Бездна

Парнишки, и правда, вооружившись лопатами, сражались с мокрым, плотно заросшим дёрном, пыхтя, как паровозы, и кхекая при замахе.

– Ну, это уж чересчур! – оторвался от окна Артём, сжимая кулаки.

Стаська, вцепилась в него клещом и заскулила от страха, что он бросится в драку с этими мерзавцами. Каким бы сильным он не был, их много! У них лопаты, цепи, а может, и ещё что, спрятанное. Как насядут скопом! А труп закопают – и шито-крыто, никто не найдёт, ничего не докажешь! Никого не опознаешь! Мало того, что в темноте лица плохо видны, но они ещё и раскрашены. Умылся – стал другим человеком.

– Ты, Тёмыч, не горячись, – схватил его за другой рукав Колян. – Не гони коней, посмотрим, что дальше будет. Слышь, а что такое инициация, а?

– Посвящение, – раздражённо сплюнул взбешённый приятель. – Ритуал такой.

– А-а, – понимающе протянул нефор. – Вроде испытания. Прошёл – стал настоящим готом? И чё, это для всех обязательно?

Артём брезгливо поморщился:

– По-моему, этот косматый жлоб просто выёживается, – друзья сразу поняли, что он имеет в виду главаря-оратора, который, видимо, и организовал ночное мероприятие. Но ради чего? – Цену себе набивает! Под масонов косит! Мол, у нас всё самого высшего разряда!

– Типа: тайное общество, – оскалился Колян. – Может, и расписываться кровью будут? И ручку своему гуру лобызать?

– Ага, – согласился приятель, – скорее, задницу.

Стаська слушала шипение друзей затылком, не отрываясь от окна, как загипнотизированная. «Жлоб» склонился над поникшей головой девушкой, стоящей рядом с ним, и что-то ей тихо говорил. Не грозно, не устрашающе, а будто бы даже ласково. Но у наблюдательницы от одного вида такой «ласковости» мурашки бежали по спине. Да и девушка-адептка, слушала покровителя без особого восторга, но покорно, не поднимая головы, обречённо кивая в знак согласия.

Тем временем усилия землекопов увенчались успехом: тяжёлый деревянный крест покачнулся, завалился на бок и упал бы, если бы его не подхватили. Вожак оглянулся на вскрик, подошёл к ним. Гробокопатели ему что-то объясняли, тыча в полуразрытый холмик, но тот нетерпеливо отмахивался, настаивая на своём. Впрочем, они особо не перечили и, согнувшись в три погибели, потащили неподъёмный крест волоком, укладывая его плашмя на расковырянной и притоптанной могиле. А главный распорядитель инициации вновь повернулся к своей «аудитории»:

– Стать тру-готом – великая честь! – патетически провозгласил он, обводя взглядом собравшихся, дабы убедиться, что все прониклись исключительностью момента. – Но рождение в новом качестве невозможно без умирания старого! Освободиться от прошлых понятий, предрассудков, отринуть навязанные жизненные привычки возможно только через их погребение!

– Они чё, хоронить кого с-с-собрались? – у Коляна с перепугу стал заплетаться язык, хотя праздновать труса парень не желал и во всю хорохорился, вот только спотыкающиеся слова его выдавали. – А г-где покойник? Или они щас на месте резню устроят?

Ответа соратников он не дождался, те замерли, уткнувшись носами в окна, как заколдованные, может, и не слышали его вопросов.

– Смерть моральная, – продолжал голосить оратор, – несравненно выше и почётнее для инициации! Уровень посвящённого сразу поднимается на несколько ступеней и делает его равным тем, кто стоял у истока сакрального знания!

– Что за хрень, – выдавил из себя Артём, у которого уже звенело в ушах от гипнотического бреда. А главарь, похоже, того и добивался: лишить зелёных юнцов способности самостоятельного анализа ситуации и заставить слепо выполнять навязанные инструкции. Запрограммировать можно что угодно, уж кто-кто, а дипломированный специалист по компьютерным технологиям это знал как дважды два. Работа у него такая. Он потёр рукой вдруг вспотевший лоб, и решил досмотреть спектакль. К чему клонит кладбищенский гуру, понять было невозможно, но дельце попахивало чем-то нехорошим. Чем? Фантазия повидавшего виды парня сдавалась, буксуя на ровном месте. Он поглядел на Стаську. Подруга молча уставилась на горлопана, стиснув зубы и так сдавив побелевшими пальцами подоконник, словно стремилась проткнуть его насквозь. На лице застыло выражение злости (к счастью!), а не страха.

Кажется, Артём что-то пропустил из витиеватой речи оратора, охмуряющего слушателей. Но ухватил главное:

– … лишиться девственности на могиле – акт высочайшего отречения от оков обывательского мира с его пошлыми представлениями о морали, – рука оратора крылом взлетела над головами внимающих слушателей, символически улетая в иные сферы. – Это шаг к рождению независимого сознания, не ограниченного надуманными запретами, банальными правилами. Это приобщение к высокой духовности, в которой главное – свобода личности, свобода самовыражения!

У друзей синхронно отпала челюсть и зависла в невесомости. Вот уж этого они никак не ожидали. Может, они не так поняли? Может, их грубое воображение не сумело постичь тонкость иносказания, так сказать, нестандартность метафоры? Они затаили дыхание, боясь шевельнуться и пропустить материализацию этой самой «метафоры».

Тем временем блудливый поток перестал сыпать словесную шелуху. То ли иссякло вдохновение, то ли наступило время переходить от теории к практике. А девица, стоящая рядом с краснобаем, принялась раздеваться. Челюсти друзей рванулись было дезертировать ниже подоконника, но хозяева бдительно вернули паникёров на законное место, заодно подстегнув раскисшее самообладание.

Артём резко отпрянул от окна, скрипнув зубами:

– Ах ты, скотина! Ну, всё! – развернулся на выход. Ясно было, что наблюдать со стороны это безобразие он не собирался.

– Погоди! Я с тобой! – решительно заявил нефор.

– И я! – боевая подруга потому и зовётся боевой, что плечом к плечу встаёт против врага.

Артём зашарил рукой у стены, куда Колян бросил арматуру, чтоб не с голыми руками гонять придурков.

– Извращенец! – с ненавистью шипела Стаська, натягивая на ноги ещё не просохшие носки, чтобы обуться.

– Похотливый козёл! – мнение Коляна о главаре было абсолютно солидарным, только формулировкой отличалось.

Роющийся в тёмном углу друг согласно откликнулся:

– Ага, но не просто похабство своё тешит, а ещё и при зрителях!

– А знаешь, – осенило нефора, – давай им устроим!

– Чего? – не поняла Стаська.

А Колян уже загорелся идеей, быстренько слетал на кухню и бросил в руки друзьям плащи.

– Зачем? – Артём подумал, что эти хламиды будут только мешать, сковывать движения, размахнёшься арматурой – запутаешься.

Но затейник самодовольно потирал руки, предвкушая задуманный переполох:

– Они ж, стервецы, могилы роют для общения с потусторонним миром. Вот мы и явимся…

– Из него самого? – дошла задумка и до Артёма. – На испуг возьмём? – он уже запахивал на груди маскировочный плащ, нахлобучивал капюшон, Стаська расправляла на его макушке колпак, чтоб торчал углом, как у Ку-клус-клана, и тоже принялась облачаться по примеру друга.

– Их же много, – продолжал развивать свою идею нефор, упаковываясь основательно, подвязываясь в поясе шнурком, а то слетит ещё в самый неподходящий момент. – Вдруг кинутся в драку? От удара арматурой могут окочуриться. А не ударишь – тебя ударят какой-нибудь лопатой, ломиком или цепью. Бойня нам совсем ни к чему. А так… пуганём как следует, пусть драпают к своей лодке и дорогу сюда позабудут.

Про окно забыли, занявшись экипировкой, а на поляне действо не остановилось. До слуха друзей донёсся властный голос главаря:

– Снимай всё! – видимо, девица замешкалась, сомневаясь, стоит ли оголяться полностью, и «инструктор» пресёк её колебания. – Стыд и унижение должны быть не половинчатыми, а абсолютными, чтобы душа от боли сгорела и возродилась обновлённой!

Голос извращенца заставил друзей оглянуться. Обнажённая фигура девушки резко выделялась среди окружающей черноты – других людей, набрякших от влаги кустов и деревьев, даже пылающего костра – и выглядела неестественно белой, словно античная статуя, которой, вообще-то, не место в глухом лесу и которой зачем-то напялили на голову чёрный парик. Статуя повернулась спиной и пошла к могиле. Все глаза, включая не учтённые готами, были устремлены на неё. Подойдя к разрытой земле, она оглянулась, будто прощаясь перед смертью (извращенец, облизав губы, кивнул жертве, чтоб не затягивала, поторапливалась), и стала укладываться на кресте, раскинула руки на перекладине, как распятая.

Распорядитель инициации уже начал расстёгивать штаны. В дрожащих от нетерпения пальцах молния застревала, он дёргал её туда-сюда и пыхтел так, что юные зрители вздрагивали и ёжились, отступая в сторонку и сбиваясь в тесную кучку, так что все развернулись лицом к дому.

Артём, увидев, что приближается кульминационный момент, забыл о первоначальном плане «пугнуть» и бросился к двери, намереваясь отбить извращенцу охоту совращать малолеток. Желательно – в том самом месте.

– Стой! – полетел вдогонку сдавленный сип. Колян нагнал приятеля и повис на его руке. – Ты же нежить! Сатанинское отродье! Демон… или как его там, чёрт подери!

– И что? – оторопело уставился на нефора воитель.

– Эта братия напускает адскую жуть не бешеным напором, а когда появляется не спеша, вразвалку и с ухмылкой! Такая, блин, ну… уверенная в своём превосходстве! Ща, погодь!

Стаська с Артёмом не успели опомниться, как нефор тенью пронёсся по кухне, что-то бормоча под нос, вроде: «так… нет… не тут… а-а… вот, что надо!», на стол легли два фонаря, подверглись тщательной корректировке, как прицелы орудий на боевых позициях, и, когда их включили, яростными прожекторами ударили в окна. Нарисованные демоны только того и ждали: оскалили огненные пасти, заухмылялись.

Несмотря на напряжённость момента и спешку, Стаська с Артёмом с восторгом оценили задумку, разом выдохнув:

– Yes! – бездумное вечернее дурачество пригодилось как раз вовремя и работало на полную катушку.

Друзья снова рванулись к порогу, но Колян их опередил, загородив спиной выход. Оглянулся на хмурые лица, приложил палец к губам и ме-е-едленно стал открывать дверь, давая от души высказаться неодушевлённому, но тем не менее очень важному персонажу мистификации: