Таита

После заутрени идут разговляться. Посреди столовой накрыт длинный большой стол. Испокон веков в эту ночь в институтской столовой разговляются начальство, учителя и классные дамы. Эта столовая нынче наполовину пуста. Почти весь институт разъехался на пасхальные каникулы. Остались только старшие выпускные, да кое-кто из младших иногородних.

За столами выпускных царит необычайное оживление. Едят кислую институтскую казенную пасху, переваренные, как камни тяжелые, крутые не в меру яйца, пересоленную ветчину и мечтают вслух о той минуте, когда можно будет подняться наверх в дортуар и разговеться «собственными», присланными из дому, яствами.

– Христос Воскресе, mademoiselles! С праздником! – и к столу подходит всеобщий любимец инспектор. – Устали, верно? Еще бы! А поете вы прекрасно. M-lle Алферова, вот обещанный подарок для вас.

И тут Александр Александрович протягивает вспыхнувшей до ушей девушке крохотный брелок, до последней мелочи изображающий электрическую машину.

– Merci! Merci![29 - Спасибо! Спасибо!] – шепчет, приседая, в конец растерявшаяся Зина.

Инспектор отходит с довольным лицом. Так приятно осчастливить кого-нибудь из этих милых девочек, а тем более Алферову, которая своими неусыпными заботами о физическом кабинете вполне заслужила его маленький подарок.

– Счастливица! Счастливица! От самого Александра Александровича получила «память» – шепчут с завистью подруги.

– Mesdam'очки, смотрите, какое оживление царит за учительским столом. Даже Цербер развеселился.

Действительно, даже мрачный, всегда угрюмый учитель истории разошелся вовсю и был против своего обыкновения весел, остроумен и оживлен. Зоя Львовна привлекала всеобщее внимание. Она казалась прелестной в своем новом форменном синем платье с кружевной бертой,[30 - Воротник.] грациозно облегавшей ее плечи.

– Дуся! Ангел! Прелесть! Ем за ваше здоровье пятое яйцо! – звонким шепотом посылает ей Золотая рыбка, отличающаяся завидным аппетитом.

Зоя Львовна быстро встает и направляется к крайнему столу выпускных.

– Ну, вот и отлично, все мои любимицы сгруппировались вместе, – говорит она, сияя глубокими ямками На щеках. – Вы, Ника Баян, да вы, парочка цыган, inseparables[31 - Неразлучные.] Тольская с Сокольской, вы, очаровательная представительница Армении, Тамара, вы, Лихачева и вы, Козельская, – очень прошу вас всех в четверг к себе на вечер. «Maman» позволила мне устроить этот вечер и даже предложила свою квартиру для этой цели. А вы, Ника, можете позвать ваших братьев, у меня будет недостаток в кавалерах. Придете, mesdames?

– Придем, мерси, придем, непременно!

– Ну, смотрите же… – Веселая, сияющая, так мало похожая на других классных дам, Зоя Львовна снова отходит к своему «почетному» столу.

В эту ночь институтки долго не ложатся. Строят планы на предстоящий четверг, спорят, волнуются. Первые лучи солнца застают еще бодрствующими выпускных.

Черненький Алеко, вскакивая на подоконник и простирая руки к восходящему утреннему светилу, декламирует:

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало.

– Mesdam'очки, тише! У меня голова болит; я уже мигреневым карандашом голову намазала и компресс положила, а вы кричите… – стонет Валерьянка.

Понемногу все утихает в выпускном дортуаре. Тридцать пять юных головок приковываются к жидким казенным подушкам. Утреннее весеннее солнце, проникая сквозь белую штору, золотит все эти черненькие, русые и белокурые головки…

Спите спокойно, милые девушки! Кто знает, не последние ли это безоблачные сны вашей юности. Пробьет час, и раскроются широко перед вами двери в настоящую жизнь. И Бог ведает, много ли таких беззаботных ночей выпадет в ней на вашу долю…

* * *

Пасхальный четверг. Восемь часов вечера.

В квартире maman непривычное оживление. Самой Марин Александровны нет. Ее неожиданно вызвали к почетной высокопоставленной попечительнице института. Но четыре большие нарядно обставленные комнаты maman полны сегодня смеха, шума и веселья. Кроме выпускных воспитанниц и двух братьев Баян, Зоя Львовна пригласила на чашку чая и кое-кого из своих знакомых. Пришел к сестре и доктор Дмитрий Львович Калинин.

– Ну, как поживает наша Тайночка? – шепотом обратился он к Нике.

Та только рукой махнула.

– Ах, милый доктор, мы живем на вулкане, Скифка начинает догадываться и следит за нами в оба глаза.

– Кто? – удивленно поднял он брови.

– Скифка… Ну, Брунша, синявка наша. Неужели не знаете?

– Ха, ха, ха… Сиречь, классная дама?

– Ну, конечно. Наконец-то догадались.

– Вы и Зою синявкой называете?

– О, нет! Зоя Львовна – прелесть, само очарование! Разве есть у нее какая-нибудь черта, присущая синявкам? Смотрите, какая она дуся, ласковая, хорошенькая. И с нами как с подругами обращается.

– Зоя, ты слышишь?.. Ты – само «очарование» и «дуся», – поймав за руку сестру, лукаво шепнул ей доктор.

– Вот противный-то, все передает! – расхохоталась сконфуженная Ника, в то время, как Зоя Львовна улыбалась ей своей обаятельной улыбкой.

– Но мы уклоняемся, однако, – принимая серьезный вид, произнес доктор. – Ну, что же ваша Зулуска?

– Не Зулуска, а Скифка, милый доктор, Скифка. Представьте, ей всюду мерещатся заговоры, бунты, измены. Она наяву бредит, ими, и, как сыщик, следит теперь за нами. Кое-что проведала про Тайночку, и часа покоя буквально не видим от нее.

– Ха, ха, ха! Это вы-то бунтовщицы, заговорщицы! – расхохотался самым искренним образом Дмитрий Львович.

– Плохо еще то, что Бисмарк куксится, боится Тайночку у себя держать. Мы барону нашему написали, просили принять участие в Тайне, да он уехал за границу. Неизвестно когда вернется. Положение бамбуковое. Представьте: бедная, бедная девочка-сиротка, ни отца, ни матери, никого кроме тетки – и не иметь права на жизнь, на кров и пищу! И такая прелесть еще, как эта Тайночка!

Дмитрий Львович слушал внимательно Нику и восхищался ее разгоревшимися глазками и озабоченным личиком. «Какая славная, добрая, красивая, девушка, какая нежная у нее душа!» – подумал доктор, не сводя глаз со своей собеседницы.

И движимый невольным чувством, он взял за руку Нику и произнес ласково:

– Доверите ли вы мне вашу Тайночку, если я придумаю способ устроить ее хорошо?

Карие глаза Ники вспыхнули радостью.

– Что вы хотите сделать? Что? – так и всколыхнулась всем своим существом молодая девушка.

– Подождите, дайте мне подумать. Разрешаете?

– Разрешаю! – тоном, преисполненным деланной важности, проронила Ника, но сердце ее забилось сильно, и новая надежда окрылила юную головку.

«Неужели, этот милый, симпатичный доктор найдет способ помочь нашему горю?»

В это самое время на противоположном конце стола Вова Баян уничтожал торты и конфеты наперегонки с Золотой рыбкой и оживленно болтал.

– Нет, вообразите только, – рассказывала своему кавалеру Лида: Скифка мечется, орет, бежит за Никой. А Ника несет на руках «кузину» Таиту, которую Скифка нашла у себя в постели. Вы знаете, ту «кузину», про которую на Рождестве вам Ника рассказывала? Ну, думаю, дело плохо. Схватила аквариум, да как о пол – хлоп. Понятно, рыбки затрепетали, а тритоны тягу дали, но в общем маневр достиг цели. Скифка глаза выпучила, рот до ушей, и назад…

– Помилуй Бог! Молодец! Хвалю! Вот это по-нашему, по-суворовски! – восторгался Вова, отправляя в рот чуть ли не десятую порцию торта.

– Нет, а теперь-то я сама отличилась, вы знаете? Записку съела. Вы слышали?