Власть лабиринта

– Об этом не тревожься. Деньги найдутся.

– И где же?

Баюр рассмеялся:

– Тысячи лет на этой земле живут люди. Знаешь, сколько кладов в ней зарыто? Мы же ходим по золоту.

– Но до сих пор никто не находил, – Арина даже растерялась от такого простого решения. Но так ли это? Не шутка ли? Она взглянула в лицо жениху. ОН знает, что говорит. Другому рассмеялась бы в глаза, за Баюром – хоть на край света, хоть за край… Ни секундочки не усомнилась бы, не пожалела бы. А без него – какое там золото! – свет померкнет!

– Просто не там искали. Клады имеют свои приметы и откликаются не всем. Жадные сердцем нипочём не отыщут золота. А если им и откроется клад, то только лишь на погибель.

– Значит, найти клад тебе просто? – лукавство, наконец-то, проклюнулось в словах девушки. Почему бы не дать ему волю, коль проблему так легко решить? – Но на богатого ты совсем не похож.

– Чтобы быть счастливым, человеку нужно вовсе не золото, – он примолк на мгновение, а у Арины перехватило дыхание от предчувствия. Неясного. Полыхающего огнём. – Я своё счастье нашёл, и богаче меня нет человека на земле.

Арина вспыхнула и закрыла руками лицо. Баюр остановился, отвёл её руки и стал нежно целовать зардевшиеся щёки, пушистые ресницы, выбившиеся из-под косынки русые завитки, бережно держа в ладонях голову любимой, словно припадая к чаше с живой водой. Потом обнял и с усмешкой спросил:

– Ну, подумай: зачем мне золото? Хлопот с ним!

Она теснее прижалась к нему, зарылась лицом в рубашку на груди. Хотелось плакать и смеяться разом, и криком кричать на весь белый свет, чтоб распирающее её счастье не взорвало, не разметало душу клочьями, не лишило рассудка. И внезапно испугалась:

– А вдруг Алексей Фёдрыч не захочет меня отпустить?

– Ты же говорила, что у него долги, – напомнил он вчерашний её рассказ, о котором она чуть не позабыла, ибо думала тогда о другом и за словами прятала своё смущение. – Кредиторы осаждают, грозятся, – он гладил её вздрагивающие плечи, целовал макушку – лица было не достать. И его голос, уверенный, сильный, был надёжней крепостной стены, за которой спокойно и безопасно.

– Да. Только меня на театре ценят. Планы на меня строят, – она верила ему безгранично, но на всякий случай остерегала. Чтоб готов был, буде барин закочевряжится.

– Значит, надо предложить столько золота, чтоб не смог отказаться, – уверенно припечатал жених.

– Когда ты говоришь о золоте, мне страшно. Будто беда, как чёрная туча, накрывает меня – не убежать, не спрятаться, – если бы можно было прижаться ещё крепче, уж она постаралась бы, но железная грудь не прогибалась, только слышно было, как в глубине часто-часто стучит гулкий колокол. На праздник или на тризну зовёт?

– Пока ты со мной, тебе бояться нечего. Ты моя невеста. Никому не позволю тебя обидеть.

Оставшийся путь Арина шла, словно во сне, не замечая мостков через речки и ручьи, овражков в густых бурьянах, раскинувшихся во всю ширь лугов, качающих, как в колыбели, беззащитные головки юных цветов. Шумящие деревья обступили лесные дороги, и в их шелесте чудилась тревога. Душа Арины то замирала, как перед прыжком с кручи, то летела птицей высоко над землёй, так что перехватывало дыхание, а в висках горячими толчками билась единственная мысль: если не станет рядом Баюра – я умру.

Когда уже вышли на проезжую дорогу, по которой обычно катили крестьянские телеги, Арина выдохнула:

– Ни души. Куда все подевались?

– Так в поле, наверное. Иль на сенокосе. Пора горячая, – Баюр тоже озирался, но никого не увидел.

Впереди, справа от дороги, уже виден был зелёный холм, полого уходящий в сторону, плоский и просторный, резко обрывающийся к противоположному краю, который огибала неширокая речка, а за ней, дальше, начинались крестьянские избы с плетнями вкруг дворов. Слева – широкий луг, в глубине которого пестрели спины пасущихся коров, не столько видных, сколько слышных ленивым протяжным взмыкиванием. Изредка воздух разрезал хлёсткий, как пощёчина, удар пастушьего кнута, видимо, больше для порядку, чтоб жующая скотина помнила, что она под надзором.

– Вот здесь, супротив холма – по осени ярмарки. Приезжают издалёка. Иной раз из новгородских деревень, – приближение к цели похода несколько успокоило девушку. Ей хотелось поскорее дойти к Святому Камню, словно это что-то значило в её судьбе, словно неведомая сила тянула её и звала к этому исполину.

Баюр, прищурясь от солнца, вглядывался в макушку холма, где торжественно возвышался над всей округой могучий камень, глядящий в небо, словно стремящийся оторваться от земли и взлететь. Он стоял гордо и одиноко, его не заслоняли деревья и кустарники, которых было полно у подножия кручи. А снизу верх восходила извилистая стёжка.

– Это он? – кивнул Баюр в сторону холма.

– Он. Я рядом-то и не была ни разу. Тятенька не пускал. Только с дороги любовалась.

Тропинке к камню зарастать было некогда. Хоть и тайком, но часто наведывали его страждущие. Вытоптанная у основания исполина-столба земля поблёскивала жертвенными монетками, а чуть в стороне на низеньком облысевшем бугорке были разложены дары: маленькие серебряные серёжки, детская деревянная свистулька в виде петушка с облупившейся краской, расклёванный птицами хлеб, выцветшие записки, прижатые мелкими камушками.

Баюр ещё издали понял, что Святой Камень никакого отношения к его живому камню не имеет, но несёт в себе особый сакральный смысл, понятный местным жителям больше по ощущениям, по сохранившемуся в крови от предков священному трепету. И вера в его неземное могущество родилась не нынче, а передавалась из поколения в поколение.

– Скалы и камни – это кости земли, – говорил он негромко, словно для себя. – Наши предки знали, какую великую силу они таят, – погладил розовато-серый бок столба. – Смотри, как отшлифовали поверхность люди, много веков приходящие сюда и оставляющие тепло своих ладоней на камне. Он хранитель памяти, неизречённой мудрости мира… – и вдруг огорошил вопросом: – Как ты думаешь, зачем люди ходят в храм?

Арина наморщила лоб, никогда не задумывалась об этом раньше. Ну и спросил! Конечно, ходят. Одни – потому что так положено, чтоб не выглядеть белыми воронами. Другие, истинно верующие, тянутся к святости, божьей благодати. Где же вернее услышит Господь обращённую к Нему молитву, как не в храме? Она вспомнила, что говорил деревенской ребятне батюшка на Пасху, и улыбнулась. Когда это было? Но слова священника запомнились, и она, как сумела, их повторила:

– Храм – это дом Бога. В Святом писании сказано, что Бог сотворил человека по образу и подобию Своему. Мы все – Его дети. Вот и ходим в гости к Отцу нашему. А батюшка – Его служитель, и через него мы говорим с Богом.

– А в древности были храмы? – не отставал Баюр, глядя на неё с прищуром, ожидая, что она вот-вот угодит в незамеченную ловушку.

Арина помолчала, оглядываясь, словно ища глазами древний храм:

– Ну-у… Если Бог был всегда… То люди и дома ему строили, – правда, самой ей древних церквей или каких-либо молелен видеть не доводилось. Ответ прозвучал неуверенно, и она поспешила добавить: – Только разрушились, наверно, от старости.

– Мы с тобой сейчас стоим в этом храме, – голос звенел непонятным торжеством. Хотел ли он удивить её или удивлялся сам? Нет. Он восхищался. История распахивала перед ними двери в глубины веков, а оттуда запорошённые временем слышались голоса… – Наши далёкие предки строили другие храмы: в центре – как образ Мирового дерева – высокий каменный монолит, он вбирает в себя молитву и несёт её в высшие сферы. Это место силы, оно притягивает к себе и может явить чудо.

– Чудо? – Арина вдруг что-то вспомнила и прыснула в кулачок: – На ярмарке… Я тогда девчонкой была, сидела на возу, как тятенька велел. А рядом толклись бабы да слушали, как одна сказывала: сосед её ночью забрёл сюда. То ли искал чего, то ли заблудился в темноте. Остановился, чтоб крестным знамением себя осенить. То-олько руку воздел, вдруг его подняло над землёй аршина на два, и висел он этак в воздухе минут десять, потом опустило. Упал он на землю, пришёл в себя и – без оглядки в село. Жена не поверила – ухватом его, «пьяницу треклятого». А он божится, что не пил совсем.

Баюр хохотал от души, запрокинув голову.

– Да разве поверить в такое можно? Я тоже думала, что спьяну ему приснилось.

– Такие случаи бывали и в других местах силы, – смех смехом, но за битого он заступился. – Мужик-то ваш, может, и не врал вовсе. Ничего! Ухват он, наверняка, заслужил за что-нибудь другое.

– Баюр, а разве храм бывает из одного столба?

– Это не весь храм, а только кон его, вроде алтаря в церкви.

– Почему кон?

– Кон – это начало и конец вместе, то есть Центр Мира. Точка, вкруг коей совершается коловращение жизни.

Арина развела руки и огляделась:

– И никаких стен? Какой же это дом?

– Дом Бога – весь мир. Бог – суть всех творений земных. Однако для общения с Ним наши пращуры всё же ограничивали пространство. Кон должен быть в центре круга из камней, – Баюр порыскал глазами вокруг. – Вон, я вижу один камень… второй… Время стёрло из памяти людей древние святыни. Войны, хозяйственные нужды разметали многие храмы… Вон ещё…

– На постройки какие-нибудь растащили, – предположила девушка. – Сказывают, когда возводили Казанскую церкву в Хмелите, мужики притащили камни, да обтесали под фундамент.

– Хорошо, хоть этот монолит им не под силу. Такие могучие столбы закрывают проход в Иной Мир. Встречаются даже специально выстроенные из камней лабиринты – то есть спирали вокруг, вроде как путь в Иной мир назначают.

– Обязательно камнями?

– Камни бессмертны. Древние верили, что душа умершего ищет себе вместилище, как птица – гнездо, поэтому-то и стали делать каменные надгробия.