полу-присев.

Из кузницы, пышущей жаром, валил печной дым. Кузней и его подмастерье – молодой совсем мальчишка, один из тех, кого Горвей привёз в приятели Лианне, покрытые потом и копотью, выбрались на минутку передохнуть.

– Здравствуй Саймон! Привет, Теодор, – с улыбкой поприветствовал их Кай. Подмастерье-Теодор со смесью злобы и презрения взглянул на пажа. Каждый из тех, кому выпала участь днём и ночью работать или в кузне, или в конюшне, или в оружейной – терпеть не могли Кая. Каждый из них считал, что участь пажа это просто сказка. Как они ошибались.

Один Саймон, ответив на приветствие, и заметив шрамы на лице юноши, присвистнул:

– Ого! Я смотрю, с юной госпожой шутки плохи.

– Какие уж тут шутки, – грустно улыбнулся Кай и заметил ехидную, злую исподлобья ухмылку Теодора.

– Чтобы не зарывался, проклятый паж, – прошипели его злые, закопченные губы. Саймон тут же отвесил ему тяжёлую, словно наковальня в их кузнице, затрещину.

– А тебе кто слово давал, подлец?! Не расслабляйся, марш работать! И чтобы я ещё хоть раз услышал твой мышиный писк, ну!

Пнув его ещё раз хорошенько, Саймон обернулся к Каю с сочувствием на лице.

– Не заслужил ты такого, парень. Вот лучше бы ты ко мне в подмастерье пошёл, а не этот лентяй. Уж поверь, я бы не оставлял тебе таких отметин…

– Другая у меня судьба, наверное, – с благодарностью улыбнувшись, ответил Кай и двинулся прочь, мимо маленькой часовни, мимо колодца, где кухарка набирала воду.

– Помоги ка мне, паж, – произнесла она, кряхтя и с трудом разгибая спину. Передник её был пропитан жиром и припорошён мукой, которая осела ещё и на тусклых, жидких волосах. Кай помог ей снять полное ведро с крюка, перелил воду с два других ведра, стоящих тут же, и, взяв их, понёс в кухню. Женщина засеменила следом, то и дело охая и жалуясь на свою негнущуюся спину. Из двери, ведущей в обширную кухню, вился душный, пряный пар. Воздух здесь был ароматным, полным неразберихи. Невозможно было понять, что же сейчас здесь пекли, жарили или тушили, разделывали, чистили или засаливали. В полумраке, при свете одних только больших печей, повара и кухарки работали, засучив рукава. Казалось, что эти люди и сами полностью пропитались жиром и запахами, которые не улетучивались даже после бани. Их блестящие лица лоснились от пота, волосы всегда липли ко лбу и вискам. Загрубевшими руками они резали, мяли, мешали и раскладывали. На широких столах лежали овощи, дичь, в чане, булькающем над очагом, мешали похлёбку. Резкая вонь рыбы, запах сырого мяса, прогнивших очистков от овощей заставили желудок Кая неприятно сжаться. Следуя за кухаркой, он пересёк кухню и поставил вёдра у печи. На него пахнуло жаром и запахом хлеба, так сильно, что юноша поморщился, так засаднили рубцы на лице. Он отшатнулся от печи и случайно натолкнулся на толстяка повара, которого здесь все просто звали Рыло. Его лицо и правда мало чем напоминало человеческое, а его характер и подавно.

– Смотри куда прёшь! – рявкнул он злобно, а обернувшись и увидев, кто перед ним, весь затрясся от ярости. – Вы смотрите, кто к нам явился! Сам паж нашей госпожи!

Все в кухне притихли, с любопытством наблюдая за разворачивающейся сценой. Кай сейчас всё бы отдал, чтобы оказаться не здесь.

– Как это ты забрёл к нам, простым смертным, а, счастливчик-Кай? Неужели ты снизошёл до нас? Или, изукрасив тебя, госпожа решила, что уже не хочет, чтобы ей прислуживал такой вот изуродованный раб? – кругом нестройно загоготало. Рыло улыбнулся во всю ширь своей однозубой улыбки. Его собственная шутка показалась ему весьма забавной. Кай же тихо произнёс:

– Я не раб. И я только хотел помочь.

– Помочь! Вы только гляньте на него! Да кому нужна твоя помощь, рабёныш? Держи стремя своей хозяйке, служи ей собачкой, да не суйся к простым людям, которые выполняют настоящую работу!

Дружный, одобрительный ропот раздался вокруг. Послышались оскорбительные выкрики. Кай шагнул к повару и остановился перед самым его носом, который пятачком глядел вверх.

– Тогда выполняй сам эту «настоящую работу» и не посылай женщину таскать вёдра с водой! Легко тебе здесь репку резать, когда слабым остаётся вся остальная работа, а, Рыло?!

И через несколько секунд, поняв, что это был выпад в его сторону, повар, взревев, дал Каю мощную оплеуху, такую, что парень отлетел к стене и свалился на мешки с картошкой и репой.

– Щеня! – с рёвом, бросился на него Рыло, сопровождаемый дружным хором голосов, завывающих в отчаянии и в поддержке. – Сейчас я научу тебя, как надо себя вести! Пожалеешь, что на свет родился, ублюдок! Я тебя…

И повар, должно быть, убил бы Кая, если бы добрался до него. Но вдруг, сквозь толпу к нему кто-то подлетел и на Рыло обрушился сокрушительный свистящий удар. Повар отшатнулся и, обернувшись, хотел было ответить, но замер со смесью недоумения и ужаса на лице.

– Госпожа!..

А Лианна, тем временем, вновь со всего размаху ударила повара, повалив его на землю. Тот закрылся руками и закричал, а девушка, в наступившей тишине, продолжала снова и снова бить его хлыстом, в каком-то злобном, ненавидящем исступлении, пока хлыст не переломился. Но она продолжала до тех пор, пока Кай не поднялся и не перехватил её руку налету.

– Довольно, – проговорил он внушительно, почти строго глядя на хозяйку. Лия, посмотрев на него, ничего не ответила. Высвободившись, она швырнула сломанный хлыст на пол и быстрым шагом удалилась. Слуги в страхе, расступались перед ней и низко склоняли головы. Когда за ней захлопнулась дверь, все облегчённо вздохнули и начали перешёптываться. Рыло продолжал лежать на полу, мелко вздрагивая всем своим тучным телом. Кай подошёл и с помощью двух других поваров поднял его. Рыло в недоумении поглядел на юношу, которого он прежде хотел едва ли не убить, и который сам спас его, но ничего не сказал. Выходя из кухни, Кай слышал перешёптывания слуг и кухарок:

– Вы слышали? Стража видела, как госпожа вернулась в замок. И она вернулась без коня!

Глава пятая. Время отправляться в путь

У самой двери Горвей вдруг замедлил шаг. Сквозь щель из зала в тёмный коридор проникал мягкий свет, внутри было тихо.

«Может, это не такая уж и хорошая идея» – вдруг вновь пронеслось у барона в мыслях. Но, преодолев эту минутную нерешительность, он отворил дверь и вступил в зал.

– Лианна, мне нужно с тобой поговорить.

Дочь обернулась к нему. Одетая в строгое, чёрное платье, она стояла у окна, заложив руки за спиной. Волосы, как всегда, были беспощадно затянуты назад в длинную косу.

– Да, отец?

Барон изумился холодности, отчуждённости знакомого голоса. Её ледяной взгляд сверлил его, пронзал насквозь, так, что было даже неловко. Дочь изменилась. Изогнутая, как лук, такая же жёсткая, до изумления красивая и пронизывающая, как ледяной северный ветер. Ни один мускул в её лице не дрогнул, когда отец вошёл в зал. Да, за эти годы она научилась держать себя. Горвей подумал, что если бы такими девушками стали все те, кто наполняет залы короля, возможно, когда-нибудь он бы и женился. Лия казалась ему венцом его трудов и стараний. Идеалом. Верхом совершенства, в котором, впрочем, Горвей всё же не видел чего-то, что его завершало. Не хватало какой-то детали, какой-то одной единственной черты, которая сделала бы его дочь близкой, родной. Может частички тепла в её глазах?

«Последнее, что дополнит её – это Божий венец!» – решил про себя барон, остановившись в нескольких шагах от дочери.

– Через месяц у тебя день рождения. Тебе исполнится семнадцать. – Лианна не проронила ни слова. Горвей думал, что когда настанет день и он произнесёт эти драгоценные слова, он будет безумно счастлив! Но вместо счастья он чувствовал сосущую тоску внутри, которой не находил объяснения. – Уже совсем скоро день, когда ты войдёшь в Божий храм и предъявишь права на свой престол.

Она лишь покорно кивнула. Барон продолжил: