Дикарь

Но в эту минуту раздалось еле слышное ржание лошадей. Маша даже уловила два русских слова.

– Наши, никак наши! – не могла уже удержаться от радостного восклицания Маша.

Члены «Зоркой Дружины» не ошиблись. После того, как они уехали с целью добыть фураж для казаков, Мануиленко раскаялся в том, что отпустил детей на верную гибель. Своими мыслями он поделился с урядником, от которого узнали казаки.

Те были готовы отправиться немедленно на выручку смельчаков, но Мануиленко, разумеется, не разрешил. Он только отрядил пять человек, дав им поручение узнать, что сталось с юными храбрецами.

С этими-то пятью казаками, старавшимся набрести на след юнцов, и столкнулись теперь члены «Зоркой Дружины».

Если до сих пор они все еще боялись погони, то сейчас у них пропал всякий страх.

«С нами казаки, и ничто уже не страшно», – думал Веня, повеселев и принявшись болтать с Машей.

Если раньше дружинники плелись пешком, чтобы не увеличить груза, который и так был не по силам крестьянской лошаденке, то теперь они все трое – Маша, Веня и Лео пристроились в телеге на мешках с овсом и на сене и изо всех сил погнали лошадку.

Задолго до рассвета вернулись юные разведчики вместе с казаками в деревушку.

Мануиленко не спал и ждал их у дверей занимаемой им халупы.

– Здорово, молодцы! – радостным бодрым голосом приветствовал он возвращающуюся с нагруженной телегой молодежь и казаков.

– Здравия желаем, ваше благородие! – отвечали заодно с удальцами и юные бойскауты.

– Доложу непременно корпусному командиру о вашей заслуге, – сияющий от радости, несколько раз повторил офицер.

– Благодарю вас, господин сотник, от имени всех моих товарищей, – ответил Марк, как старший в «Зоркой Дружине».

Телега была немедленно разгружена, и изголодавшиеся казацкие лошади основательно подкрепились.

– А это для вас, господин офицер, – достала со дна телеги какой-то сверток Маша и протянула сотнику. – Утащила из-под носа у германцев.

В свертке оказались – пирог, жареная курица и еще что-то.

Мануиленко невольно улыбнулся и погладил по голове девочку. Он предложил закусить всем вместе, и на это предложение члены «Зоркой Дружины» не могли не согласиться. Здоровые, молодые желудки, остававшиеся впроголодь за полутора суток скитаний по лесам и болотам в поисках за неприятелем, властно заявляли о себе, и молодежь с завидным аппетитом вместе с Мануиленко мигом уничтожили захваченные припасы. А когда сырая осенняя ночь вывела не менее сырое и дождливое утро, – сотня Мануиленко и «Зоркая Дружина» были уже далеко от польской деревушки, куда с часа на час неминуемо должны были вступить враги.

ГЛАВА X

«Зоркая Дружина» действует

– Еще с полчаса ходьбы и мы у места.

– Мне, кажется, что мы не туда идем.

– Не может быть… В этом направлении ясно слышна была пальба.

– Как странно, а зарево с востока.

– Это горит какой-нибудь фольварк.

– Ты устала, Маша? Может быть сделать привал?

– Нет, нет! Я могу идти, не надо останавливаться из-за меня…

Черные глаза девочки с мольбою обводят взглядом окружающих.

Уже около двух месяцев скромно и тихо действует «Зоркая Дружина» и уже не мало пользы принесла русским передовым отрядам. Ловко крадучись по местности, кишащей неприятелем, она выслеживала расположение и направление врага, разузнавала его намерения, донося обо всем ближайшим нашим частям. Молодые добровольцы, однако, не довольствовались разведочной службой. Они несли также и санитарные обязанности: разыскивая раненых, оказывали им первую помощь и помогали добираться до перевязочных пунктов.

Маша не отставала от своих друзей. Она научилась перевязывать раны, накладывать бинты и повязки, но для этого у неё оставалось немного времени, так как на её обязанности лежало продовольствование «Дружины» – приготовление чая, завтрака, обеда, ужина и прочего. Пользуясь коротким привалом где-нибудь в оставленных окопах или покинутой халупе, девочка, пока спали её друзья, стирала их белье или чинила им одежду. Выносливая и сильная, она не доставляла никому хлопот и пользовалась общей любовью.

С трогательной заботливостью относились к ней члены «Дружины». Они отдавали ей лучшие куски, несли ее на руках, когда она уставала; уступали ей удобный уголок на привалах. Особенно проявляли свои заботы к ней Веня Зефт и Лео. Не было у «Зоркой Дружины» основания жалеть и о том, что приняли в свою среду Сережку. Он проявлял какую-то отчаянную смелость; не задумываясь, подползал к самым позициям неприятеля и, высмотрев и вычислив его силы, доносил куда следует. Не раз даже Марк и остальные удерживали Сережку от его безумных похождений.

– С ума ты сошел! Или не знаешь, что германцы особенно жестоко расправляются с разведчиками?

– А, вздор! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! – отвечал в таком случае Сережка.

Былого бродягу, воришку и отчаянного забияку положительно нельзя было узнать: он весь горел желанием принести как можно больше пользы своим товарищам и общему делу. Впрочем, у него было с кого брать настоящий пример.

Теперь они пробирались туда, где с самого рассвета слышался гром пушек и высоко над вершинами леса стлались облака густого дыма. Там, как они слышали от беженцев, встреченных по дороге, уже находились германцы, происходил бой, значит есть раненые. А где есть раненые, там далеко не лишними окажутся девять пар рук. Кстати юные дружинники, может быть, сумеют проведать что либо о дальнейших намерениях неприятеля и донести в штаб.

– Вперед же, вперед! – командовал Марк и, окрыленные его бодрым голосом, члены маленькой, храброй дружины шагали вперед, чем дальше, тем быстрее.

ГЛАВА XI

Несчастье

Пани Зося Ганзевская с маленьким сынишкой Кроликом и сестрой Линой, приехавшей к ней из Петрограда погостить, не находила себе покоя.

Германцы с рассветом вошли в город и так внезапно, что Зоя Федоровна или, как ее тут называли, пани Зося не успела выехать с сестрою и маленьким Колею – он же Кролик – в фольварк её мужа, чудесно укрытый в ложбине между двумя лесами и находящийся верстах в 30-ти отсюда. В фольварке пока было бы вполне безопасно.

Но неприятель вошел с такой стремительностью в город, что ни о каком бегстве не могло быть и речи.

Инженер Ян Павлович Ганзевский был потребован вместе с другими влиятельными жителями города в магистрат, где уже заседал германский штаб, и все утро не возвращался оттуда.

Зоя Федоровна была в отчаянии. Лина ныла и плакала все утро, Кролик неустанно звал папу.

По городу разъезжали германские патрули. Здесь и там слышались короткие револьверные и ружейные выстрелы.

При каждом таком выстреле, Зоя Федоровна вздрагивала и прижимала к себе Кролика, а Лина, заламывая руки, стонала на всю квартиру.

– Опять… Боже мой, опять! О, если бы я знала! Если бы я знала, что все так будет, разве бы я приехала сюда! Разве бы я поехала в этот ужас, в этот Содом? И что меня понесло сюда…

Зоя Федоровна подняла свои грустные глаза на сестру.

– Перестань, Лина… И без тебя тяжело. Я не знаю, что с Яном, и мучаюсь этой неизвестностью, а ты еще усугубляешь мои мученья своим нытьем. Хотя бы взяла пример с ребенка… Ты видишь, он держит себя молодцом. Поцелуй меня за это, Кролик, радость моя, – закончила она, протягивая руки к мальчику.

Кролик, у которого в его темно-карих, таких же красивых глазах, как и у Зои Федоровны, стояли слезы, поспешил исполнить желание матери и, крепко обняв её шею маленькими ручонками, прильнул к её груди.

– Но ведь папочка вернется, неправда ли, мамуля? – шепнул он ей на ухо.